Раиса Григорьева - Крестьянский сын

• Название: Крестьянский сын
• Автор: Раиса Григорьева
• Издательство: «Детская литература»
• Жанр: Детская проза
• Год: 1975

Повесть о Косте Байкове, разведчике партизанского отряда, сражавшегося на Алтае против войск Колчака.

Незабываемые годы гражданской войны… Каким высоким героизмом изумляли мир люди, вступившие в бой за свободу! Сколько юных орлят вылетело из-под огненного крыла революции! Не все они дожили до победы, но жизнь их, отданная борьбе за счастье народа, была прекрасна.

Об одном из таких орлят революции, Косте Байкове, разведчике партизанского отряда, сражавшегося на Алтае против войск Колчака, написана эта книга. О его беззаветной храбрости, о чистой первой любви, озарившей боевую Костину юность.

---

Командир отряда наградил Костю часами. Это были его собственные карманные часы — тяжёлый кругляш из почерневшей от времени стали с торчащим на боку рубчатым винтиком.

На крышке часов не успели сделать никакой надписи. Передавая Косте награду, Гомозов сказал, чтоб носил он её пока так, а когда отряд получит отдых, тогда на крышке часов напишут, кому, от кого и за что дарены.

— А главное, — сказал ещё Игнат Васильевич, — дел у тебя тогда ещё поприбавится, вот все заодно и впишем. Так, что ли?

Партизаны по-своему обыгрывали Костин подарок. Частенько, подмигнув друг другу, они с самым серьёзным видом справлялись у Кости о времени, и тот, краснея, вынимал из кармана свои тёмные, похожие на обточенный водой камень-голыш часы и тоже без улыбки отвечал с точностью, который час, минута, секунда. И сам Костя, и его взрослые товарищи получали от этого большое удовольствие.

О том, что дел тогда прибавится, Гомозов говорил правду. Спустя немного Костя снова по заданию командира очутился в незнакомом месте, один, без отряда.

Теперь он устроился учеником на кожевню — довольно крупную, по сельским представлениям, кожевенную мастерскую, почти заводик, принадлежащую Филиппу Куприянову в селе Барсучиха. Это село было недавно освобождено от колчаковцев. Его жители с радостью встречали партизан, целыми семьями записывались в отряды, уходили вместе с ними дальше, воевать за Советскую власть. Но было в Барсучихе много и крепких кулацких хозяйств, которым возвращение Советов не сулило ничего хорошего. Кулацкая верхушка, сбиваясь вокруг Филиппа Куприянова, начала готовить контрвыступление, удар в спину партизан. Об этом стало известно в сельском Совете, дали знать в ближайшую часть, которая оказалась гомозовским отрядом.

Вот тогда-то и появился в кожевне Куприянова новый ученик, вернее, мальчик на посылках. Он назвался сиротой, дальним родственником одного из рабочих кожевни, Матвея Банныха.

Прошло несколько дней. Мастеру понадобилось куда-то послать ученика, но того не оказалось под рукой. Стал звать — не дозвался. Кто-то услужливо подсказал, что мальчишку, лентяя и лежебоку, уже несколько раз находили в складском сарае уснувшим на тюках с кожами. Он небось и сейчас там спит.

Со вчерашнего утра сарай запирался на три замка, и ещё при нём находился в качестве сторожа родственник хозяина. Очень ценные шкуры привезли вчера для выделки, целых три подводы. И сгружали их не возле сарая, как обычно, а закатывали телеги внутрь. Вот после этого и стали особенно беречь складское помещение. Запросто забраться туда и уснуть ученик никак не мог. Рассерженный мастер решил, как только мальчишка покажется, отлупить, чтоб помнил, да и выгнать в три шеи. Кусок хлеба в день, за который мальчишку нанимали, не даром даётся… Да и тому Матвею, который за него просил, тоже показать, где раки зимуют.

Однако мастеру не пришлось исполнить свою угрозу. Ещё не стемнело, как кожевню окружила группа вооружённых партизан, только что вернувшаяся в Барсучиху. Напрасно пытался стрелять хозяйский родственник, стерёгший склад. Замки сбили. Из нижних тюков готовых кож и из вороха вчера привезённых «ценных шкур» партизаны, а вместе с ними Матвей Банных стали доставать винтовки, обрезы — целый арсенал. Доставали с такой уверенностью, будто сами лично видели, как закладывалось оружие в эти тюки. Оно так и было. Во всяком случае, уж один-то из них точно видел, самый младший в партизанской группе. Мальчишка, недавно принятый в кожевню, мнимый родственник рабочего Матвея Банных, разведчик Костя Байков.

«Службу» в кожевне Косте тоже следовало бы записать на дарёных часах. «Заодно», как сказал Игнат Васильевич. Но хоть и велики были часы, а всё же не хватало на круглой крышке места, чтоб написать на ней обо всех делах партизанского разведчика лета тысяча девятьсот девятнадцатого года.

Опять пошли о Косте разговоры. Для кулачья по сёлам и карательных начальников имя парнишки Байкова Константина всё чаще становилось рядом с ненавистными для них именами командиров партизанских отрядов, известных большевиков и агитаторов.

