Михал Айваз - Возвращение старого варана

• Название: Возвращение старого варана
• Автор: Михал Айваз
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-352-00964-5

В последнее время я часто задаюсь вопросом: если современный писатель едет ночным автобусом, куда заходит полуглухой морской котик и садится прямо рядом с ним, хотя в автобусе совершенно пусто, имеет ли писатель право включать в свои книги аннотацию на хеттском языке?..

---

(В этом, мне думается, заключается беда философии: на нашем пути постоянно встречается какая-нибудь тварь-исключение, к которой неприменимы законы философии. И кто прав – эта тварь или философские максимы? Об этой проблеме я однажды читал лекцию в лифте, инкрустированном янтарем. С одной стороны, мы не можем отделаться утверждением вроде «тем хуже для тварей», но, с другой стороны, отказываемся признать, что наша великолепная система идей должна зависеть от какого-то противного чудища. При этом, с одной стороны, от нас ускользает относительность понятия «чудовищность» – ведь не будь человека с его критериями оценки, не было бы и чудовищности; а с другой – в замкнутом круге, в котором мы очутились, вообще не может быть никакого доказательства: чудовищным нам кажется то, что выходит за рамки нашего миропорядка, но в то же время мы заявляем, что сбой нашего миропорядка вовсе не служит доказательством его порочности, потому что речь идет всего лишь о чудовище.)

Итак, я наблюдал бой, обуреваемый противоречивыми чувствами, и в конце концов дотронулся до плеча женщины, которая душила жалобно кричащего варана, и робко сказал: «Пожалуйста, оставьте варана в покое… – но, увидев, что это не возымело действия, добавил: – Это редкое животное из Индонезии, в других местах вараны мелкие». Тогда женщина отпустила варана, и тот с опущенной головой отполз в дальний угол комнаты, где свернулся в клубочек у застекленной горки, на полках которой стояли фарфоровые собаки и морские раковины, и громко зарыдал. Женщина медленно поднялась с пола, поправила одежду и строго посмотрела на меня. У нее были волнистые черные волосы и необычайно красивое лицо с резкими чертами и орлиным носом, ее веки были так ярко накрашены разными оттенками бирюзового, фиолетового и зеленого, что было похоже, будто на переносицу ей села экзотическая бабочка с распахнутыми крыльями.

Женщина подошла к застекленному книжному шкафу, на полках которого дремали тщательно выровненные ряды приключенческих романов Александра Дюма-отца и Поля Феваля, изданные в начале века, повернула ключ в замке, и дверца с тихим скрипом отворилась. Женщина залезла глубоко внутрь, достала толстую старую запыленную книгу с золотым обрезом и подала ее мне. Я с изумлением обнаружил на обложке свое имя, отпечатанное округлым шрифтом в стиле модерн и вплетенное в усики растительного орнамента, густая сеть которого расползлась по всему переплету; внизу было заглавие книги – «Где кончается сад». Я в жизни не написал ни единой книги, хотя всегда мечтал быть писателем, потому что мне понравилось бы по утрам работать над книгой, – я представлял себе, что это могло бы быть нечто среднее между «Феноменологией духа», «Тремя мушкетерами» и «Песнями Мальдорора» (тут нет ничего смешного!), – а после обеда сидеть в кафе, пить сладкий кофе и рассматривать сквозь оконное стекло лица прохожих, словно рыбок в аквариуме. Теперь я ошеломленно глядел на книгу со своим именем на обложке. Демоны зла ли совершают за нас то, о чем мы мечтали, но так и не осуществили? Или наши тайные литературные замыслы дозревают в темных глубинах чужих библиотек? Или же книги, которые мы считаем своими творениями, – всего лишь копии текстов, выгравированных на стеклянных пластинах и сложенных в библиотеке, которая находится в лабиринте малахитовых коридоров под городом? Как бы то ни было, похоже, что кто-то выполняет за нас невыполненное. Мне вспомнилось, как друг-музыкант однажды шепотом рассказывал мне в пивной, что однажды вечером слышал со дна пруда в неком безлюдном месте симфонию, которую он хотел написать, еще учась в консерватории, но сумел сложить тогда лишь несколько тактов.

Я открыл книгу, демоново творение, и стал листать ее. Однако, где бы я ни раскрыл томик, напечатанный текст тут же начинал таять и пропадать, как старые фрески в катакомбах, куда проник свежий воздух, на каждой странице я успевал прочитать только несколько слов; вместе они составили таинственную фразу, удивительно прекрасную в своей бессмысленности. В ней говорилось об огромных вокзальных залах, о набережных из мрамора и о застекленной веранде дома в горах. Под растаявшим текстом обнажилась пожелтевшая, как-то печально благоухающая бумага с несколькими коричневыми пятнами и редкими островками застрявших буковок или слогов.

