Айрис Мердок - Итальянка

• Название: Итальянка
• Автор: Айрис Мердок
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-40421-6

Эдмунд, давно оторвавшийся от семьи и ведущий одинокую замкнутую жизнь, возвращается в родной дом, чтобы присутствовать на похоронах своей матери. Он надеется, что его визит будет кратким, однако внезапно обнаруживает, что родственники смотрят на него как на человека, призванного разрешить все их давнишние и весьма запутанные проблемы. Брат, невестка, племянница цепляются за него как за последнюю надежду. Спасение приходит к нему с неожиданной стороны…

---

— Малышка, прости. Успокойся, пожалуйста. Я постараюсь и все пойму. Но ты любишь этого парня? Хочешь выйти за него замуж?

— Нет! Я же говорю, что он никто. Я тебе говорю, что попала в беду и ты должен мне помочь. Иначе я убью себя. Плавать я не умею. Возьму и утоплюсь в этом пруду!

Она бросила горстку ромашек на тугую черную поверхность пруда.

— Не говори так! Чем я могу помочь, Флора? Не лучше ли поступить честно и…

— Ты можешь найти мне на юге доктора, который сделает операцию, и одолжить на это денег.

Она говорила энергично и холодно, вытирая слезы. Потом вытащила ноги из воды и принялась сушить их в высокой траве. Увидев ее гладкие загорелые ноги, я почувствовал, что все ее существо совершенно изменилось для меня.

В невероятном смятении я вскочил на ноги. Ее беременность вызывала во мне такой же ужас и инстинктивное омерзение, как если бы она сказала мне, что у нее какая-то гадкая болезнь. С этим мешалось нравственное неприятие ее положения и предложенной ею меры. И еще где-то гнездилось страстное желание отыскать мистера Хопгуда и немедленно убить его. Я постарался сосредоточиться на ее последних словах.

У меня очень строгие принципы насчет абортов. По моему глубокому убеждению, аборт — это убийство, прекращение невинной жизни. Как донести эту мысль до безрассудного юного создания, которое доверилось мне и попросило о столь ужасной помощи? И все же я обязан был хотя бы попытаться.

— Ты не должна этого делать, Флора. Ты не должна убивать ребенка.

— Вы, мужчины, не понимаете, каково это, — тихо сказала она, глядя на плывущие цветы. — Это существо внутри меня, оно растет и растет, точно монстр. Я его ненавижу, ненавижу! Если бы он родился, я бы его убила. Почему я должна губить свою жизнь в самом начале? Кому я буду нужна с мерзким незаконным ребенком на буксире? Я молода. Я хочу сохранить свою юность и свободу. Мне сейчас не нужен ребенок и, уж конечно, не нужно это жуткое, жуткое существо. Ах… ты не понимаешь.

Она закрыла лицо.

— Ребенок ни в чем не виноват, Флора, — терпеливо произнес я. — Он невинен. Он может оказаться чудесным малышом, и ты полюбишь его. Пойми, хотя он еще такой крошечный, он уже личность со всеми своими особенностями, своей судьбой. Ты разрушишь целую человеческую жизнь. И подумай вот о чем: если позже у тебя будут другие дети, разве ты не станешь оплакивать этого ребенка и гадать, каким бы он стал?

Мне отчаянно, страстно хотелось спасти беззащитное создание. Вся невинность и чистота, которая в наших с Отто глазах окружала Флору неким ореолом, сжалась в эту точку бытия.

— Не пытайся меня смягчить, — жестко сказала она. — Если не хочешь помогать, убирайся. Ты еще успеешь на свой противный поезд.

Она принялась вставать, устало, тяжело, будто ребенок уже тяготил ее.

— Срок какой?

— Девять недель. И это совершенно точно. Я делала тест. Что ж, пока, дядя Эдмунд. Приятного пути. Извини, что побеспокоила. — Она отряхнула платье. — Ты ведь не скажешь им?

— Ах, Флора, Флора…

Первое потрясение, видимо, прошло, ужас притупился, и я чувствовал лишь мучительное желание помочь малышке, позаботиться о ней. Понятно было, что я не могу сейчас уехать на поезде. Мне придется остаться.

— Флора, мы вернемся к этому разговору, после того как я все обдумаю. Я хочу тебе помочь. Конечно, я остаюсь. И конечно, я им не скажу.

В ее взгляде появилась надежда. Мы повернули обратно, к блестящим аркам камелий.

— Спасибо, Эдмунд. Пожалуй, пойду сейчас полежу. Хорошо, что я тебе рассказала. Я не увижу тебя до завтра, постараюсь пока все хорошенько обдумать. Придешь повидаться со мной рано утром? Приходи, позавтракаешь у меня в комнате. В восемь часов. Я всегда завтракаю у себя. Что ты ешь на завтрак?

— Что угодно, Флора. Фрукты. Что угодно. Хорошо, завтра встретимся. И обещай мне не делать глупостей.

— Я сделаю все, как ты скажешь, — объявила она. — Только, ради всего святого, позаботься обо мне.

Она обратила ко мне свое детское личико со следами слез, а затем шагнула под листву.

