Януш Вишневский - Повторение судьбы

• Название: Повторение судьбы
• Автор: Януш Вишневский
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91181-194-5

Первая книга Януша Л. Вишневского «Одиночество в Сети» стала европейским супербестселлером. Осенью 2006 года вышла в свет экранизация романа, и за первый месяц проката в Польше фильм обогнал по сборам все голливудские новинки.

В своем новом романс Вишневский с присущей ему тонкостью рассказывает историю двух людей – на этот раз о самоотверженности и жертвенности, о выборе между любовью и одиночеством. Создавая современную семейную сагу, Вишневский остается верен знакомому но «Одиночеству в Сети» восхищению наукой и знанием – подсматривает и анализирует мир с различных перспектив в поисках ответа на самый важный, с его точки зрения, вопрос: как правильно прожить лишь единожды данную нам жизнь?

Случайные связи не должны быть причиной развала крепких семей… Это точка зрения Вишневского? Наверное, да. Есть мир, полный возможностей, можно заполнить его и любовью. Но потом – неизвестность. Герои любят друг друга даже после встречи, однако остаются одинокими. Слезы и страдания, возвышенные чувства, в итоге – разбитые и мудрые сердца. А еще много историй-вкладок, так что роман порой напоминает по конструкции «Рукопись, найденную в Сарагосе»…

Gazeta.ru

У Вишневского новая любовь вызывает призраков из прошлого, но жизнь размеренно и буднично расставляет все по местам, и все пролитые над книгой слезы вдруг застывают комом в горле.

ru.reader2.com

---

Кроме того, у Марты из его снов лицо часто оказывается заимствованным у других женщин. У продавщицы в магазине, у однокурсницы, у кондукторши в поезде, у вахтерши в общежитии или у девушки, которую он увидел как-то, выходя из аптеки. Словно она – единственная женщина на свете.

До сих пор он ни с кем об этом не говорил. Нет, был в его жизни период, когда ему хотелось с кем-то поделиться. Главным образом для того, чтобы услышать, что он не единственный, кто пережил нечто подобное. Из рассказов матери он знал, что его брат Блажей «болен меланхолией» и даже по этой причине лежал в больнице.

Как-то он поехал на конные состязания в Гданьск. Весь путь он набирался решимости, чтобы поговорить об этом с Блажеем. Он позвонил, трубку взяла жена брата Сильвия. Блажея дома не было, он уехал на какую-то конференцию в Австралию, в Брисбен. Сильвия приглашала его в гости. Хотела даже немедленно приехать на машине в конюшню и забрать на остаток дня. Он отговорился нехваткой времени. Больше к намерению поговорить с Блажеем он не возвращался.

С матерью он тоже не разговаривал на эту тему. От стыда, от чувства унижения, а также в порядке самозащиты от тяжелых воспоминаний, которые словно удар током. Марту он не любит, но забыть не может. Знает, что она никогда не станет «единственной женщиной в его жизни». Он защищается, но все равно все напоминает ему о ней. Краков, театры, молоко, весенний ветерок и даже чемоданы у пассажиров на вокзале.

Психиатр внимательно слушала его.

– Вы боитесь женщин, – промолвила она, когда он замолк. – Всех женщин, к которым вы могли бы привязаться и которые потом могли бы вас бросить. Они ассоциируются для вас со страданием, изменой и болью. Из этих ассоциаций вы вырастили в себе хронический невротический страх, который должен включаться всякий раз, когда вы хотите сблизиться с женщиной. Некоторых измена или страшная обида сгибает, как бамбуковую палку, но через две-три недели, а иногда через месяцы, это зависит от разных факторов, они постепенно начинают выпрямляться. Вас эта измена не согнула, а сломала. И у вашего страха есть определенная функция. А именно защитная, чтобы вас еще раз не сломало. Это достаточно сложно и запутанно, но так оно и есть. И никакие таблетки тут не помогут. Единственное, что в таких случаях помогает, это время. Сломанная душа должна срастись, как срастаются сломанные кости… Если у вас будет желание, всегда можете прийти ко мне. Но не думаю, что я могла бы еще чем-то вам помочь. Вы должны переждать. Должны дать времени покрыть вашу рану патиной…

После этого он был у нее всего один раз. Хотел ее поблагодарить. Уже то, что она выслушала его, спровоцировала на то, чтобы он заставил себя рассказать о Марте, каким-то образом помогло ему. Относительно благотворности времени она была полностью права. Приступы страха становились все реже, он реже принимал таблетки. Все со временем как-то поблекло. А когда заболела мать, это стало совершенно несущественным.

Через четыре года он перестал носить с собой бумажные пакеты. Однако до сих пор держал их в ящике прикроватной тумбочки. Точно так же, как пузырьки с таблетками. Аккуратно завернутые в выцветший лист миллиметровки, на котором он когда-то начертил свой график, они напоминают ему о времени страха. И предостерегают…

***

«Хозяйку тебе нужно. Хорошую, добрую женщину. Потому что ты сам добрый». С того дня, когда Секеркова, прощаясь с ним, произнесла эти слова, все как-то изменилось. Он больше не стал запирать дверь в комнату матери. Более того, он снял ее с петель, чтобы не появился соблазн вновь закрыть. Все началось с этих дверей.

Внезапно он ощутил, что весна – это не только пробуждение природы на лугах, мимо которых он проезжает по дороге в музей. Он тоже пробудился.

