Юзеф Крашевский - Ян Собеский

• Название: Ян Собеский
• Автор: Юзеф Крашевский
• Жанр: Историческая проза

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.

Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.

Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.

Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

---

Когда я ему докладывал, что какой-нибудь воевода или каш-телян ожидает его аудиенции, он иронически отвечал:

— Доложи о нем королеве или скажи Матчинскому, а у меня нет времени.

При этом он насмешливо улыбался и давал знак рукой оставить его в покое. Когда собирались гости, то он выходил к ним и казался в довольно хорошем расположении духа, но лишь только кто-нибудь из присутствующих в разговоре касался политики, Собеский круто менял тему, начиная рассказывать о деревьях в своем саду и т. д., так что собеседник после одной-двух попыток возобновить прежнюю тему должен был умолкнуть. Королева проводила время в постоянных увеселениях, принимая у себя гостей, в особенности иностранцев, с большой роскошью и почетом. Король же по большей части отказывался присутствовать на этих приемах, ссылаясь на нездоровье, так как предпочитал проводить время в тесном кругу своих приближенных, и если иногда и появлялся на приемах королевы, то лишь на несколько минут, а затем уходил к себе, раздевался и больше уже не появлялся.

На этих собраниях у королевы обыкновенно первое место занимал маркграф д'Аркиен — воплощенная гордость, который не будучи в состоянии играть первую роль во Франции, старался в Польше занять положение, отвечающее его честолюбию.

Король, конечно, относился к нему с должным уважением, но всегда старался избегать встречи с ним, так как вся родня уж порядком ему надоела. Что же касается королевы, то Мария-Казимира только с одним отцом жила в ладах, но с сестрами и шурином у нее постоянно бывали разногласия, и те редко появлялись при дворе. Снискать себе ее расположение было много легче, чем удержать его, так как королева третировала своих приближенных, заставляя их исполнять малейшие прихоти, а потому редко кто мог с ней ужиться продолжительное время. О моем личном житье-бытье в то время нечего долго распространяться. Фелиция Бонкур в тщетной надежде найти себе мужа продолжала служить при дворе королевы, стараясь снискать ее расположение собиранием сплетен, курсировавших кругом в изобилии, и даже при случае сама их сочиняла. Она старалась подцепить многих, но в конце концов всегда возвращалась ко мне, рассчитывая, что если не найдется лучший, то я, во всяком случае, всегда буду к ее услугам. Но на сей раз она сильно ошибалась. Хотя я и питал к ней неизлечимую страсть, но жениться и не думал. Она не смогла бы жить в деревенской обстановке, а я твердо решил остаток моих дней провести в родном гнезде. К тому же начинал появляться призрак старости, и я тем более отбрасывал всякую мысль о женитьбе.

Фелиция Бонкур в постоянных неудачных поисках мужа пришла наконец в отчаяние и решила окончательно поймать меня в свои сети. Для этой цели она меня пригласила к себе на чашку кофе. Этот обычай, угощать кофе, был заимствован из Вены и, хотя не всем приходился по вкусу, все более и более прививался у нас. Я, так как это вошло уже в привычку, был с Фелицией вежлив и старался предупреждать ее малейшие желания. Мы сидели друг против друга, весело болтая о разных пустяках, но вдруг неожиданно Фелиция произнесла серьезным тоном:

— Пан Адам! Не пора ли положить конец вашему ухаживанию за мной, ведь оно Бог знает сколько лет длится. Мне тоже давно пора выходить замуж… Думаете вы меня назвать своей женой?

Даже пуля, угодившая прямо в грудь, не могла бы меня так поразить, как этот вопрос… Я молчал несколько минут, стараясь собрать свои мысли, и наконец произнес:

— Пани Фелиция! Если бы у меня явилось дерзкое желание стать вашим мужем, я давно бы уже сделал вам предложение.

— Значит, — прервала она, грозно нахмурив брови, — вы отказываетесь на мне жениться?

— Боже сохрани, — возразил я, — я считаю, что с вашей стороны это была шутка, а я лично не могу жениться.

— А это почему? — спросила она язвительно.

— Потому что я простой деревенский житель и рано или поздно должен буду вернуться в свое убогое шляхетское жилище, а для вас, пани Фелиция, более продолжительная сельская жизнь была бы немыслима.

— Вы так думаете, ваша милость? — ответила она иронически.

— Я в этом уверен, — твердо произнес я, — мы оба были бы несчастны; вы — в чуждой для вас обстановке, а я — глядя на вас и чувствуя себя невольной причиной вашего несчастья.

