Юлий Крелин - Прогулки по земле обетованной

• Название: Прогулки по земле обетованной
• Автор: Юлий Крелин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002

Юлий КРЕЛИН — родился в 1929 году в Москве. Окончил Второй медицинский институт. Работает в хирургическом отделении одной из больниц Москвы. Писать начал в 60-е годы, впервые его произведения были напечатаны в “Новом мире” Твардовского. Автор романа “Хирург” и многих повестей и рассказов, публиковавшихся в центральных журналах, а также вышедших отдельными изданиями. Живет в Москве.

---

Глядя, как сосуществуют здесь, на одном клочке земли, три религии и множество их ответвлений, порой начинаешь надеяться, что придет время всеобщего мира и в одном храме смогут дружно соседствовать дети разных церквей, когда-то не умевшие встретиться без драки.

Может ли мир наш вынести такую возможность Мира и Покоя?!

Эх!… Мечты, мечты… Когда я вспоминаю мое трехлетней давности посещение храма в Хевроне, где вроде мирно сосуществуют иудейская мысль, вера, жизнь и мусульманская идея, мусульманский образ бытия и внешний облик, но при этом — постоянная ненависть, стреляющая из глаз, я теряюсь и не знаю, на что надеяться. Не могу себе представить, что ждет Мир…

Казалось бы, пришло время перед угрозой потери всего ухватиться всем вместе за общие реки, моря, земли и небо. Но нации, народы, конфессии и континенты все никак не могут договориться. Более того, когда-то бились до первой крови; нынче— до последней капли, до последнего врага… Или до последнего своего. То есть до конца света, что ли?

Вот еще один пример гипотетической любви и единения трех ненавистных друг другу вер: Дом.

Три этажа.

На первом — могила Давида. Пусть на самом деле это миф и могила Давида неизвестно где. Но евреи ходят сюда, почитают это место, молятся, просят, надеются.

Второй этаж. Комната, где, как считают, проходила Тайная вечеря. Что рассказывать, как священно это место для христиан!…

Но вся эта настроенность и тех и других на святость, на прикосновение к таинству ушедшего бытия напрочь исчезала, как только христиане проходили по лестнице через еврейскую часть. Постоянные потасовки несогласия. Может, и тогда, во времена оны, тоже не соблюдалась очередь и такая же была толкотня, и те же крики — “куда прёшь”? Сейчас эту лестницу закрыли, и проход в комнату Тайной вечери — с другой стороны. Потоки людей теперь не встречаются — стали мирными. Неужели для мира нужно разъединится?! Как говаривал Ленин: прежде чем объединиться, надо размежеваться. Печально — но факт очевидный…

А на третьем этаже мечеть. В нее еще один вход. Отдельный. Вот так!…

VII

Мы в парке Ротшильда — он называется так потому, что создавался на деньги знаменитого миллионера. Здесь же, в парке, Ротшильд и похоронен.

В одной из рощиц парка (кстати, все эти парки, леса, рощи появились на этой земле лишь в последние десятилетия — во всяком случае, их породили именно ХХ век и сионизм) много столиков среди деревьев для проведения пикников. Чтоб не больно пакостили природу. Но урны для мусора, столики и прочие удобства вовсе не создают обстановку “места мероприятия”. И нет надзирающих за порядком. Все приезжающие сами дорожат делом рук своих и ближайших предков, следят за тем, чтобы все природное, чистое, естественное, было в полной сохранности передано потомкам. Выращенное и созданное ими за последние годы — предмет их законной гордости, даже как бы самодовольства. Но уж лучше пусть будет такое самодовольство, чем тупой самодовольный фанатизм террористов, которые не только людей и созданные ими предметы цивилизации уничтожают, — они поджигают и рощи, губят и животных, появившихся и расплодившихся в израильских лесах и парках в последние десятилетия. Так даже экология становится ареной политической борьбы и воевать за сохранение жизни на планете приходится на всех фронтах. Терроризм бьет людей и непосредственно, и через гибель рожденного природой…

Пришла очередь осмотра парка. Зачем и приехали! Разговариваем, ходим меж посаженых деревьев, по подстриженным газонам, пружинящим под ногами: дерн привозной — его укладывают на не больно добрую почву словно ковер, а потом бдительно следят за ним, ухаживают. И при этом по газонам не только ходить разрешается — дети на них играют, прыгают, кувыркаются — чистая площадка молодняка в зоопарке! Кстати, и зоопарка в нашем понимании — тюрьмы для зверей — здесь нет. Сафари — так здесь называется зоопарк. И это не только в названии разница. Зоопарк в принципе иной — это действительно мини-сафари. Звери бегают по территории на свободе. Посетители ездят рядом в машинах. Животные подбегают, выпрашивают еду. Блюстителей порядка тоже нет. Никто никого не гоняет, ничего не запрещено. Да никто ничего и не делает, что следовало бы запретить. Все ухожено, за всем следят, все чисто. А работников парка не видно.

