Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 1. Предсказание императора

• Название: Шанхай. Книга 1. Предсказание императора
• Автор: Дэвид Ротенберг
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-44609-4

Когда произносятся два пророчества одновременно, чтобы второе воплотилось в жизнь, первому надо помочь исполниться.

Вот пророчество Первого императора Китая, произнесенное им перед Тремя Избранными на Священной горе: «Нашу страну ждет Эпоха Белых Птиц на Воде. Она ознаменует начало Тьмы, а конец Тьмы и возрождение ознаменует Эпоха Семидесяти Пагод…».

«Предсказание императора» — это повествование о потомках Троих Избранных. Рассказ о любви и вражде, о судьбе нескольких поколений людей, живущих там, где должно воплотиться пророчество, — в Шанхае, городе, куда, влекомые жаждой наживы, хлынули авантюристы всех мастей из Европы и Америки.

---

— Вы что-то сказали? — спросил он бухгалтера, с которым они вместе корпели над амбарными книгами.

— Нет, молодой хозяин.

— Здесь холодно, не правда ли?

— Мне так не кажется. Возможно, вы просто простудились.

А потом Сайлас увидел в конце прохода Майло. Его лицо было искажено гримасой боли, по щекам текли слезы. И тогда Сайлас понял с той же безусловной уверенностью, что и Рейчел: та сила природы, которая сошла на землю, чтобы принять человеческую форму Макси Хордуна, прекратила свое существование.

Сайлас посмотрел в окно, и на секунду ему показалось, что на крыше врассуновского магазина он увидел силуэт танцующего человека, силуэт мужчины, на шее которого почему-то был повязан красный платок.

Ричард отметал любые выражения соболезнований и ответил грубым отказом на предложение Врассунов соблюсти шива[60] по Макси. Он не пожелал проводить погребальных ритуалов — ни иудейских, ни каких-либо других. Тело Макси, доставленное из Чжэньцзяна в Шанхай, похоронили в простом сосновом гробу позади могил двух белых, задушенных маньчжурами много лет назад, когда понадобилось принести жертву, чтобы торговцы наконец-то объединились и выступили единым фронтом.

День похорон выдался погожим и ясным. Единственным, что говорили пришедшие, было: «Макси понравилась бы такая погода».

В ту ночь Ричард в одиночестве сидел у себя в кабинете, смотрел в окно на реку Хуанпу и вспоминал. Вспоминал мальчика, позволившего учителю совершить над собой акт содомии, чтобы спасти брата, мальчика, который смеялся и танцевал вокруг костра на опийной ферме, юношу, что повязал на шее красный платок, а потом бесчисленное число раз водил своих добровольцев в бой, мужчину, который спас ему жизнь с помощью трюка с ружьями, соединенными шелковой лентой, и, наконец, человека, убеждавшего его остаться с тайпинами, говоря: «Именно такое место могло бы избавить тебя от пристрастия к опию, который тобой управляет. Я бы мог помочь тебе. Мы все здесь могли бы тебе помочь, брат мой. Мы любим тебя!»

Ричард задернул шторы. Только одно могло служить ему утешением: не он стал причиной гибели Макси. Пророчество старого индуса о том, что брат убьет брата, не сбылось.

Пока Хордуны оплакивали утрату, Шанхай праздновал конец тайпинов. Страна снова оказалась открыта для бизнеса, и опий двинулся вверх по реке невиданным прежде потоком.

Открывались магазины, появлялись новые улицы. Люди со всех концов Китая, а затем и со всех концов мира слетались в экономическое чудо под названием Шанхай.

Старший сын Конфуцианца теперь вместе с отцом присутствовал на встрече Троих Избранных. Ни у кого не вызывало сомнений, что скоро он займет его место в этой тройке. Цзян знала его в лицо, но никогда прежде с ним не разговаривала.

«Рыбак тоже недолго протянет на этом свете», — думала она.

Резчик открыл створки ящика, в котором лежал Бивень Нарвала, и они склонились, чтобы посмотреть на Семьдесят Пагод в третьем портале.

— Мы преуспеваем, — заметил Рыбак.

— Да уж, — загадочно откликнулся Резчик.

— Но долго ли осталось до эпохи Семидесяти Пагод? — спросил молодой Конфуцианец.

Цзян не могла понять, прозвучала ли в вопросе юноши издевка или нет.

— Мы все пожертвовали многим, чтобы привести на нашу землю Тьму Эпохи Белых Птиц на Воде, а затем сделать ее непроницаемой. Многим, — повторила Цзян, вспомнив последнюю встречу с любимой дочерью, Сказительницей. Ей предлагали перевезти тело дочери в Шанхай, но она отказалась, велев соблюсти все обряды, а затем развеять прах.

«Я вскоре встречусь с ней», — сказала она.

Рыбак беспрестанно думал о сыне, которого потерял, и ломал голову над тем, кто возглавит Гильдию убийц теперь, когда погиб его племянник. У него был еще один сын, и, возможно, оставшиеся годы жизни следует посвятить его подготовке.

Конфуцианец думал о дряхлом отце, сгорбившемся над книгой древних текстов. Он нес на своих плечах весь груз опиумной зависимости их семьи, как кули, сгибаясь от тяжести, несет на шесте ведра с водой. Тяжко, больно, но иначе нельзя.

