Максуд Ибрагимбеков - История с благополучным концом

• Название: История с благополучным концом
• Автор: Максуд Ибрагимбеков
• Жанр: Русская классическая проза

---

С Арифом он увиделся через два месяца. его адвокат был очень сердит и не старался этого скрыть.

В начале Рауфу это очень не понравилось, но выслушав Арифа, он был вынужден признать за ним некоторые права на это. Вести, привезенные Арифом, были действительно неприятными и заключались в том, что против Рауфа возбуждено новое уголовное - по осквернению могил. Обвинители - ближайшие родственники покойного Мамедзаде Шейды Газанфар оглы - доказательно утверждали, что Рауф и его сообщник Сабир, не пожалев для этого денег, наняли людей и те, осуществляя их гнусный замысел, резцом и краской вывели на могиле надпись, лживо утверждающую, что известный своими мужскими достоинствами в Пиршагах и за их пределами Шейда Газанфар оглы Мамед-заде при жизни был женщиной, и не потомком знаменитого рыбака Газанфара-киши, а какого-то неизвестного Бегляра, что также наносит тяжкое оскорбление безупречной чести матери Шейды Газанфар оглы, ныне также покойной, Алмас-ханум, женщины верующей и в высшей степени порядочной, а заодно и всем многочисленным здравствующим родственникам Мамед-ваде.

- Что с тобой происходит? - удивлялся Ариф. - Зачем ты это сделал?

- Разве Шейда может быть мужчиной? - спросил растерявшийся Рауф. - Я знал двух-трех женщин под этим именем. Это женское имя!

- Оказывается, ты простейших вещей не знаешь. Любой деревенский человек скажет тебе, что имена Иззет, Шовкет, Шейда могут быть как мужскими, так и женскими, - внезапно Ариф уставился на приятеля. - А зачем тебе это вообще понадобилось, восстанавливать чужую могилу?

- Нужно было, - неохотно выдавил Рауф. - Я тебе потом объясню.

- Когда же это потом?

- Через год и девять месяцев, - сказал Рауф. - Когда выйду отсюда, все объясню, а ты меня поймешь.

- Неизвестно теперь, когда ты отсюда выберешься, - пробормотал Ариф. - С учетом твоей судимости, последствия второго дела могут оказаться серьезными.

- Можешь чем-нибудь помочь? - Рауф совсем упал духом, и Ариф почувствовал это.

- Кажется, что-то получается. Пытаюсь уговорить родственников, через знакомых пиршагинцев, чтобы они забрали назад свое заявление. Вначале и слушать не хотели, на меня ЧУТЬ ли не с кулаками бросались, а теперь сговорчивее стали. Я кажется, сумел убедить, что злого умысла здесь не могло быть, ну и про твое нынешнее положение рассказал, тоже подействовало. Так что ты очень уж не переживай, будем надеяться на лучшее.

В оставшееся время о делах они не говорили, просто сидели, вспоминали юность, и Рауф, глядя на своего приятеля, еще более исхудавшего за это время, вдруг почувствовал всей своей потеплевшей от этого разговора душой неясное беспокойство и грусть.

- И все-таки одного вопроса ты мне не задал, - перед самым уходом сказал Ариф. - Ты ничего не спросил о Сабире. А ему ведь очень туго пришлось, на время даже в город переехал. Вел он себя очень благородно. Пытался все взять на себя, но уже было поздно. К этому времени все знали, что он восстанавливает могилу, исполняя желание своего друга Рауфа.

- Мне и в голову не пришло, что у него могут быть неприятности,- покраснел Рауф. - Ты ведь о нем как-то вскользь упомянул...

Время шло медленно, в каждодневных однообразных заботах о процветании постоянных местных обитателей - деревьев и кустов. Рауф быстро освоил несколько самых ходовых операций, и уже спустя три месяца его заботам был поручен отдельный участок, где он добросовестно применил обретенный опыт, самостоятельно обрезав бесплодные ветви на всех инжирных деревьях. По непонятной причине он проникся вдруг неприязнью к мину, и, приравняв его своей властью к особо вредной разновидности сорняков, приступил к регулярной очистке садовой территории от зарослей ненавистного ему растения.