Вот и в Италии меня поражало — нигде не видно работающих, а результаты работ на каждом шагу: все, что только в голову может прийти, сделано. А у нас на каждом шагу и работающие в поте лица, и вокруг следов, именно следов, навалом, а вот результатов часто и не увидишь…

VIII

Входим на территорию Яд Вашем. Аллея праведников мира. Посвящена всем не-евреям, спасавшим еврейские семьи. Каждое дерево посажено в честь такого праведника. Их много. Длинная-длинная аллея по всей большой территории. Когда где-то на планете обнаруживается, отыскивается такой праведник, его приглашают в Израиль, устраивают встречу со спасенными или с их потомками, сажают дерево в честь спасителя и водружают у основания мемориальную дощечку с его именем. Если этого человека, этого праведника уже нет на земле, то спасенные сажают дерево без него, но с теми же церемониями и ритуалами.

Есть здесь и дерево Валленберга. Не знаю, как оно называется, но растет оно раздваиваясь, растраиваясь, дает много стволов и крупных ответвлений. Это как бы напоминание о том, что каждый спасенный еврей дает многочисленные побеги…

Интересно, что деревья, посаженные без “виновника торжества”, почему-то сильно не разрастаются, а остаются маленькими. Смотришь на аллею, на могучие стволы — и вдруг рядом эти подростки. Дерево такое же — а не растет. Наверно, есть какая-то реалистическая причина. А может, мистическая?…

Корпуса музея выложены из обычных неотесанных камней. Оказывается, камень нельзя тесать железом. Тоже ритуал. Так что стены корпусов составлены из глыб.

Отношения с камнями у евреев, по-видимому, связаны с древним обрядом похорон, когда покойника, защищая от зверья, заваливали камнями. Да на Земле Обетованной земли-то особенно и не накопаешь — камень, камень, камень. Наверное, потому до сей поры сохранилась традиция класть на могилы близких не цветы, а усевать холмик или плиту памятными камушками.

Самое большое впечатление производит детский мемориал.

Гениальная идея архитектора связана с поверьем, будто после смерти безгрешные дети светят нам с ночного неба звездочками.

При входе в мемориал тебя встречают лица детей, погибших в лагерях уничтожения. Эти детские портреты помещены за стеклами рядом с зеркалами и расставлены таким образом, что, когда проходишь мимо и удаляешься в глубину здания, лица множатся, меняют поле отражения, перемещаются вместе с тобой. Четкие линии постепенно стираются, черты размываются, становятся малоузнаваемы. И чем дальше ты отходишь, тем больше детских лиц окружает тебя. По мере удаления посетителя, лица теряют черты индивидуальности, одно за другим обращаются в символы, и мы прощаемся с неким обобщенным и все же как бы с конкретным множеством. Мы идем дальше, отходим от них, а их становится все больше, они размываются, затуманиваются — и мы прощаемся, прощаемся, прощаемся… Мы уходим от них в черную темноту кромешную — туда, где, горя, не светят, а только заявляют о своем присутствии бесчисленные огоньки, звездочки. И чем больше ты отдаляешься от лиц, чем дальше они уходят, тем больше становится мерцающих светлячков в черной бездне, по краю которой ты идешь. Миллионы ушедших, светящихся душ…

В темноте тебя сопровождает размеренный голос, поочередно мужской — женский, мужской — женский, разносящийся, кажется, по всему мирозданию. Монотонный мартиролог: имена, фамилии, возраст, место, откуда ребенок родом. Это звучащее напоминание о всесветной катастрофе, уничтожающей будущее человеческого рода, не умолкает все двадцать четыре часа.

Темнота, огоньки и потусторонний и все же очень человеческий голос… Всем своим существом своим ты ощущаешь — перед тобою модель уничтожения человечества…И что же — мир содрогнулся? Да, мир содрогнулся, Но и слишком быстро успокоился, утешился, утишился иными заботами…

IX

Паша живет в киббуце. Паше в каком-то смысле повезло: в этом киббуце в доме для престарелых он мог работать с первых же дней. Не пришлось сдавать экзамены, подтверждая свой врачебный диплом: до института Паша закончил фельдшерское училище, а патент среднего медицинского образования в подтверждении не нуждается. Вот так от прошлых неудач, обрекших его на поэтапное учение, сегодня вышла польза. На этой работе его можно использовать и как фельдшера, и как потенциального врача. Хотя сегодня у него работа не совсем медицинская. Вернее, совсем не медицинская, но он при деле — при деле близком тому, которому учился, оно дает ему возможность показать свое доброе нутро и дает выход энергии.