Валентина Богдан - Мимикрия в СССР

• Название: Мимикрия в СССР
• Автор: Валентина Богдан
• Издательство: Издание автора (опубликовано Polyglott-Druck GmbH)
• Жанр: История
• Год: 1981

Воспоминания о жизни автора в СССР в предвоенное время и в начале войны.

---

— Так внезапно? Эвакуируетесь с детьми, куда?

— В Нальчик, там у меня хорошие знакомые. По крайней мере, есть у кого остановиться.

— Кто же будет в КРК вместо вас?

— Не знаю; кого директор выделит. Может быть, он сам.

— У него и без этого забот много. Да он и не знает законов. А вы что, сами решили уехать или вас отсылают из города?

— Вчера пошла в горком партии посоветоваться, там мне разрешили уехать немедленно.

Мне жаль, что она уезжает; мы с ней очень дружно работали в КРК. Она легко соглашалась разрешить конфликт в пользу рабочего, лишь бы я указала параграф закона, хотя бы отдаленно указывающий на законность требования. Кроме того, она как член партии следила, чтобы наши решения были политически выдержанными. Протоколы заседаний всегда писала она, используя для этого определенный жаргон, который она знала лучше меня. Мы тепло распрощались, пожелав друг другу поскорей встретиться и опять работать вместе.

42

Совершенно неожиданно приехал мой младший брат Алеша.

Мама недавно писала мне, что, несмотря на плохое зрение, его все же призвали на военную службу и я никак не ожидала его скоро увидеть. Кто-то постучал в дверь и, когда я открыла, то не сразу узнала в высоком военном моего братишку.

— Алеша! Какая радость! Как это тебе удалось приехать? Надолго?

— До завтрашнего утра. Я работаю в штабе полка, заделался канцелярской крысой, вот и выписал себе отпуск на один день. Своя рука владыка!

— Ты недалеко от Ростова?

— Недалеко, — он не назвал места, а я не стала расспрашивать.

Алеша приехал поздно, мы уже поужинали и поэтому посадили его за стол одного. Он ел, а мы рассказывали ему местные и семейные новости. Главная семейная новость была о зяте Васе. После ссылки ему не разрешили жить в промышленных районах; недавно же он получил приказ из наркомата угольной промышленности немедленно выехать за Урал и занять должность главного инженера группы рудников.

— Смотри-ка, оказывается, о нем помнили, а я удивлялся, почему его не призывали на военную службу с самого начала?

— Он там нужнее. Теперь за Уралом начали разрабатывать угольные пласты, считавшиеся раньше неэкономичными, чтобы как-то возместить потерю Донбасса. Ему назначили высокое жалованье и предложили хорошие бытовые условия, но Шура не хочет туда ехать.

— Пускай лучше едет, и как можно скорей. Я думаю, ей дадут пропуск и разрешение на билет.

Когда Наташа легла спать, Алеша сказал нам очень серьезно:

— Я приехал предупредить вас об очень большой опасности: мне комиссар дал даже специально отпуск для этого. Видите ли, возможно, Ростов скоро, временно, перейдет в руки немцев, так вы ни в коем случае не оставайтесь. Отступайте заблаговременно. В занятых городах немцы творят ужасные зверства. Я сам недавно видел кинокартину, показывающую их расправу с мирными жителями. Они убивают сотнями и даже тысячами ни в чем не повинных людей.

— Так просто и убивают? За что? Почему?

— Во время войны всегда найдется причина убить. Они хотят как можно больше уничтожить людей, чтобы забрать себе землю. Убивают коммунистов и комсомольцев, за каждого убитого немецкого солдата в городе, скажем, партизанами, они выводят тридцать русских мужчин и расстреливают их тут же, на глазах их семей. Занимая город, они проверяют бомбоубежища и подвалы и, если находят там хоть одного красноармейца в форме, часто дезертира, они бросают туда гранату, не считаясь с тем, что там может быть десяток мирных жителей.

— Этому просто невозможно поверить! Что же, они хотят сразу вызвать сопротивление населения? Восстание?

— Сопротивление уже и есть, на западе, в Белоруссии партизанские отряды растут как грибы. Я видел это собственными глазами на кинопленке; я сам читал донесения шпионов из занятых областей.

— На кинопленку можно заснять картину с любой декорацией. Как можно этому поверить? Ведь немцы культурные люди.

— Кроме того, перед занятием города они будут бомбить без пощады. Возможно, в Ростове не оставят камня на камне. Вы должны и об этом подумать.

— Но как бежать? Обыкновенно эвакуируют в самую последнюю минуту, а до этого заикнись, так свои же расстреляют как паникера.

— Сережа может отправить тебя и Наташу заранее, ведь с маленькими детьми уже эвакуируют, а потом ему одному будет легче уйти, даже в последнюю минуту.

