Айрис Мердок - Зеленый рыцарь

• Название: Зеленый рыцарь
• Автор: Айрис Мердок
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Мистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-38359-7

Хитрый, жестокий и необыкновенно умный профессор Лукас Граффе решает убить своего впечатлительного и харизматичного сводного брата Клемента. Но смертельный удар битой, предназначенный брату, обрушивается на голову незнакомца. Когда этот незнакомец, таинственным образом воскресший, является к Лукасу с требованием специфической компенсации, спокойная жизнь дружеского круга семьи Граффе нарушается — слишком уж необычные, обременительные и в конечном итоге смертоносные требования выдвигает незнакомец…

Впервые на русском языке!

---

— Ничего я не прятал!

— Нет, прятал, он смущает тебя, поэтому ты и сунул его под кровать.

— Ну и что, надо же было куда-то вытянуть ногу!

Предметом обсуждения стал гипс на ноге Харви. Парень навещал свою мать, которая расположилась в крошечной квартире сына. Конечно, строго говоря, Джоан следовало бы наслаждаться жизнью в более роскошных апартаментах у Клайва и Эмиля, но, учитывая травму, все согласились, что там будет гораздо удобнее Харви, так как в доме имеется лифт. В любом случае, как заметил Харви, Клайв и Эмиль хотели оказать услугу именно ему, а не его матери.

Опираясь спиной на подушки, Джоан лежала на узкой кровати сына, которая утром обычно складывалась и убиралась в шкаф. Придвинув к себе больную ногу, Харви двумя руками поднял утяжеленную гипсом конечность.

— Дай-ка посмотреть. Кто это так расписал его?

— Луиза и компания.

— А кто именно оставил тебе свои автографы?

Харви перечислил имена «художников».

— Какие трогательные характеристики. Мой наваяла милую ползучую тварь, Алеф нацарапала нечто среднее между драконом и кошкой, Луиза расписалась как могла, Сефтон не удалось даже этого, а Клемент изобразил смешную псину. Это просто серия автопортретов.

— Они были очень добры ко мне.

— Ты становишься таким же занудным, как Луиза. Не мог бы ты, дорогой, плеснуть мне еще шампанского.

Дело происходило на следующее утро. Харви приехал около десяти часов и застал свою мать в постели. Облаченная в белое пушистое неглиже, она курила и то и дело прикладывалась к бокалу.

Он налил шампанского.

— Да, пожалуйста. Ты не возражаешь, если я открою окно?

— Еще как возражаю. На улице льет как из ведра.

— В комнату дождь не попадет. А здесь страшно накурено. Мне нечем дышать.

— Ничего, продышишься, надо же, какой неженка… пожалуй, тебе стоит вернуться в Италию, ты не так уж беспомощен, и вообще там ты скорее поправишься.

— Ты же говорила, что там мне придется слишком дорого платить врачам.

— Неужели? Но теперь ты выглядишь гораздо лучше. Ты просто решил покарать самого себя, отказавшись от целой поездки из-за одной-единственной досадной случайности, чтобы иметь право назвать ее роковой.

— О, прошу, maman, замолчи!

— А знаешь, мне тоже хочется расписаться на твоем гипсе. Не стоит упускать такую шикарную возможность.

— Ох, пожалуйста, не надо!

— Дай-ка мне ручку или что-нибудь пишущее.

Харви достал из кармана фломастер и покорно положил гипсовую ногу на соседний стул.

— Так, подержи-ка мою сигарету.

Свесившись с кровати, Джоан написала на гипсе слова, произнесенные проходившим по мосту итальянцем, которые Харви повторил ей.

Он рассмеялся, возвращая ей сигарету, и переместил на пол тяжелую конечность, старательно придерживая ее руками. Его оценивающий взгляд остановился на матери. Белое неглиже — сама мягкость, — казалось, было сделано из ваты, горловина обшита легкими белыми перышками, из-за которых кое-где выглядывала розовая ночная сорочка. Харви не понравилось, что его мать выглядит слишком женственно. Она, очевидно, успела припудрить нос, свой милый и лишь слегка retrousse носик, и его бледность странно выделялась на ее лице, еще лишенном великолепной маски макияжа, который так магически преображал ее внешность. Длинная тонкая рука вынырнула из пушистого рукава и поправила змеившиеся по подушке темно-огненные локоны. Еще не накрашенные ресницы затрепетали, и прищуренные глаза сверкнули опасным игривым светом. Мать и сын разглядывали друг друга.

— От такого моего взгляда обычно у мужчин крышу сносит, как после бакарди!

— «Я способен на все, но только не с тобой», — с усмешкой пропел Харви.

— Славная старая песенка, помню, наши девочки раньше пели ее, теперь не пишут таких хороших песен, нынче модно орать без конца какую-нибудь дурацкую фразу. И как же поживают клифтонские весталки?

— Так же, как всегда. Тишь да гладь да божья благодать.

— Ну, вся эта благодать может измениться в мгновение ока. Алеф, скромно начищающая свои очаровательные крылышки, как голубица, обернется валькирией и выскочит замуж за миллиардера. Ну а Сефтон, полагаю, будет стойко держать оборону и в итоге, оставшись старой девой, возглавит какой-нибудь тоскливый колледж. Но вот Мой…

— Алеф сказала, что Мой станет потрясающей женщиной.

