Виктор Лихачев - Ангелы уходят не прощаясь

• Название: Ангелы уходят не прощаясь
• Автор: Виктор Лихачев
• Жанр: Детская проза

 "Ангелы уходят не прощаясь" - последнее, что успел написать Виктор Лихачев. Произведение осталось незаконченным, но именно в нем писатель предстает перед читателем таким, каким он был на самом деле: искренним, верующим, не скрывающим своих недостатков. Исходивший и изъездивший почти всю страну, побывавший в самых отдаленных ее уголках, Виктор отразил на страницах книги свою безграничную любовь к России, к русской деревне, а самое главное - путь человека, обретшего и принявшего в свое сердце Бога.

---

Шапошников смущенно хмыкнул:

— Ну… Короче, вчера был, батюшка.

— Что ты говоришь такое?

— Пойдемте к храму, по дороге каяться буду.

Покровский пока ничего не мог понять, но по тому, как взволновались отец Леонид и Георгий, понял, что произошло нечто неординарное. Пока они шли к храму, Шапошников, возглавлявший маленькую процессию, все время оборачиваясь назад, рассказывал:

— Позавчера приезжаю из Москвы, а навстречу сосед мой, Пахомыч. «У меня для тебя подарок, Федорович», говорит. «Крест купольный нашелся». А я своим ушам не верю. Все эти годы, ты же знаешь, батюшка, крест тот искал. Старики вспоминали, что он какой-то необычной формы был, но никто не помнил, куда он мог подеваться. А он, оказывается, все эти годы находился возле храма, лежал на брошенной могилке. Столько раз мимо ходил — и не видел. А тут — на тебе… Ну, вот, меня аж затрясло. Думаю, сейчас почищу крест от земли и сразу же водрузю… водружу… короче, вы меня поняли.

— Георгий, ты соображаешь, что сделал. Без благословения…

— Теперь понимаю, батюшка.

— Да не понимаешь. Чин существует специальный, молебен полагается отслужить, а ты… Эх!

— Я и говорю: прости, Господи! Вообщем, обвязал себя веревками и полез на купол. А на нем видно при советской власти антенна стояла.

— Какая антенна? — отец Леонид даже остановился.

— Так в церкви же одно время клуб был, вот я и решил, что антенна. От нее осталось железное отверстие, как раз крест должен в него войти. Я, значит, сую крест, а он не лезет. Не лезет, и все тут. Думаю, может, труха какая не пускает. Нет, вроде пусто. Одним словом, засунул я его туда, вроде встал ровно.

Наконец они подошли к храму. Как и любой другой человек, Покровский за свою жизнь перевидал много храмов. Больших и маленьких, знаменитых на весь мир и затерянных в деревенской глуши… Этот, львовский, удивлял с первого взгляда. Конечно же — колокольня. Она стояла… К Покровскому пришел образ: свечу, которую долго держали в теплых руках, ставят перед образом. И поскольку воск реагирует на тепло, встает она не прямо, а чуть наклоняясь. Вот так стояла и эта колокольня.

Впрочем, времени, созерцать творение Львова и размышлять, не было.

— Вот он! — это был голос Георгия, успевшего обойти вокруг храма. Поотставший от других Покровский пошел на голос. Вокруг были могилы и пока Арсений пробирался мимо них, его друзья успели поставить крест, прислонив его к стене храма.

Михаил, нагнувшись, словно опытный реставратор, осторожно и неторопливо просматривал каждый сантиметр креста.

— Хорошая работа. На века ставили…

Склонился еще ниже:

— Вроде все нормально.

И вдруг даже присвистнул:

— Ничего себе… Ребята, посмотрите!

Покровский не был специалистом в металлургии, но даже он понял, взглянув на основание креста, почему был так изумлен Михаил: оно было срезано ровненько-ровненько. Никакого скола нет даже в помине.

— Вот вам еще одно чудо, — Михаил поднялся, давая возможность отцу Леониду и Георгию подойти к кресту поближе. — Вы смотрите, смотрите. Поверьте мне, кое-что в этом деле я соображаю. Так срезать можно только лазером, но я не верю в пришельцев с лазерным оружием.

… Разумеется, в тот день ни отец Леонид, ни Покровский в Энск не поехали. У священника было с собой все необходимое, и они отслужили специальный молебен. И лишь после этого сделал свою вторую попытку поднять в арапчеевское небо крест неунывающий бородач. Арсений, стоя внизу, с восхищением глядел на этого немолодого уже человека, с отчаянной храбростью поднимающегося вверх. «Вот этот может упасть, но только не потому, что стоит на одном месте, как некоторые», — думал писатель. Неожиданно он встретился взглядом с отцом Леонидом. Тот улыбнулся и показал на Шапошникова:

— Ему еще от меня перепадет, но ведь молодец!

— Молодец, — согласился Покровский. — Все вы здесь…

— Отцы! — сверху раздался торжествующий бас Георгия. — Встал! Как будто всегда здесь и стоял!

— Так ведь всегда и стоял, — откликнулся священник, — только он, и никакой антенны.

— Никакой! — продолжал кричать Георгий.