— Без него мы никуда не поедем.

— Но, поверьте же, попасть к немцам в руки страшно опасно!

— Все это больше советская агитация.

— Боже мой! Как я могу убедить тебя, что в этом много правды?!

Он выглядел страшно расстроенным.

— Я тоже, Алеша, хочу дать тебе совет. Ты не очень горячись и не лезь драться в первые ряды. Война будет проиграна большевиками. Ты, конечно, знаешь, люди не хотят воевать за коммунизм и сдаются в плен тысячами. Так и ты постарайся сделать.

Он посмотрел на меня широко раскрытыми от удивления глазами.

— Ты что это мне советуешь? — спросил он недоверчиво. — Отдать родину без боя врагу?! И это советуешь мне ты… — он, видимо, не находил подходящего слова, — …ты, казачка?!

— Родину! Наша родина уже двадцать три года в руках врагов — коммунистов, и ты будешь защищать не ее, а их! Ты рассказываешь про ужасы, творящиеся немцами, но нас, видевших ужасы коллективизации и вызванного коммунистами голода тридцать первого и второго годов, ничем уже больше не ужаснешь!! Ты рассказываешь, что немцы убивают русских десятками, а большевики убили в концлагерях и держат там в непереносимых для жизни условиях миллионы!! Выселяли во время коллективизации целые станицы в Сибирь, зимой. А сколько посадили и расстреляли в тридцать седьмом году невинных, только для того, чтобы террором держать в повиновении остальных. И этому не видно конца!

— И ты ожидаешь, что немцы преподнесут тебе свободную родину, так вот, даром, на блюде?

— Я этого не ожидаю. Но я изучала еще в школе историю русской революции и революционную тактику Ленина и знаю, что большевики всеми способами добивались поражения России в первой войне, надеясь, что поражение вызовет революцию и перемену правительства. Ленин был великий стратег и он победил. И я надеюсь, что современные политики, антибольшевики, пойдут по стопам "великого стратега революции"; воспользуются поражением и сбросят его последователей, как он когда-то сбросил царя.

— За такие разговоры тебя расстреляют на месте.

— Я никому не собираюсь этого говорить. Да об этом и не нужно говорить, все это знают и помнят. Я никогда не хотела и не буду принимать активного участия в политике. Жизнь коротка и есть много других, более интересных для меня возможностей ее заполнить. По-моему, мы должны дать немцам побить большевиков и постараться выйти из этой войны с наименьшими для нас, русских, потерями. А там видно будет, что делать.

— А пока дать немцам издеваться над русскими и убивать нас? Ты знаешь, они уничтожают русских пленных, сажают их за проволоку и оставляют умирать без пищи и укрытия!

— Я этому не верю. Это большевистская пропаганда, чтобы заставить советских граждан воевать за них.

— Но я это видел своими глазами! И не на пленке, а в отбитых у немцев селениях.

Так мы и не убедили друг друга. Рано утром Алеша уехал, страшно расстроенным. Когда мы прощались, у меня больно сжалось сердце. Появилось предчувствие, что мы больше никогда не увидимся.

43

Вчера я поехала на хлебозавод и эта поездка оказалась большим для меня испытанием.

Мы расширяем сушилки, приспосабливая часть их для сушки сухарей. Как всегда, у нас не хватает материалов и приходится искать и выпрашивать их у других предприятий. Хлебозавод обещал дать фасонное железо и я пошла туда сама, чтобы выбрать на месте, что мы можем использовать из того, что у них есть.

Вскоре после приезда на завод прозвучала воздушная тревога и я, вместе со всеми рабочими, побежала прятаться в мучной подвал приспособленный под бомбоубежище. Туда же привели и детишек из заводского детского сада и матери немедленно разобрали их, чтобы держать возле себя. Это был самый большой налет из всех что мы до сих пор испытали. Непрерывные разрывы продолжались больше часа. Мы сидели, прижавшись к мешкам с мукой, ожидая своего конца, как вдруг нам показалось, что этот конец пришел; взрыв был такой близкий и такой силы, что земля под нами заколебалась. Раздались возгласы ужаса и призывы Господа на помощь. Почти все, в поле моего зрения, крестились. Рядом со мной сидела женщина, держа на руках трехлетнюю девочку; когда раздался страшный взрыв, а за ним почти немедленно и другой, она зашептала: "Крестись, Люба, крестись!" Девочка, очевидно, не понимала, что хочет от нее мать; тогда женщина, взяв ручку ребенка, сложила ей пальчики для креста, и начала учить ее креститься. Мне было удивительно, как это все мы, после стольких лет антирелигиозной пропаганды и запрещения проявления всяких религиозных чувств, в минуту страшной опасности начали креститься и призывать Бога на помощь; ведь, судя по возрасту окружающих, большинство пошло в школу уже после революции.