Ступников Юрьевич - Всё к лучшему

• Название: Всё к лучшему
• Автор: Ступников Юрьевич
• Жанр: Историческая проза

Александр Ступников закончил факультет журналистики Белорусского университета, армейскую службу проходил в Монголии. Работал в молодежных редакциях телевидения в Заполярье (Воркута) и на Украине (Донецк). Выехал из СССР в 1985 году. Редактировал в США журнал "Новый американец», главный редактор первой в Нью-Йорке ежедневной русской радиостанции "WMNB". Почти четыре года работал в штате Русской службы "Би-Би-Си" в Лондоне Эмигрировал в Израиль из Англии. В "первой команде" телеканала НТВ (Россия) был шеф-бюро в Беларуси и Польше, затем – на Ближнем Востоке. Лауреат премии ПЭН-клубов Швеции, России и Беларуси в номинации "за гражданское мужество и профессионализм". На зарубежном вещании НТВ с начала века вел популярные авторские программы "Сегодня в Израиле", "Сегодня и сейчас". Автор документально-публицистических фильмов из Японии, Швеции, Израиля, Латвии, Литвы, Чехии, Молдовы, Германии, Греции, Китая, Камбоджи, Вьетнама, Лаоса, Азербайджана, Албании, Косово, Болгарии. Автор первого после Второй мировой войны документального фильма о еврейских партизанских отрядах Европы (2008) и Беларуси (2009). Специальный приз международного кинофестиваля в Варшаве (2010). Сборники стихов "Пятый угол" (1986) и "Комплекс полноценности" (1999). Единожды женат. Пятеро детей.

---

– Не знаю, – сказали ей, – как взрослый человек может сохранить здоровье ребенка.

Но… мама знала.

– Родня, – говорила она. – Как и друзья, всегда готовы помочь, если им это ничего не будет стоить. С остальными так не получается.

Но затем жену Рабиновича-старшего пригласили на беседу куда надо. Причем, не одну, а вместе с мужем. И деваться уже было некуда. Сами полезли в клетку. К дрессировщику.

В учреждении с невнятным названием их вежливо встретили и вскоре развели по разным комнатам. Одновременно, чтоб не сговаривались. Рабинович страховал на улице в машине. У него уже был местный опыт после повестки в армию и легкая растерянность, переходящая в беспокойство.

– Говорите правду, – сказал он напоследок. – Все равно не поверят. Правду никто не знает.

Но… мама знает. Это то, что нельзя рассказывать.

С Рабиновичами беседовали индивидуально. Так доходчивей. Ее особенно дотошно расспрашивали, с кем она встречалась, кроме мужа.

– Ни с кем, – честно моргала она.- Иначе у меня уже была бы приличная работа.

– А ходили ли вы в ресторан с мужчинами?

– Если вы имеете в виду Рому из Ашдода, то он не мужчина, а подруга.

– Учитывая, что вы привлекательная женщина, кто-нибудь пытался вас завербовать?

– Конечно, пытались. Но – не туда…

Через час, почти одновременно, Рабиновичи снова встретились в коридоре.

– Не возьмут тебя на работу, – только и сказал он, погрустневший.

– Это почему? Со мной очень мило побеседовали.

Она не хотела легко сдаваться. Даже не потому, что очень стремилась на эту работу, а так, по-женски, из принципа.

– Дело не в тебе, а во мне, – устыдился он. – Целый час они мне задавали какие-то идиотские вопросы.

– У них идиотов не бывает. Это тебе не «Сохнут». А что за вопросы?

– Да все одно и то же, вокруг какой-то октябрятской «звездочки». Объясните систему, структуру, знаки…

– Какой еще «звездочки»?

– Октябрятской.

И они оба замолчали, скомканные. Не зная, что и думать.

Но… мама знала.

– Думайте о хорошем, – говорила она. – Все равно этого не случится, но ощущение останется.

Вскоре к ним вышел сотрудник, вроде нормальный, в рубашке и джинсах, без галстука, и объяснил, что они могут идти, о решении, станет ли она лаборантом, ее поставят в известность позже.

– И еще, – засеменил он, обращаясь к Рабиновичу. – Мы извиняемся за беспокойство, но так получилось, что на беседу с вами коллега по ошибке взял папку допроса вашего брата. Думал, что это вы. Перепутал. Фамилия-то одна…

– Выходит, я за брата-октябренка ответчиком был? – вздохнул Рабинович-старший.

И повел жену домой, подальше. Они не знали, что и думать.

Но… мама знала.

– Если вас не приняли на работу, – говорила она, – значит, вам там нечего делать.

– Как вы считаете? – спросил их уже в машине Рабинович-младший. – Стоило ли обрываться из большого, почти европейского города, чтобы потом до конца жизни сидеть в пустыне Негев в бункере?

– Не знаю, – ответила она.

Но… мама знает.

Помните?

– У каждого в этом мире свой угол, но жить надо дома.

И мужчины кивнули, освобожденные. Они уже точно знали, чего не хотят, во всяком случае, сегодня.

А на работу в Димону ее так и не взяли. Запутались, наверное, в братьях. Да и Белова, как ни крути, здесь уже не совсем Рабинович.

А как думают те, кто решает за нас, что, где и зачем жить.

– Кто их маму знает?

ОБИДА

(ИЗРАИЛЬ, 2003)

Один человек мне сказал, что с людьми надо быть умнее.

– Но это же глупо, – подумал я.

Фуршет, устроенный в одном из иерусалимских ресторанов, подходил к концу, когда он, изрядно выпив, вдруг хлопнул меня по плечу.

– Ты должен быть мне благодарен.

– Это за что?

