Л Красин - Письма жене и детям (1917-1926)

• Название: Письма жене и детям (1917-1926)
• Автор: Л Красин
• Жанр: История

---

Как же вы-то там поживаете? Последнее письмо мамани от понедельника, на третий день после моего отъезда, и затем я ничего от вас не имею. Послал уж вам вчера телеграмму. Как-то идут там у вас дела?

Вопреки ходатайству Ш. о возвращении в М[оскву] (к чему и я после его письма склонялся), постановили оставить его в Париже. Чего доброго, начнет колобродить и придется его унимать домашними средствами. Насчет сметы и штатов дело более или менее благополучное, кредиты, вероятно, все проведу.

Из одного письма Волина[418] я с некоторым удивлением прочел о том, что открывали мой шкаф. Как это было сделано и почему мне не телеграфировали? Неужели они уже издержали все деньги, какие им были даны. Мне это не совсем нравится, к тому же в шкафу есть и деньги НКВТ (автомобильные), которых ни в коем разе нельзя трогать. Вообще же тут идет отчаянное жмотство и экономию предписывают сугубую и во всем — с души прет.

Теперь два слова о моем приезде. Так как уверенности в том, что к приезду не будет подготовлен какой-либо сюрприз, полной ни у кого нет, то нужно бы с Еланским[419] и Волиным обсудить, как этот приезд обставить. Может быть, целесообразнее будет встретиться, напр[имер], в Брюсселе и оттуда на автомобиле? Или просто ехать обычным путем? Я только ставлю вопрос на обсуждение, тем более, что ведь не знаю, как там складывается обстановка и какие поступают сведения. Разумеется, никакого беспокойства я не испытываю и, по всей вероятности, надобности в особых каких-либо мерах не встретится, но подумать об этом все же не мешает. Я на день-два остановлюсь в Берлине, и ко времени моего приезда туда надо, чтобы там, у Крестинского, были уже совершенно точные указания, каким именно путем и какими поездами ехать.

Ну вот, пока все. Едет курьер и надо письма сдавать.

Крепко всех вас целую и обнимаю. Ваш Папаня

97 Москва, 1925, август [начало месяца]

Милая моя Любаша! Время идет быстро, и вот уж три недели, как я из Парижа. Здесь совсем не замечаешь, как летят дни: каждый день надо так много сделать, и сама работа интересна и захватывает целиком. Первые бои прошли для нас удачно, в частности, мой доклад[420] произвел на аудиторию очень большое действие, и отзвук его пошел волной по городу. Создался известный перелом, и имеется сейчас еще до окончательного обсуждения большая уверенность в успешном для нас исходе всей кампании.

Сейчас приехал Филипп Р[абинович], и на днях начнется "судоговорение" по лондонским делам.

Конечно, мне уже пришлось впрячься и во всякую другую работу. Экспорт хлеба попал в затруднительное положение из-за дождливой осени. Мужик не везет хлеба, а за границей мы запродались уже порядочно. Выворачиваться очень трудно, тем более, что в организации самой заготовительной кампании наделано немало ошибок.

Я занят до такой степени, что даже в юбилее Академии наук[421] не принял почти никакого участия, уже не говоря о поездке в Питер, но даже на главном банкете не мог быть, так как кончал свои тезисы и брошюры по внешней торговле. Только и выступил раз на вечернем заседании с приветствием от Совнаркома. Академиков и ученых приняли на славу, накормили и напоили так, как им и не снилось, и все это во дворцах, в самой торжественной обстановке. Думаю, у многих от обжорства будет расстройство желудков, а есть ведь 85-ти и даже 90-летние старцы. Вообще посещаемость СССР иностранцами сильно возросла, и уже делается модой поехать в Москву.

Виделся с Гермашей. Все они здоровы. Наташа сейчас здесь и в четверг ворочается в Констан[тинопо]ль. Ругает его на чем свет стоит. Авеля тоже видел мельком; мало изменился, был на Кавказе, но кроме проливных дождей ничего там не видел.

Мне почему-то кажется, что у вас в Vichy тоже дожди: я там был один день в 1905 г., и дождь лил сплошной[422].

Здоровье мое хорошо, принимаю иод и чувствую себя отлично.

Пишите мне и извещайте о перемене адреса, иначе неизвестно, куда адресовать письма. Крепко вас всех, милые мои и дорогие, целую.

Ваш папаня

98 11 сентября 1925 года

Милая моя, дорогая золотая и любимая маманичка! Не сердитесь, что я Вас так зову, родной мой дружочек, но я всегда о вас ласково думаю, как о маманичке моих золотых девочек, и я не знаю, почему бы это должно было Вам быть неприятно.

Ну вот, я и опять в Москве. Встретила она меня плетью: льет дождь, холодно вообще, видимо, конец лету. Погодка эта нам будет стоить миллионов 300 из-за ухудшения качества хлеба и неполной его уборки.