А потом вдруг поцеловал крест и заплакал. И только по движению губ Арсений разобрал, что чуть слышно прошептал этот странный человек:

— Спасибо Тебе, Господи. За все.

* * *

В Энск они въезжали молча. Каждый, и священник, и писатель, думал о чем-то своем.

— Кстати, батюшка, — вдруг спросил Арсений, — а какой сегодня день?

— С утра была пятница, — улыбнулся отец Леонид, — впрямь забыли или шутите?

— Какие шутка? Я вот и сколько сейчас времени спросить хочу.

— А посмотрите вон туда… Нет, правее.

— Куранты? Без двадцати пять. Можно верить?

— Не сомневайтесь, время точнехонькое.

— Значит, мы сейчас в самом центре Энска. Думаю, где-то здесь должна быть редакция вашей местной газеты.

— Прямо к крыльцу подвезу. А что, знаете там кого-нибудь?

— Недавно познакомился. Некто Владимир Орлов…

— «Некто!» Тоже мне, сказали. Владимир Олегович совсем не некто. Мы с ним, точнее с его второй половиной, давнишние оппоненты.

— Не понял, батюшка. Вторая половина — это его жена?

— Он разведенный. Вторая половина…

Машина остановилась.

— Вот, Арсений Васильевич, приехали. Думаю, не последний раз мы к Георгию выбрались.

— Очень надеюсь на это, батюшка. И все же, про Орлова доскажите, пожалуйста.

— А что тут досказывать? В нем словно два человека живут. Да он и сам этого не скрывает, Двойником называет. Орлов — очень талантливый журналист, смелый человек. Его всегда читать интересно, жаль главный редактор в «Энской заре» мужик трусоватый, особо не дает Орлову развернуться. А второй, Двойник, эдакий меланхолик, вечно брюзжащий и только на дне, простите, бутылки, находящий отдохновение.

Затем отец Леонид словно осекся:

— Простите. Лишнего наговорил.

— Так это я расспрашивать начал, батюшка.

— Кстати, а давно вы с ним знакомы?

— Тогда уж с ними — и с Орловым, и с Двойником. Недавно познакомились… в одном заведении. Он мне на прощание рукопись свою дал…

— Вот как? И каковы впечатления, Арсений Васильевич?

— Да в том-то и дело, открыл первую страницу… Да вот она — с собой рукопись таскаю. Послушайте, батюшка: «Момент истины — лишь момент. Мелькнет и ускользнет. Темно и пусто. Вот завоют из пустых энских садов беспризорные псы. У человека тоска злее собачьей кобельканто. Нигде так тяжко осень не давит на душу, как в глухих российских уголках. Унылое оцепенение умами и просторами. И скребется мышью в подвалах сознания вопрос: вот еще год пройдет, а что дальше?» Ну, а у него дальше про силуэты энских храмов, которые теряются во мгле…

— Да, — только и сказал отец Леонид. — А рукопись все-таки до конца прочитайте. Там не только Двойник пишет, но и Орлов, который очень любит и Энск, и Россию.

— В том то и дело, что я таскаю ее, а вдруг Владимиру Олеговичу она нужна. Пойду, покаюсь, если еще разрешит подержать у себя — обязательно прочту.

— Там вся проблема… Впрочем, действительно, сначала прочтите, а потом мы поговорим. Если мы поймем Орлова, то поймем, что сейчас происходит с русским интеллигентом.

Пока они разговаривали, не замечая вокруг ничего и никого, из подъезда старинного и обшарпанного двухэтажного дома вышел человек с кожаным портфелем. Он зябко поежился, поднял воротник — и вскоре растаял во мгле. Это был Владимир Олегович Орлов.

* * *

Попрощавшись с отцом Леонидом, Покровский направил стопы к тому же подъезду. В нос ударил запах кошачьей мочи и табачного дыма. Тускло горела лампочка, настолько тускло, что Арсений почти не разглядел лица женщины, спускавшейся по лестнице ему навстречу. На какое-то мгновение их взгляды встретились. На писателя глянули огромные карие глаза. «Красивые, но какие грустные» — промелькнуло в голове Покровского. Женщина несла в руках несколько больших пакетов. Он посторонился, чтобы пропустить ее, но спустившись по лестнице еще на две-три ступеньки, она обернулась:

— Вы в редакцию?

— Да.

— Там никого нет. Уже пять часов.

— В мои годы мы из редакции уходили затемно.

— В мои тоже, Арсений Васильевич.

— Мы знакомы?

— Нет, просто я здесь корректором работаю.

— Понятно. Что ж, будем считать, что вот так постепенно я познакомлюсь со всей редакцией «Энской зари». Вас зовут…

— Галина. Галина Аркадьевна.

— Очень приятно.

— Мне тоже. Простите, руки вам подать не могу.

— Это вы меня простите, — спохватился Арсений, — позвольте я вам помогу. Такая хрупкая, разве можно такие тяжести таскать?

— Так больше некому. Сегодня у нас наконец-то зарплату дали, пятница, сами понимаете…

— Не совсем, Галина Аркадьевна.