Я медленно шел за ней, пробираясь под низкими ветками. Шум водопада превратился в шепот, и мне почудилось, будто я только что выбрался из бури. Низко наклонив голову, я следовал за промельком светло-голубого платья Флоры и чувствовал себя как в ярме. Возможно, в конце концов мне придется играть роль, которую предназначила мне Изабель. Окажусь ли я достойным ее?

6 Магический бордель

Крупная темная женщина держала на коленях девочку. Фигуры непостижимо переплетались, широкие задрапированные колени казались принадлежащими то одной, то другой. Мощные руки протянулись ко мне, и я отпрянул.

Я внезапно очнулся от сна и сел, прислушиваясь. Меня разбудил некий тихий звук. Комнату озарял лишь самый слабый намек на свет, первый свет утра. Я одеревенело сидел, подобно оживленному трупу, глядя в незнакомое окно, а сердце колотилось, то ли от сна, то ли от того, что потревожило меня, чем бы это ни было. Когда комната немного проявилась сквозь тусклый серый полумрак, я вспомнил, где я и почему испытываю отвращение, почти ужас оттого, что все еще нахожусь в этом доме. Я откинул одеяло и спустил ноги с кровати.

Хотел включить свет, но передумал. Был ведь какой-то звук, который я старался вспомнить, но дремлющее сознание не давало ответа. Возможно, какое-то животное забрело в комнату, возможно, кто-то поблизости заговорил или крикнул. Наверное, глупо было не включать свет, сумрачная комната — само воплощение моей тревоги, однако некий инстинкт подсказывал мне спрятаться, словно оно здесь, но обо мне еще не знает. Я осторожно встал и снова прислушался. В доме царила тишина, и все же он был живым, он тихонько дышал в такт дыханию спящих женщин. Дрожа, я подкрался к широко распахнутому окну. Слабо брезжил рассвет, почти не отличаясь от ночной тьмы, очерчивая лишь силуэты берез. Луна ушла. Сад потерялся во мгле. Я слегка наклонился и уставился в серую муть холодного, влажного, туманного воздуха, непроницаемого для глаз.

Вдруг что-то появилось на лужайке. Что-то яркое и цветное возникло посреди серой мглы. Я уставился на видение с восхищением и ледяным ужасом. Я не понимал, что это и даже где оно. Может, на земле, а может, и в воздухе. Оно немного переместилось, как будто попятилось, и исчезло. И раздался звук, очень тихий, то ли стон, то ли вздох. «А-а-а-ах…» — такой звук может издать кто-то, кто находится в одиночестве. Цветная штука появилась вновь, и я понял, что это фонарик, который светит на траву. Рядом с ним я постепенно различил призрачную женскую фигуру.

Первой безумной мыслью было, что это Лидия вернулась домой. Потом я подумал, что это Флора, Флора отчаявшаяся, Флора, сошедшая с ума. Но хотя фигура и была неясной, едва обрисовавшейся в рассветной дымке, я понял, что это не Флора. Это был кто-то другой, кто-то неизвестный. Я вновь услышал звук, четко разнесшийся во влажном тихом воздухе, чуть выше, чуть громче: «А-а-ах…» Кто стоит там в одиночестве и причитает перед темным домом, как человечек на страшной картинке?

Глядя на эту фигуру, я в смятении понял, что я единственный, кто не спит. Я единственный свидетель. Я единственный, кого призывают. Словно вестник, видимый только жертве, эта женщина пришла за мной. Я натянул штаны и куртку поверх пижамы, надел туфли. В темноте спустился по лестнице и неуклюже затеребил цепочку на передней двери. Тихо открывая дверь, я чувствовал себя одновременно охотником и добычей. Фигура оставалась на месте, и это меня отчасти успокоило. Я все еще не был убежден, что она не плод моего воображения, и, если бы она исчезла навсегда, все стало бы куда страшнее. Я остановился в тени крыльца. Небо посветлело.

Она, видимо, слышала звяканье цепочки, когда я открывал дверь. До нее было около ста ярдов, и она стала еще неподвижнее, зная о моем приближении. Ее лицо расплывалось пятном. Я пошел к ней навстречу, осторожно ступая сперва по заросшему сорняками гравию, а затем по траве. Я принуждал себя двигаться как можно тише, опасаясь спровоцировать очередной стон, быть может, даже вопль, который вернет к жизни дом за моей спиной, заставит его ощетиниться огнями и лицами. Женщина не шевелилась, хотя я видел, что она смотрит на меня. Ничто не нарушало тишину.

Когда до нее оставалось около десяти ярдов, я остановился. Невозможно было толком различить ее лицо, но она казалась молодой. На ней было длинное платье. Между нами возникла странная напряженность. С непонятным возбуждением я предвкушал ее страх, ожидал, что она закричит и побежит от меня. Я хотел успокоить ее, но тишина была заклятием слишком сильным, почти непреодолимым, и я ощущал какое-то бесстыдное наслаждение, стоя перед ней, словно оба мы были голыми. И тут она посветила фонариком прямо мне в лицо.

Я вскрикнул, отшатнулся и обнаружил, что стою совсем близко к ней. Луч фонарика ушел в сторону, и я увидел, что она по-прежнему не двигается, неразличимая, безликая и прекрасная, подобно даме под вуалью. Пришла пора заговорить.