Начал он с ремонта дома. Он знал, что не успеет до Пасхи, до приезда братьев. Но это его не беспокоило. Это был его дом, а не гостей, которые лишь останавливаются здесь по дороге в куда более значительные места. Он вынес все из маминой комнаты. Упаковал ее вещи, как пакуют то, чего больше никогда не увидят.

Первым делом ее книжки, обернутые в толстую бумагу кофейного цвета. Мама читала до конца жизни. Она не могла жить без книг. Он вспоминал их поездки в Новый Сонч за покупками. Женщина в платке ведет за руку босоногого мальчонку и тащит сумки, в которых кроме сыра, мяса, сахара и запаса хозяйственного мыла на следующий месяц всегда лежали книжки, обернутые серой бумагой в пятнах…

Он упаковал также письма отца к ней. Отца Марцин не помнил, но знал, что он был арестован Управлением безопасности и не вернулся из тюрьмы в Варшаве. Мама делала все, чтобы дети как можно меньше чувствовали, что у них нет отца. В его политическое прошлое она никого из них не посвящала. Говорила об этом очень сдержанно и без подробностей. Словно хотела тем самым защитить детей от того, что случилось с их отцом. Бывало, Марцин завидовал воспоминаниям других о своих отцах, которые зимой катали их на санках, возвращались с работы со сластями, дарили матерям цветы, читали детям перед сном сказки.

Из писем, проверенных тюремным цензором, следовало только, что родители очень любили друг друга. Отец писал: «Воспитай детей достойными и честными поляками». Так она и воспитывала их. Это от нее они узнали, что существует только одна правда. Марцин до сих пор удивляется, что поверил ей. И что она, несмотря на все испытания и страдания, до конца жизни сама верила в это.

Коллекция ангелов пошла в большую коробку. И безвкусный образ Христа с сердцем в терновом венце. И флюоресцирующая Божья Матерь, которую кто-то привез из паломничества в Лурд и подарил ей. И молитвенники с засушенными между страницами цветками и листьями.

Затем он ободрал обои вместе с бордюром, выбросил всю мебель и побелил стены. После этого занялся кухней. Обрубил трубу от угольной кухонной плиты и купил электрическую.

Потом снял прогнивший пол. Целую неделю он ездил на машине к Дунайцу, заходил в ледяную воду и вытаскивал на берег камни. Из них он выложил подготовку для пола. Все должно было быть естественным. Никакого бетона или цемента. Только природные материалы. Отполированные водой и временем камни из Дунайца, а по ним дубовые половицы.

По вечерам, уставший после целого дня работы, он усаживался со стаканом чая на лавочке у дома со стороны улицы, где стену увивает дикий виноград, посаженный еще его дедом. Сидел и смотрел на горы. В такие вечера он особенно остро ощущал свое одиночество. Именно на этой лавочке, которая всегда ассоциировалась у него с шумом, смехом, радостью и беззаботностью.

Он вспоминал, как давным-давно, в детстве, и он, и братья сидели на этой лавочке и точно так же, как он сейчас, смотрели на горы. Мама шла в кухню, а потом выносила каждому по ломтю хлеба со смальцем. Раздавала им, садилась на табуретку спиной к горам и рассказывала гуральские истории или легенды. Прижавшись друг к другу, привалясь спинами к стене дома, они слушали затаив дыхание. В такие вечера Марцин чувствовал, как они близки и что они действительно одна семья. Мир его тогда был маленьким и безопасным, его определяла повторяемость событий, которые регулировали времена года, воскресная месса, наступление сентября или июня, делящих год на две части. Мир, ограниченный стенами дома, полного знакомых вещей, узнаваемых звуков, успокаивающих запахов. Дома, стоящего посреди двора, за которым находилось их поле, граничащее с деревней, необходимой лишь для того, чтобы встречать людей, знакомых «от самого начала», имеющих точно такие же дома, точно такие же дворы и видящих те же самые горы. А все неизвестное, непонятное, тревожащее или пугающее объясняла им мама либо растолковывал ксендз. Потом, когда он стал ходить в школу, ксендза заменили учителя, а еще позже – книги.

Если бы в ту пору его спросили, что такое одиночество, он не понял бы вопроса. Неизменно окруженный братьями, оберегаемый матерью, он не сталкивался с чувством одиночества. До учебы в институте он не испытывал необходимости дружбы с кем-нибудь, кроме своей семьи. По правде сказать, он даже не понимал, что означает это самое «дружить». И только уехав учиться в Гливице, он узнал, что бывает дружба с людьми, с которыми ты не живешь в одном доме. И насколько это может быть важно. Лишь в Гливице он испытал потребность в такой дружбе. Иногда он разговаривал на эту тему с Мартой. Она не хотела верить, когда он сказал, что в его жизни не существует такого человека, которого он мог бы назвать своим другом. Ее страшно удивляло и то, что он прожил целых двадцать лет и не пересек пределов мира, состоящего из нескольких человек, которых он даже не выбирал, а просто застал в своей жизни. Когда Марта говорила об этом, он улавливал в ее удивлении нотки иронии и высокомерия. Для нее семья ограничивалась властной, деспотической матерью, с которой ее соединяло все что угодно, но только не дружба. Для нее друзья – сейчас-то он понимает, что ему не удалось стать ее другом, – это люди, которые интересуются, как прошел день, которые подают пачку бумажных платков, когда ты плачешь, которые в полночь впускают тебя в свое жилье, пьют с тобой водку, а потом стелют тебе постель, которые перед поездкой говорят тебе: «Будь осторожна», которые в два ночи снимают трубку и чуть ли не целый час слушают, как ты жалуешься на жизнь. Марта утверждала, что таких друзей у нее больше десяти.