Нора Икстена - Праздник жизни

• Название: Праздник жизни
• Автор: Нора Икстена
• Жанр: Русская классическая проза

---

Знакомство, которое на деле длилось всего лишь приличествующее случаю краткое мгновение, показалось Елене бесконечной процедурой, во время которой мимо нее скользили незнакомые лица, звучали незнакомые голоса. Она отчаянно хочет запомнить каждое мелькнувшее лицо, но царит такая пестрота и, вместо шума, такая тишина до звона в ушах, что все это делает происходящее нереальным и чрезвычайно утомительным. Елена совершенно обессилела. Еще мгновение, и она готова была распластаться на полу среди плакальщиков головой к Бите-Бите и ногами к Тодхаузену. Вот тогда, может быть, все заволновались бы, а может быть, спокойно запели бы псалмы, решив заодно уж отпеть и живую дочку покойной, которая столь необдуманно упала в обморок и позволила себе растянуться на полу в такой торжественный и неподходящий момент.

- Пора, - спас Елену Адальберт, который, стоя в дверях веранды, произнес эту короткую фразу с такой твердостью, что исключалось всякое неповиновение. Черные одежды отбрасывали тень на светлое, приветливое лицо Адальберта. "Dominus Dei nobis suam pacem", - произнес он, слегка наклонив голову, и направился к выходу.

Рa-cem

pa-cem

pa-cem, - пульсировала кровь у Елены в висках.

В небольшом сарайчике, где все провожающие по указанию Адальберта обступили усопшую, запах весенних цветов был густым и томительным, он не возвышал дух, скорее, нагонял траурно-печальное ощущение обреченности. Елена смотрела на незабудки в застывших руках Элеоноры и боролась со страхом. Была весна, и она боялась умереть. Елена не боялась бы, сумей она внушить себе, что со смертью все кончается. Но в этом не было и не могло быть ни малейшей уверенности, ибо все вокруг - и деревья, и чувства - никуда не исчезало, а только перевоплощалось, осыпалось, поникало, а потом возрождалось с новой силой. Но Елена не верила, что перевоплощение после смерти происходит просто и естественно. И поэтому испытывала страх.

- Исполним желание усопшей, - вспугнул Елену приглушенный, но отчетливый голос Адальберта. Она заметила, что кое-кто из пришедших прощаться мнет в руках исписанные листки. "Вероятно, псалмы, может даже, собственного сочинения, запомнить все наизусть - дело нешуточное", подумала Елена.

Громко плакала только Эмма Вирго, и это как-то не вязалось с происходящим. Молодой Тодхаузен еще более нарочито выражал свое недовольство. Он небрежно прислонился к стене в углу сарайчика, сунул руки в карманы и, казалось, был немного уязвлен, что никто - даже сам священник не обратился к нему с просьбой выказать усопшей подобающее уважение и внимание. Остальные, вполне владея собой, готовились произнести то, что им надлежало произнести, ибо Адальберт в псалмах всем предоставил полную "свободу выбора". Он отдался на волю течения - пусть каждый дует в свою, не в чужую дуду; ему и в голову не приходило удерживать кого-нибудь в церемониальных рамках или произносить перед пришедшими проститься заупокойные молитвы, которые им надлежало бы послушно и равнодушно, как стаду овец, проблеять следом, не вникая и не переживая. Адальберт знал, что Элеонора благодарна ему за это, поэтому, пережидая тишину, спокойно рассматривал мохнатую бархатистую гусеницу в изголовье у Элеоноры, переползавшую с одного цветка на другой. Адальберт вспомнил, что в тех местах, где он родился, гусениц таких называли "Божьи собачки".

Затянувшееся молчание Елену не смущало. Она наслаждалась непривычной торжественностью - до этого ей никогда не доводилось такого испытывать. Горели свечи, и тело усопшей окружала благоговейная тишина. Елене казалось, что она рассматривает старинную фотографию, с которой смотрят на нее серьезные люди в изысканных, приберегаемых для особых случаев одеждах. Она представила себе мужчин с набриолиненными, гладкими и блестящими волосами, которые особенно выделялись на матово-коричневой старинной фотографии. И женщин, чьи волосы были тщательно зачесаны за уши или уложены волнами, напоминавшими морское дно возле самого берега, где вода была прозрачной, пронизанной белым солнцем, не затянутым облаками. Взгляд Елены медленно скользил по застывшей картине, пока не наткнулся на Тодхаузена. Его подчеркнутое неуважение к происходящему было для Елены как бельмо на глазу. И она мысленно взяла маленькие острые маникюрные ножницы и вырезала фигуру Тодхаузена из придуманной ею старинной фотографии. Мало разве фотографий с выколотыми глазами, откромсанными краями или замалеванными лицами...

- Исполним пожелание усопшей, - еще раз, но уже более настойчиво обратился к присутствующим Адальберт. Он соединил ладони в столь привычном для него жесте проповедника и в ожидании склонил голову.