— Да. Это будет нечто потрясающее, возможно, даже чертовски опасное. Я не стала бы говорить этого Луизе, ее я успокаивала тем, что Мой, наверное, будет декорировать цветами церкви. Но мне она представляется колдуньей…

— Сhére maman, колдунья у нас ты!

— И это не просто противный признак женского созревания, в ней есть нечто безумное, и оно может воплотиться в ужасное…

— Никогда! Она такая добрая и обожает всех, даже жучков и паучков…

— Лиха беда начало… Да помогут Небеса ее мужу, она может превратить его в мышь и держать в клетке. Интересно, не надеется ли она, что Клемент дожидается, пока она вырастет? У него просто дар вечной молодости. Он мог бы стать славным мышонком. Насколько я понимаю, Мой без памяти влюблена в него. Хвала Небесам, что ты воспринимаешь их всех как сестер. Послушай, Харви, тебе нужно, нет, ты просто обязан жениться на богатой девице. У тебя прекрасные внешние данные, и пора уже становиться серьезным. Что ты думаешь, к примеру, о Розмари Адварден…

— О, пожалуйста, не утомляй меня, прошу, оставь меня в покое!

— Тебя утомляют такие темы? Ждешь, пока я совершу самоубийство или растворюсь в тумане забвения с Хэмфри Хуком!

После некоторого раздумья Харви решил, что Джоан употребила сленговое название каких-то наркотиков, или — в переносном смысле — смерть. Он не воспринимал всерьез ее угрозы, но терпел их с трудом.

— Я хочу, чтобы ты перестал так часто бывать в их доме. На самом деле клифтонские девицы подобны зомби, все они завороженные спящие красавицы. Луиза проспала всю свою жизнь. Господи, Клифтон просто пропитан женским целомудрием.

— Луиза очень умный и деятельный человек, насколько я знаю, она не выдумывает себе никаких волшебных миров…

— Так ты полагаешь, что я выдумываю? Все понятно, ты считаешь, конечно, что Луиза стала тебе настоящей матерью…

— Ничего подобного…

— Ты всегда защищал твоего отвратительного папашу…

— Ты вспоминаешь слова шестилетнего мальчика!

— Да, а потом ты продолжал изливать свою душу Луизе…

— Умоляю, не начинай старую песню, она такая занудная…

— Мой отец спускал деньги в карты, твой папаша стащил их, а теперь ты…

— Может, ты хочешь, чтобы я отказался от учебы в университете и устроился работать ничтожным клерком в какую-нибудь контору?

— Да-да.

— Не говори глупости, ведь я получил стипендию и в будущем смогу зарабатывать гораздо больше, чтобы поддерживать тебя…

— В старости, но она уже на пороге. Отлично, тебе не хочется думать о деньгах, не хочется работать, ты воображаешь, что кто-то будет вечно заботиться о тебе…

— Ну, ты ведь зарабатываешь деньги каким-то образом…

— Что ты имеешь в виду под «каким-то образом»? Ты намекаешь…

— Думаю, мне лучше исчезнуть, я лишь раздражаю тебя.

— Значит, ты находишь утомительными мои попытки помочь? Тогда уходи. Я могу навсегда уехать в Антиб к моей драгоценной ма.

— Ты же говорила, что не выносишь ее.

— Разумеется, не выношу, но…

— Не забывай о сигарете, а то прожжешь дырку в простыне.

Подобные споры, случавшиеся все чаще, иногда завершались материнскими слезами, при виде которых Харви испытывал болезненную дрожь и сильные угрызения совести, обвиняя себя в том, что довел ее до такого состояния. Он всегда мучительно воспринимал ее печаль. Но, участвуя в былых спорах или ссорах, Харви осознавал их в конечном итоге как комедию, не видя никакой возможности сыграть роль героя в реальной мизансцене. Теперь, однако, вступив в период взрослого и независимого состояния, Харви столкнулся с новой и чертовски тяжкой ношей ответственности. Его возмущало невольно рождающееся чувство того, что он по большому счету не прав. Естественно, ему не хотелось думать о деньгах! Ему не нравились эти, становившиеся все более частыми, напоминания об отце. Как-то само собой у Харви сложилось о нем весьма своеобразное представление. В его ярких воспоминаниях отец, изображаемый Джоан чудовищем, представал сдержанным, неразговорчивым тихоней, просто не подходящим по натуре к усмирению или ссорам — как на кухне, так и в постели — с этой эмоциональной и страстной, взбалмошной женщиной. Джоан устраивала сцены, чтобы расшевелить его и заставить проявить решительность, пытаясь заставить его взять власть в свои руки. Но такое грубое обращение, совершенно не воодушевлявшее мужа, заставило его еще больше замкнуться в себе, стать еще менее разговорчивым и в конце концов вовсе исчезнуть. Харви помнил день отцовского ухода. Какие-то деньги (Харви не знал и не пытался выяснить, какие именно) действительно исчезли вместе с ним. О манкирующем своими обязанностями отце Харви не говорил ни с кем, даже с Луизой. Порой он мечтал найти его. Но любовь к матери неизменно мешала решиться на такой шаг. Харви обожал мать. И она обожала его.