Однако иллюстрации из книги не исчезли. Когда весь текст испарился, я стал изучать их. Они нравились мне, потому что были похожи на наивные офорты в книжках Карла Мая, которые я читал в детстве, когда болел и лежал один в пустой квартире. На всех картинках был изображен варан, причем изображен как законченный негодяй без капли совести в длинном теле. Вот он похабно лапает невинную девушку в прозрачной ночной рубашке, а девушка как раз намеревается улечься спать на свое безгрешное ложе, вот мы видим, как с вершины пирамиды Хеопса он – переодетый в бедуина – выстрелом из пистолета сражает джентльмена в светлом колониальном костюме, тот теряет равновесие и падает с огромной высоты, тропический шлем слетел с его головы – на картинке он застыл в воздухе в полуметре от верхушки пирамиды. Следующая иллюстрация особенно выразительна: на ней представлено мрачное, темное подземелье, затопленное водой, которая вливается туда мощным потоком из устья какой-то трубы, торчащей из стены. К столбу, что подпирает своды, прикручены канатом элегантный молодой мужчина с усиками и юная девушка (по-видимому, та же, что была в спальне); вода достигает им до пояса. Варан стоит на верхней ступеньке лестницы, открывая дверь, через которую внутрь проникают лучи дневного света, его голова повернута к несчастным. Под этой картинкой текст сохранился немного дольше, и я успел прочесть его целиком. Там стояло: «"Мне очень жаль, дорогой граф, что нам так и не удастся окончить наш увлекательный спор о философии Канта, который мы начали в те незабываемые дни в садах Эль-Амарны", – проговорил варан с дьявольской усмешкой на своей гнусной морде – стр. 427».

Досмотрев иллюстрации, я с удивлением глянул на варана, скорчившегося в углу. Тот закрыл морду лапами, как будто ему было невыносимо стыдно, и пытался втиснуться в промежуток между стеклянной горкой и стеной. Теперь он наверняка жалел о том, что его предки с Комодо достигли такой длины. Женщина взяла книгу из моих рук и положила ее на круглый столик, покрытый вязаной салфеткой. Она смотрела на меня, нахмурив брови, и укоризненно качала головой. Хотя она и была моложе, чем я, сейчас она походила на учительницу. Мне тоже стало стыдно и захотелось забраться к варану за шкафчик. А вдруг госпожа учительница пожалуется родителям, что я вожусь с варанами, что не умею применять на практике категорический императив, хотя и треплюсь о Канте в малостранских кабаках, что я не выполнил домашнее задание и не написал книгу, что, вместо того чтобы работать над ней, я тратил свое время на бесцельные прогулки вдоль стен и заборов садов, что в моем мозгу не появилось ничего, кроме неоформившихся мыслей, наполненных ароматами просторов и нечеткими ритмами.

Тут варан встал и, по-прежнему с опаской косясь на женщину в черном платье, открыл футляр, лежавший на горке. Вынул из него виоль д'амур и пристроил ее под свою нижнюю челюсть, предварительно отодвинув в сторонку мешающую складку кожи. В другую лапу он взял смычок и заиграл вальс. К нестройным звукам примешивался его неумолчный скулеж, иногда напоминающий собачий вой. Я подошел к женщине, медленно и торжественно поклонился ей и обнял за талию. Мы стали танцевать, неловко кружа среди обитых кожей стульев и светильников на высоких металлических ножках. По комнате разносились меланхолические звуки виолы и завывания ящера.

Однако, судя по всему, во время игры варан забывал о своих страданиях, музыка все больше увлекала его, завывания постепенно стихли, инструмент звучал все громче и радостнее, мелодия становилась все более ликующей и агрессивной. Он выбрался из своего угла и направился к нам с виолой под подбородком, он играл не хуже главного скрипача в самый разгар цыганского праздника, он повизгивал и хвостом по полу отбивал такт. Радостная улыбка на его морде сменилась дьявольской ухмылкой. И женщина тоже менялась. Ее лицо было уже лицом не учительницы, а скорее испуганной девочки, она с ужасом глядела на скалящуюся тварь и льнула ко мне. Я ласково гладил ее по волосам. Не бойся, я с тобой, я не позволю варану сожрать тебя. Она шептала: «Я очень тебя люблю; если нам удастся вырваться из когтей этого ужасного животного, давай вместе уедем куда-нибудь, где нет никаких гнусных варанов, ведь должно же где-нибудь отыскаться такое место, еще недавно трехметровые вараны жили только на Комодо, а теперь они повсюду; когда я еду в метро, они сидят напротив и раскачиваются, я вынуждена всю дорогу смотреть в их тупые морды, на работе моим новым начальником назначили варана, он хватает меня лапами за плечи, когда я печатаю на машинке, делает мне гнусные предложения…» Варан подошел к нам вплотную, он стоял, открыв пасть, полную жутких блестящих зубов, и играл дикую венгерскую мелодию, он притопывал ногой, так что стены тряслись и покрывались сетью трещин, похожих на разлапистые корни, и громко взвизгивал. Но и с меня спало оцепенение, я больше не боялся зубов варана, не чувствовал потребности отчитываться перед кем-то, оправдываться, что не сделал задания, теперь я знал, что никакого задания нет, что есть лишь неспешно текущая река бытия с ее струями и запахами и то незнаемое и нежданное, что зреет внутри течения.