– Твои друзья, рядышком, принесли такой вкусный компромат на тебя, но я не взял. Написал, правда, по другому поводу.

– Заплатили?

– Кое-что. И чем ты лучше? – завелся он с обидой. – Меня, вон, никто не «заказывает»…

Один человек мне сказал, что с людьми надо быть умнее.

– Но это же глупо, – ответил я и подумал: «Хуже антисемитов могут быть только жиды».

ВЕЛИКАЯ СИЛА ТВ

(ИЗРАИЛЬ, 2002)

В тот день пришло по почте письмо-реклама. Сегодня все пишут, озабоченные: «Как увеличить член до 16-ти см».

Типа, покупай технологии. Чудаки…

Дергай – не дергай, все равно длиннее не станет. Проверено.

А по телевизору каналы второй день нагнетали поиски какого-то педофила. Было весело – все лучше, чем обсуждать свою жизнь. Без телевидения людям вообще не о чем было бы говорить.

Я подошел к стоянкам маршрутного такси автостанции Тель-Авива, где уже плотно мялись, словно купюры в кармане брюк, но каждый о своем, несколько работяг и две женщины, по виду «русские».

– Здесь остановка маршрутки на Ашдод? – на всякий случай спросил на иврите.

– Здесь, – отозвалась одна из женщин.

– Давно ожидаете?

– Давно.

– Осторожно, – тихо, но внятно, по-русски осекла подругу та, что постарше, лет под тридцать. – А может, он педофил?

Мужчина любит в женщине прежде всего себя в детстве. Но не настолько же…

РУССКИЕ ИУДЕИ АЗЕРБАЙДЖАНА

(2003)

«Шли два героя с турецкого боя.

С турецкого боя домой…»

Бабушки, расцветая многоголосием, были красивы и светлы. Каким-то внутренним светом, свободным, словно громадные поля за околицей, переходящие в горную гряду. Уже Ирана. Все они были исконно русскими: и по виду, и по разговору, и по крестьянским платкам. Разным по узору, но обязательно с преобладанием белого цвета. Мне кажется, надо еще поискать такие просветленные славянские лица в российской глубинке. Но все они были иудеями. А себя с гордостью называли «геры». Последние – из последней общины в приграничном азербайджанском захолустье, под нависшим с юга персидским соседом.

Я узнал о русских герах, как это часто происходит, случайно. Хотя и не совсем. Люди случайными не бывают. В ту поездку, с камерой в сумке и штативом за плечами, я уже пять дней снимал в Баку и в Кубе, моей главной цели и давней мечте: посмотреть и снять единственный город в мире, кроме Цфата, но то – в Израиле, где почти триста лет живут одни евреи. Таких городов больше не осталось. В самом конце поездки, организованной, как всегда, без командировки, почти за сутки до обратного самолета мы с друзьями сидели в восточном ресторанчике, где между мясом и овощами я «рубил» азербайджанского певца с его удивительно мелодичными, под национальный инструмент, песнями. Где я потом дома буду искать народные напевы этой страны?

– Значит, так, – говорили друзья, – завтра у тебя последний день, ночью – самолет. Будем гулять, есть вкусное и париться в нашей бане. С мастером-банщиком, чтоб запомнил.

– А далеко отсюда, – спросил я, – деревни молокан, русских духовных христиан, отвергающих иконы? Вроде есть несколько. Интересно, как они живут сегодня, в независимой мусульманской стране.

– Далеко, – объяснили мне. – Но главное, мы никого там не знаем и не сможем помочь организовать встречу. А так, с улицы, они разговаривать не будут.

И тут один из гостей в компании сказал:

– Есть другое, совсем неизвестное. О герах слышал? Русские по национальности, но иудеи по вере, которые живут на границе с Ираном. Я знаю руководителя общины. Только туда дорога плохая, часа четыре ехать, но, если хочешь, могу позвонить хоть сейчас и завтра рано утром пришлю джип с сопровождающим.

Ну какой тут разгрузочный день отдыха? И я пошел на юг, к Ирану…

Одноэтажное село геров оказалось на удивление большим и не бедным. Правда, уже в основном азербайджанским. В советские времена здесь было богатое хозяйство, выращивающее овощи, табак и даже свой сорт винограда. Было да сплыло. Вместе с коренными жителями. Во дворе обычного вроде дома, который оказался и центром общины, и синагогой, меня уже ожидали геры. Русские бабушки, сдержанные, деликатные, но, как оказалось, скорые на язык, и на удивление свободные мужчины. Никакой позы и стеснений. Словно всю жизнь их снимали журналисты, а не в первый раз.

Все они – остатки некогда большой и процветающей группы русских иудеев из Поволжья. Еще в XVII веке их предки, свободные крестьяне, приняли иудаизм, посчитав, что Ветхий Завет, то есть Тора – данная через евреев миру Книга Книг. А Евангелие уже писали люди. Потому они и приняли иудаизм как первоисточник веры от Всевышнего, вопреки всем своим, таким же русским, но православным соседям. В конце XVIII века гонения на них приняли серьезный характер. Всех русских, соблюдающих Закон Моисея, из их деревень подчистую, многих в кандалах, чтоб не сбежали, погнали на юг, на границу с Персией. От православных подальше, чтоб не смущали и как заслон. Если и вырежут, то не жалко. Их оставили у большого дубового леса, из которого потом и поднялись дома русского села Привольное иудейской веры. Название дали такое, потому что власти оставили ссыльных в покое, не вмешиваясь и даже не забривая в рекруты. Еще бы, геры соблюдали все 613 иудейских заповедей еще более тщательно, чем ортодоксальные евреи. Вскоре сюда же выслали и других русских иудеев, субботников. Несмотря на незначительное различие в вере, они старались не смешиваться.