Дома в квартире отчаянный развал, эти черти ухитрились дотянуть ремонт отопления до сих пор и, вынимая трубы, разворотили все стены ниже уровня подоконников, насвинячили по всему полу, запылили мебель, вообще мерзость и разрушение. Пропаж и поломок как будто незаметно, но недели две этот хаос еще продлится. Впрочем, мне до всего этого мало дела: тут столько вопросов и такая предстоит борьба, что не до внешней обстановки. Первый бой будет уже завтра, на пленуме: доклад их о преобразовании и мой содоклад по этому же поводу[423]. Я себя чувствую прекрасно, сию минуту как раз надиктовал несколько листов тезисов, думаю, что, несмотря на то, что я почти один буду выступать против целой стаи, атаку эту мы отобьем. Пленум же ЦК предстоит еще 25 сентября, и вся история затянется, верно, изрядно.

С нашими франц[узскими] делами выходит все-таки крупное недоразумение, и все полученные мною из Парижа телегр[аммы] звучали здесь как ирония. Французы опять решили нас надуть, а наши ребята этого не поняли и чуть-чуть не попались на удочку: связать выдачу флота с урегулир[ованием] долгов, т[о] е[сть] фактически флота не давать, ибо ясно, что в этих условиях мы флота сейчас не получим[424].

Ну, вот это пока все, некогда больше писать.

Целую тебя крепко и нежненько, роднуша моя, письмо посылаю через Париж, ибо в адрес в Виши не очень-то верю.

Девушек моих родных крепко целую и обнимаю.

Любанчик, мой милый, не скучай, береги здоровье, пиши.

Твой, тебя любящий Красин

Шлю письмо в Виши, ибо до курьера неделя.

99 [После 12 сентября 1925 года]

Родные мои!

Пишу две строчки, ибо почта уходит сегодня, а у меня буквально ни минуты свободного времени. Вступили в полосу боев, и первое сражение, в субботу 12 сентября, прошло с очень хорошим для нас результатом. Я был в ударе и в часовой речи изрядно потрепал своих противников. На днях имел разговор со Стал[иным][425], и, к удивлению, он занял очень примирительную позицию[426]. Конечно, еще рано говорить о результатах, но все же имею большую уверенность в конечной победе.

Здоров вполне, и настроение у меня великолепное.

Как же вы-то, мои миланчики, поживаете? Маманечка, не скучайте и берегите ваше здоровье. Людмиланчик мой, предписываю тебе тоже совершенно вылечиться.

Целую, обнимаю вас всех, крепко целую.

Будьте здоровы и благополучны.

Милый мой Любан, крепко тебя целую в особицу, очень тебя люблю, помню, скучаю, всегда о тебе думаю. Аминь.

Ваш папаня

100 6 октября 1925 года

Милый мой, дорогой и родной Любанаша, солнышко мое золотое! Мне очень жаль, что я могу тебе послать только это коротенькое письмецо, но Гринфельду приспичило выезжать как раз и именно, когда у нас в полном разгаре пленум[427] и когда мне приходится развивать действительно невероятную работу.

Бороться пришлось на все фронты, и, по сути, мне одному, ибо хотя М. И. [Фрумкин] вел себя при всех выступлениях вполне корректно, но в наиболее боевые моменты все же стушевывался на второй план и все удары приходилось принимать мне. Сколько я за это время продиктовал и написал разных тезисов, брошюр, поправок, резолюций и пр[очего]. Произнес уже четыре больших речи, из них последнюю как раз сегодня, перед всем пленумом. В общем, НКВТ выходит (или выйдет, ибо история еще долгая: сегодня выбрана комиссия для разработки проектов постановлений, и она может работать еще месяцами), вероятно, без особенно большого урона. При внимательном нашем отношении к делу и выдержанном руководстве можно бы и вовсе обезвредить предположенные изменения. Вообще, из подготовленного рядом ведомств большого нападения против НКВТ и монополии внешней торговли не вышло ровным счетом ничего: они плюхнулись в лужу самым позорным образом, и разбито это кольцо было главным образом моими выступлениями, это я могу без лишней скромности утверждать.

Но вместе с тем совершенно удручающее впечатление остается от той быстроты, с которой большинство руководителей катится вниз по наклонной плоскости нэпа. Даже Троцкий, бывший резким сторонником мон[ополии] вн[ешней] торг[овли], получивший на ее защиту мандат от Ленина, путается сейчас самым невозможным и позорным образом и лишний раз подтверждает для меня лично давно очевидную неспособность свою разбираться как следует в хозяйственных вопросах, не говорю уже о всякой публике помельче. В "тройке"[428], впрочем, на этот раз я нашел довольно прочную поддержку, и даже Ст[алин] был очень внимателен, и, несомненно, благодаря его директивам (после моего подробного доклада), мы убереглись от слишком большой ломки и разрушительных перестроек.