Раздался неуверенный прерывистый голос. Читая свой псалом, Кирил Пелнс оперся на трость, в руках он держал маленький тронутый увяданьем букетик калужниц, подрагивавший в такт словам:

Придите ко мне все несчастные и страждущие, я хочу вас утешить

око за око, зуб за зуб

кто ударит тебя по одной щеке, ударь его по другой

кто принудит тебя идти с ним одно поприще, с таким никуда не ходи

отказывай в благодеянии нуждающемуся, просящему у тебя не давай

ненавидь врага твоего и проклинай обижающего тебя

солнце всходит над злыми и дождь проливается на неправедных

будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный

не просите, и тогда, может быть, вам воздастся...

- Спи с миром, - с этими словами Кирил Пелнс положил букетик калужниц Элеоноре в гроб.

Провожающие опасливо переглянулись. Елену почти испугало резкое движение Тодхаузена - тот внезапно вышел из своего угла и с нескрываемым интересом посмотрел на Кирила Пелнса.

Неловкая тишина длилась еще мгновение.

Пламя свечи от ветра искривилось, парафин потек быстрой струйкой, застывая вокруг подсвечника большими белесыми каплями.

- Слава... - с запинкой произнес Адальберт. - Слава Господу Богу Всевышнему, - собравшись с духом, побуждаемый порядком и ритуалом, все же закончил он. Свою верующую голову Адальберт вынужден был спрятать в песок, чтобы хоть таким образом отмежеваться от слов Пелнса. Адальберт понимал, что в эту минуту он совершает святотатство.

И тут все заговорили наперебой, словно бы камень отвалили от устья долго дремавшего подземного источника.

- Плоть и кровь уповают на вечную жизнь в Царстве Божием. Все мы умрем, и никто не знает, обретет ли другую жизнь. Бренный извечно рядится в вечное и смертный надеется на одежды бессмертия. Тот, кто сказал, что победою смерть попрал, вводит в заблуждение тех, кто этому верит. Ту семью, в которую уходишь ты, обозреть давно уже никто не может. Стань там камнем среди камней и возлюби свободу.

- Слава Господу Всевышнему, - услышал Адальберт повторяемые за ним слова.

В незабудках Элеоноры зажужжала пчела.

- Приклони ко мне ухо Твое, поспеши избавить меня, будь мне каменною твердынею, домом прибежища, чтобы спасти меня. Выведи меня из сети, которую тайно поставили мне. В Твою руку предаю дух мой. На тебя, Господи, уповаю.

- Слава Всевышнему, - повторил хор прощающихся.

- Человек как туман, который выпадает, и как роса, которая высыхает. Он дуновение ветра и свет мелькнувший. И тень ускользающая, и радуга выцветающая. И дым, который с небом сливается, и апрельский снег, тающий на лету. Мгновение коротко и погибель мгновенна. И только страдания вечны. Да сделаются отверсты очи наши, прежде чем уйдем мы в небытие...

- Слава Всевышнему.

На крыше сарайчика ворковал голубь.

- Что слышали мы и узнали, и отцы наши рассказали нам, не скроем от детей своих, расскажем потомкам, чтобы не повторили они отцов своих. Чтобы не забыли они дела отцов своих, а исполняли заповеданное им. Аминь.

- Слава Всевышнему.

- Душа моя насытилась бедствиями, и жизнь моя приблизилась к преисподней. Признают ли чудеса поступков Твоих, восславят ли истину Твою в стране забвения? Почему отвергаешь душу мою и скрываешь Себя во время скорби? Будешь ли Ты творить чудеса среди мертвых или оставшиеся поднимутся славить тебя?

- Слава Всевышнему.

Весенний ветерок дунул сквозь щели сарайчика на лепестки цветов.

- Он прощает твои прегрешения и врачует твои скорби. Он спасает жизнь твою и дарует милость тебе, - дождавшись своей очереди, словно заданный в школе урок, прочитал по бумажке Тодхаузен.

Елена заметила, что изначальное презрение и недовольство в глазах Тодхаузена уступили место чему-то похожему на уважение и сочувствие. Он не скрывал и своего смущения, а поскольку Елена чувствовала себя точно так же, ее обида и злость угасли.

- Слава Всевышнему, - в последний раз под водительством Адальберта возгласила уже сплоченная кучка людей.

Незабудки и бледное лицо Элеоноры исчезли под крышкой гроба. Прощание не особенно затянулось, и у Елены на душе стало немного легче. Она не плакала, но не ощущала на себе осуждающих взглядов. Тихо шмыгал носом Бита-Бита, сцепив на груди свои маленькие ручонки и двумя большими пальцами быстро перематывая невидимый клубок. Он напоминал свечу в изголовье Элеоноры, которая растаяла и превратилась в небольшой бугорок воска. Одни сдерживались, прикусив щеку, у других дрожали губы, третьи не могли остановить ручейков, струившихся из глаз.