Отряд Гомозова двигался почти без передышки, с непрерывными боями. Партизаны выбивали врага из сёл, где колчаковцы ещё чувствовали себя полными хозяевами и не помышляли, что их владычество кончается.

Сейчас гомозовцы последним рывком вошли в село Мочаги. Оказывается, отступающие колчаковские части рано утром прокатились через это село. Как отливная волна утаскивает прочь с берега всякий наносный мусор, так эти части, пройдя через Мочаги, утянули за собой и гарнизон, который там стоял. По-видимому, колчаковский командир стягивал силы, чтобы, перегруппировав их, дать бой на новых рубежах.

Гомозовцы вошли в село так, как возвращаются люди после долгого отсутствия к себе домой. Навстречу им бежали ребятишки, пристраивались с боков колонны запылённых конников, цеплялись за стремена, за сёдла.

Скрипели гостеприимно распахиваемые ворота. Слава богу, свои вернулись…

Игнат Васильевич определился со своим штабом в просторной избе, глядящей на улицу окнами в затейливых резных наличниках. Здесь был довольно широкий двор, во дворе сложена побелённая летняя печка с вмазанной самоварной трубой.

По заведённому раз навсегда порядку Костя сначала расседлал Танцора, обтёр его, подкинул сенца, щедро предоставленного стариком хозяином, и лишь тогда почувствовал себя свободным. Он лёг в тени забора, неподалёку от печки, прямо на тёплую землю, чуть прикрытую кудреватым руном низенькой подсохшей травки, уткнул лицо в согнутый локоть и сразу провалился в зыбкое полузабытьё.

В детстве, играя зимними днями на улице, Костя не раз замечал: если после больших холодов вдруг начинается оттепель, то на стволах сильно промёрзших деревьев выступает иней. Кругом снег подтаивает, воробьи в лужицы носы макают, а стволы деревьев сплошь покрыты седой, даже на вид студёной изморозью. «Кругом-то тепло, а внутри-то ещё мороз. Вот он наружу-то и выходит», — объясняли тогда ребята друг другу. Что-то похожее происходило сейчас с Костей. Он отдыхал в покое, на тёплой земле, вокруг слышались мирные звуки — лошади хрумкали сеном, разговаривали люди, хозяйка суетилась возле печки, а он вздрагивал от шумов, которые ещё держались, жили в глубине его сознания. Чудился ему отрывисто-частый стукот пулемёта, эхом отдавался гулкий накат атаки с потрясающим небо могучим партизанским «ур-ра-а», ружейная стрельба, шум рукопашной. Все эти звуки, как тот мороз изнутри дерева, постепенно выходили, таяли, глохли. Ощущение отдыха и покоя всё больше овладевало им.

Он потянулся, лёг поудобнее и стал из-под прижмуренных век рассматривать, что делается вокруг. Хлопотавшая у печки хозяйка оказалась пожилой женщиной со скуластым, курносым лицом в бегущих от скул к вискам морщинках и маленькими светлыми глазками. Ей помогала, по всей видимости, соседка, тоже немолодая, высокая тётка с голубоватым лицом. То есть Косте в первую секунду оно показалось голубоватым. На самом деле, крупное лицо с красивыми правильными чертами и открытым лбом было очень бледным, и губы бледные, под глазами глубокие тени, а сами глаза, большие и немного неподвижные, поражали неожиданно яркой синевой. Их бездонная голубень и придавала свой оттенок всему обличью. Костя, по привычке внимательно присматриваться на новом месте, хорошо разглядел обеих женщин, хоть и смотрел, и слушал сквозь дрёму.

На печке калились большие сковороды, и ещё отдельно на двух камнях над костерком кипели большие котлы, в каких готовят обычно на свадьбу или когда сельская «помочь» собирается на общую работу в один двор. Пахло кислыми щами и ещё чем-то очень вкусным, немного позабытым.

Неподалёку отдыхал, обхватив руками колени, Карпо Семёнович Корченко, ещё с весны, как и Костя, и Гараська, сражавшийся в отряде Гомозова. Его пышные, когда-то пшеничного цвета усы и кустистые брови совершенно выцвели на солнце и теперь ещё больше, чем раньше, казались приклеенными на тёмном от загара лице.

По-видимому, Карпо Семёнович, как и Костя, обратил внимание на вкусный запах.

— У вас, гляжу, и мука ещё осталась после Колчака, — добродушно заговорил он. — Блины, однако, завели…

— Небось бы и всё сожрали, каб им на глаза-то показать. И так под метлу грабили. Да ведь нам голова тоже на что-то дадена. У меня маленько припрятано было да вот она принесла. — Хозяйка кивнула на помогавшую ей соседку. — Гулять будем, раз свои пришли. Теперь ничего не жаль. Ешьте на здоровье.

— Да хоть бы они, ироды проклятые, всё бы забирали, подавились жрамши, только людей бы так не изводили! — сказала высокая, глядя своими неподвижными синими глазами не на собеседников, а куда-то перед собой, где ей виделось то, чего они в этот момент видеть не могли. — Я уж вот сколькую ночь не сплю. Как мужика того казнили, что к нам в избу-то приводили, с той поры и не сплю, уж четыре ночи: всё он передо мной. Какого человека казнили!