Вырванные с корнем кусты он после недолгой просушки сгребал в кучу и к концу дня поджигал. Зрелище пылающего костра

и пряный запах дыма навевали приятные воспоминания, позволяя тем самым забыть о действительности, а мерцание догорающих углей, постепенно покрывающихся красноватым слоем раскаленной золы, способствовало незаметному погружению в мечты

о будущей жизни, которую он собирался сильно изменить после выхода на свободу

В разгар очередной агротехнической процедуры, когда Рауф, присев с подветренной стороны на собственноручно сколоченную им скамеечку, любовался извивающимися в пламени стеблями, к нему подошел надзиратель Гасан, крепкий деревенский парень, прибывший сюда полтора года назад после милицейской школы, которую он окончил с отличием. Несмотря на молодость, к исполнению служебных обязанностей Гасан относился чрезвычайно серьезно, не давая ни в чем поблажки, ни себе, ни другим, за что в сравнительно короткое время заслужил доверие старшего надзирателя Джафара Мамед-заде служаки с безупречной репутацией, знающего наизусть - выборочно или подряд - все статьи устава внутренней службы. Но даже людям, вплотную приблизившимся к совершенству, далеко не всегда удается очиститься от недостатков, присущих человеку с рождения или приобретенных впоследствии, и эта вечная истина подтвердилась на примере столь перспективного специалиста вскоре после его официального знакомства с Рауфом. По сравнению с бесспорными заслугами Гасана, замеченная за ним слабость была еще заметней, хоть и не больше макового зернышка на сдобном пироге, но это не помешало Джафару Мамед-заде оставить после планерки Гасана в своем кабинете и сначала прочитать ему наизусть нужную статью, а затем своими словами в доходчивой форме напомнить, что служебный персонал обязан относиться к обитателям закрытого учреждения независимо от личных симпатий и антипатий, то есть ко всем одинаково, обращаться к каждому исключительно по утвержденной форме и никого не выделять иначе, как в виде письменных приказов, официально поощряющих за примерное поведение или же взыскующих за проступки.

Как и положено исправному службисту, Гасан вины своей отрицать не стал, но, выйдя из кабинета, отношения к Рауфу нисколько не изменил. По-прежнему, завидев его, вскакивал с места, разговаривал с ним, почтительно склонив голову и обращаясь по имени, ни разу не забыл назвать дядей. Словом, вел себя так, будто живут они в его родной деревне, где Рауф в силу своего возраста и еще каких-то ему неизвестных причин, мог рассчитывать на те знаки уважения, которые здесь вызывали лишь недовольство у старших по званию. Да и сам Рауф поначалу отнесся к поведению Гасана недоверчиво, расценил его как издевательскую шутку и постарался в меру своих ограниченных возможностей встречаться с ним пореже. Только гораздо позже, полтора месяца спустя Рауф наконец, поверил, что все это на самом деле внешнее проявление самой что ни на есть почтительной симпатии, возникшей в душе Гасана после первой их встречи.

Со своей стороны Рауф приложил много усилий, чтобы докопаться до причин этого непонятного явления. Но не нашел а действиях Гасана ни корысти, ни какого-нибудь тайного хитроумного расчета. Поразмыслив, он был вынужден объяснить вызванное им почтение проницательностью молодого надзирателя, видимо, обладавшего природным даром распознавать среди многих людей значительного человека. Для того, чтобы проверить свое приятное предположение, он попытался что-нибудь выведать на этот счет у самого Гасана, но, увидев беспомощно разведенные руки и смущенный взгляд, Рауф окончательно убедился в своей правоте.

После всего этого он и сам стал испытывать к Гасану чувство, близкое к дружескому расположению, и вследствии этого не отказывался от беседы с ним, если возникала такая возможность. В разговоре с молодым надзирателем у Рауфа все чаще появлялся покровительственный тон, но парень не обращал на это внимания. Рауф никогда не считался интересным собеседником и уж тем более рассказчиком, но на обделившую его красноречием природу не роптал, так как всегда помнил о своих Других достоинствах, с лихвой компенсирующих этот легкий пробел. Со временем самокритичность и постоянное отсутствие спроса на самый короткий монолог способствовали выработке своего разговорного стиля - наметив с самого начала цель беседы, Рауф вел ее немногословно, не отвлекаясь от темы, при необходимости оживляя ее заготовленными впрок шутками. При этом он внимательно следил, особенно в некоторых местах, как например в доме тестя, где среди гостей часто попадались люди ехидного и скрыто-злорадного нрава, чтобы не перейти на скользкую почву отвлеченных рассуждений и споров с философским уклоном.

Беседуя два или три раза в неделю с Гасаном, он старался держаться той же манеры, что не всегда получалось, потому что юный надзиратель оказался слишком уж благодарным слушателем и постепенно без сопротивления подчинившись этому обстоятельству Рауф стал замечать, что излагает теперь вслух не только мысли, имеющие лишь практический смысл, но и мнение о явлениях гораздо более тонкого свойства.