— Сомневаюсь, что все так просто, — сказал Резчик.

Никому не понадобилось уточнять, что именно он имел в виду. Город-у-Излучины-Реки становился большим и сильным. Но это было большое и сильное создание европейцев. Европейцы строили на набережной Бунд помпезные здания, но не пагоды. Пагоды — легкие и высокие — истинно китайские здания. Нет, Эпоха Семидесяти Пагод еще не наступила.

— Чтобы началось строительство пагод, мы должны открыть второй портал.

Никто не стал оспаривать слова Резчика.

Почти год Ричард жил отшельником. Все дела, связанные с бизнесом, он вел через Паттерсона.

Сайлас погрузился в углубленное изучение китайского языка, а Майло ударился в распутство, пытаясь уложить в постель как можно больше женщин. Учитывая то, что он был не только хорош собой, но и являлся самым состоятельным из потенциальных женихов в Шанхае, ему мало кто отказывал.

Через год после смерти Макси Ричард пригласил сыновей на обед, который накрыли в большом доме. Кроме них троих за столом сидел только один человек — Лили.

— Прошел ровно год, — начал Ричард.

— Год исполнился вчера, — поправил отца Сайлас.

— Какая разница? — хмыкнул Майло.

— Год или год и один день — все равно это достаточный срок. Дому Хордунов пора выйти из тени, вернуться к жизни.

— Согласен, — сказал Майло.

— Я что-то не заметил, чтобы ты отказывался от радостей жизни, Майло, — заметил Ричард.

— Должен же кто-то нести флаг семьи.

— Довольно. Что у тебя на уме, отец? — спросил Сайлас.

Ричард достал стопку чертежей и разложил их на столе.

— Шанхайский ипподром, — лаконично сообщил он.

— Так вот почему ты никогда не строил на…

— Не знаю, почему я так поступил, Майло, но это казалось мне разумным.

— Отличный способ увековечить память о дяде Макси — ему бы это понравилось, — сказал Сайлас.

— Итак, мы договорились?

Они колдовали над чертежами всю ночь. Только когда за окном стало светать и были обсуждены последние детали, Майло спросил:

— И чем же мы откроем ипподром в честь дяди Макси?

— Разумеется, самыми грандиозными в Азии скачками.

— Одиночными скачками. По одной лошади от каждого дома. Каждый дом вносит пятьдесят тысяч фунтов и выставляет одну лошадь. Победитель получает все.

Только в Шанхае, с его тысячами и тысячами рабочих рук, было возможным построить ипподром с такой невиданной скоростью. По мере того как приближался день скачек, которыми должен был открыться ипподром, город обсуждал предстоящее событие все более бурно. За месяц до открытия Сайлас пришел к отцу на завтрак.

— Сайлас? Чем обязан…

— Мне нужно поговорить с тобой, отец.

— Говори, но сначала дай мне овсянку.

Сайлас положил немного каши в красивую хрустальную чашку и передал ее отцу.

— У меня родилась идея, отец, но, боюсь, тебе она придется не по душе.

— Это связано со скачками?

— Да.

— Ты против того, чтобы их устраивать?

— Нет, отец, я хочу их не меньше, чем ты.

— Так в чем же дело?

— Мы шанхайцы.

— Полностью с тобой согласен. Шанхай — наш дом.

— Вот именно. Мы пришли сюда не просто для того, чтобы насиловать этот город и извлекать из него…

— Покороче, Сайлас, впереди трудный день.

— Я предлагаю сделать скачки открытыми для всех.

Ричард несколько секунд смотрел на сына, а потом сказал:

— Но они и так открыты. Для англичан, для американцев, для немцев…

— А для китайцев?

— Ну, знаешь, это уж слишком! — воскликнул Ричард и, отбросив салфетку, встал из-за стола.

— Что значит «слишком»?

— Послушай, Сайлас, ты можешь проводить с ними сколько угодно времени. Я никогда не возражал против этого.

— Но ты этого не одобряешь.

— Одобрять или не одобрять — не моя забота. Дело в другом. Мы не можем позволить себе общаться на равных с…

— С обезьянами? Ты это хотел сказать, отец?

— Да, с обезьянами! С чертовыми обезьянами!

Сайлас повернулся и увидел красное лицо Паттерсона, который каким-то образом очутился в столовой.

— Я не желаю скакать перед обезьянами, — сказал тот. — И никто на это не согласится. Так что, если хочешь, чтобы скачки состоялись, твоих макак там быть не должно, приятель.

— Видишь, Сайлас? — Ричард положил руку на плечо сына. — Что это будут за скачки — без наездников?

Сайласу показалось, что они стояли так несколько долгих часов. Он не помнил, как вышел из комнаты, и как потом на него накатила ярость.

Ночью накануне скачек Сайлас проскользнул в конюшню Хордунов и подкрался к стойлу, в котором стояла их лучшая кобыла — гордость и надежда семьи. Животное смотрело на незваного гостя с угрозой во взгляде, но Сайлас, не испугавшись, вошел в стойло и сильно ударил жеребца по крупу. Кобыла, поколебавшись, подвинулась в сторону.