Фелиция покачала головой и проговорила, кусая губы:

— Как будто бы ради меня вы не могли бы устроиться городе в более подходящей для меня обстановке, а деревню отдать в аренду?!

— Это вещь невозможная, — ответил я.

На этом наш разговор прервался. Фелиция обратила всю беседу в шутку, заявив мне, что она хотела меня только подвергнуть испытанию. Но с этого момента между нами начались нелады; я нажил себе в лице Фелиции непримиримого врага, не останавливающегося ни перед чем, чтобы только иметь возможность мне навредить. Прежде всего она постаралась меня очернить в глазах королевы. Я в это время был в распоряжении королевича Якуба и не знаю случайно ли, но постоянно сталкивался с Фелицией. Последняя в своей клевете дошла до того, что изобразила меня перед королевой доносчиком, подстрекавшим короля к действиям, явно расходившимся с интересами его супруги.

Я сразу заметил интригу, так как Мария-Казимира, выказывавшая мне до сих пор лишь полное равнодушие, стала относиться ко мне неприязненно. Спустя несколько дней король как-то утром спросил меня:

— Ты какой провинностью навлек на себя гнев королевы?

— Всемилостивейший государь, я даже мысленно ничем не провинился перед ее величеством королевой.

— Ты не чувствуешь за собой никакой вины? — продолжал король. — Но что-нибудь такое да должно было произойти. А ну-ка поройся в своей совести, вспомни, в чем ты провинился?

— Видит Бог, что я ни в чем не могу признаться, — сказал я, — но я начинаю догадываться, почему я попал в немилость к ее величеству.

— В чем же дело? — спросил Собеский.

— Фелиция Бонкур изволит на меня гневаться и старается причинять всякие неприятности.

— Все еще эта давнишняя любовь! — рассмеялся король.

— Ваше величество, — промолвил я, — вся суть в том, что Фелиция, которой надоело быть вдовой, заявила мне, что не прочь выйти за меня замуж, но я поспешил отказаться от этой чести.

— Ты, я вижу, умен, — пробормотал король.

— Я просил бы ваше величество, — продолжал я, — не обращать внимания на сплетни, которые про меня распускают.

— Будь спокоен. Я сам знаю цену словам этой старой интриганки, а потому считаю инцидент исчерпанным.

Вскоре после этого мне пришлось спешно выехать домой, так как сестра уведомила меня о тяжелой болезни моей матери. В сильном волнении, не щадя ни себя, ни лошадей я мчался к себе, так как по сообщению сестры мать была при смерти.

С бьющимся сердцем я входил на порог своего дома, не смея спросить у встревоженной сестры, в каком положении болезнь матери.

— Слава Богу, — сказала она, обнимая меня, — мать еще жива, она все время спрашивает про тебя и даже недавно заявила, что ты уже близко. Пойдем к ней.

Не раздеваясь, я пошел с ней к матери; я застал бедняжку изнуренной, бледной, сидящей на постели, обложенной со всех сторон подушками. Увидя меня, она протянула дрожащие руки и, когда я, приблизившись к ней, упал на колени, обняла мою голову.

От радости она даже заплакала, но говорить уже не могла: до того сильно был истощен ее организм. С просветленным лицом она попрощалась и благословила всех нас.

Когда я приехал домой, был уже десятый час, а около полуночи мать, измученная перенесенным волнением, захотела отдохнуть, закрыла глаза — и уже не открыла их больше. Когда рано утром мы подошли к постели, то нашли ее спящею вечным сном.

Она оставила все дела в таком порядке, что ни похороны, ни получение оставленного ей наследства не создало для нас каких-либо затруднений. По старинному обычаю, она уже давно все приготовила на случай своей смерти. Деньги предназначенные для раздачи нищим, духовным лицам и церкви были особо отложены и запечатаны. Тело покойной матери мы схоронили в нашем фамильном склепе в Луцке.

При дележе наследства между нами тоже не возникло никаких пререканий. Брат Михаил отказался от наследства, а я с сестрой покончили дело миром. Имения я отдал в аренду ее мужу с тем только условием, что во всякое время, когда мне случится приехать, дом будет предоставлен в мое распоряжение.

Я твердо решил, что после смерти короля не буду служить при дворе, а вернусь в родную деревню.

Сестра одобрила мои планы; она только уговаривала меня непременно жениться, — я же отделывался от этих разговоров лишь шутками, так как решил навсегда остаться холостяком.

Я провел в Полонке еще некоторое время для восстановления здоровья и вернулся в Варшаву на сейм в 1685 году. И хотя мое отсутствие продолжалось всего лишь несколько месяцев, но за это время произошла большая перемена в состоянии здоровья короля, он значительно ослабел и осунулся.