Глеб Голубев - Всколыхнувший мир

• Название: Всколыхнувший мир
• Автор: Глеб Голубев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1982

В книге рассказывается о славной жизни и замечательных трудах Ч. Дарвина, которого называли "величайшим революционером естествознания всех веков". Гениальное творение "Происхождение видов путем естественного отбора" явилось итогом пятилетнего путешествия и почти четверти века напряженного труда великого ученого.

---

(Заметим, кстати, что в этих спорах участвуют представители самых разных наук - и это очень хорошо! Известно ведь немало замечательных случаев, когда крупнейшие открытия совершали люди, в данной области специалистами вовсе не являвшиеся. Закон сохранения энергии открыл медик, а математически обосновал юрист, адвокат. Монах Грегор Мендель по образованию был математиком. Не будем забывать, что и теорию происхождения видов путем естественного отбора создал тоже не специалист-биолог, а богослов по образованию, - хотя назвать его дилетантом все же язык не поворачивается...)

Ю.В. Чайковский критически, с новой, необычной точки зрения рассматривает и другой классический пример, приведенный в свое время Дарвином, - как постепенно кукушки приспособились подкидывать свои яйца в чужие гнезда:

«Птенец обыкновенной кукушки наделен удивительными качествами: вылупляется раньше своих «молочных братьев», быстрее их растет (хотя вывелся из яйца сходной величины) и вскоре начинает выбрасывать их из гнезда, пользуясь тем, что в отсутствие родителей те охлаждаются и цепенеют, а он нет... Как могла появиться вся эта цепь мутаций, если к тому же исходная форма ие имела основания вымирать? Ведь даже для появления одной особи с пятью независимыми мутациями при частоте мутаций 10-4 (обычно же мутации случаются гораздо реже) понадобилось бы 1020 особей - больше, чем было всех птиц за всю историю земли. Ясно, что мутации не могли быть независимыми.

Здесь стоит отметить одну деталь: хотя благоденствующие кукушки-мамаши могли накидать в чужие гнезда несметные множества яиц, но каждому птенцу, растущему в резко ненормальных условиях (как до, так и после вылупления) приходилось очень скверно, пока природа не наделила его свойствами профессионального подкидыша. Не могла ли эта скверность условий служить сигналом для запуска массовых мутаций? И если это так, то чего в этом больше для вида - пользы или вреда?..» («Вы весьма чувствительно ударили меня по уязвимому месту: если, как я должен полагать, внешние условия оказывают незначительное прямое действие, то что же, черт возьми, определяет каждое отдельное изменение? Что заставляет хохол появиться на голове петуха?.. Мне очень бы хотелось поговорить с вами об этом».)

Дело осложняется тем, что в процессе познания углубляются, становятся все богаче наши представления о значении тех или иных органов у различных животных. Дарвин, скажем, убедительно доказал, что крыло летучей мыши лучше приспособлено к полету, чем перепончатые лапы белки-летяги. Но потом выяснилось, что крылья служат летучей мыши не только для полета! Она пользуется ими и для ловли добычи - как сачком. А затем узнали, что крылья для нее и орган терморегуляции. Они поддерживают наружную температуру тела. Эта приспособленность тоже очень важна.

А совсем недавно биохимики установили: кроме всего прочего, в кожаной перепонке крыльев вырабатывается витамин Д, необходимый для зимней спячки летучих мышей! Кто может сказать, по каким еще, пока неизвестным нам признакам отбирает природа наиболее приспособленных представителей каждого вида?

Теперь всю историю развития растений и животных можно проследить уже на молекулярном уровне - например, генеалогию отдельных белков, эволюцию микромолекул. И эти исследования, как подчеркнул, рассказывая о них в беседе с корреспондентом «Комсомольской правды» десятого июля 1981 года академик А.А. Баев, «еще больше подтверждают фундаментальность теории Дарвина».

Однако - это закономерная неизбежность процесса познания вообще - новые открытия порождают и новые вопросы.

- Очевидные преимущества разума в борьбе за существование и высокая организация мозга у многих групп млекопитающих, казалось бы, делают появление разума естественным и неизбежным, во всяком случае, в конкретных земных условиях. Почему же по этому пути не пошли другие процветающие группы животных - те же ящеры или, например, головоногие моллюски, имеющие высокоразвитую нервную систему и щупальца, пригодные к созданию орудий труда? Между тем головоногие сохраняются почти неизменными в течение сотен миллионов лет.

- «Пока нет не то что строгого или точного, но даже мало-мальски приемлемого, разумного, логичного понятия прогрессивной эволюции... На вопрос - кто прогрессивнее: чумная бацилла или человек - до сих нор нет убедительного ответа» (профессор Н.В. Тимофеев-Ресовский, один из отцов радиационной генетики).

- Мы даже не можем ответить на известный детский вопрос: «Почему не все обезьяны захотели стать людьми?» Действительно, если обезьяны какой-то одной определенной группы превратились в людей за фантастически короткий срок, то почему на этот путь не встали другие человекообразные в течение десятков миллионов лет существования?..

- Чем объясняется необычайно быстрая эволюция человека? Не в результате же случайных мутаций с такой скоростью совершенствовался человеческий мозг? («Чем больше думаешь, тем сильнее чувствуешь безнадежную безмерность человеческого незнания. Все же испытываешь гордость, когда, оглядываешься на то, чего достигла паука в течение последнего полувека».)

- Почему ранние, более древние неандертальцы, судя по черепам, были больше похожи на современных людей, чем поздние - гораздо более «обезьяноподобные»? Что за странный зигзаг эволюции? И почему неандертальцы вдруг исчезли, сменились на Земле людьми совсем иного типа - кроманьонского?

«Одно ясно: они не выдержали конкуренции. Но вряд ли из-за нехватки интеллекта. Как остроумно заметил один из антропологов, неандерталец эпохи Шапель[11] вполне мог бы окончить современный колледж, тем более что и своими манерами, и прической он не очень-то выделялся бы среди других студентов...» (Б. Медников, доктор биологических наук).

И чтобы объяснить эти в самом деле далеко не простые вопросы, создаются все новые теории. Назвать их самостоятельными теориями эволюции, наверное, было бы слишком смело. Все они, конечно, не опровергают и не отвергают дарвинизм, а лишь уточняют, дополняют, углубляют его. Это процесс неизбежный. («Я никогда не был столь безрассуден, чтобы воображать, будто мне удалось что-то большее, чем наметить некоторые черты из обширных основ происхождения видов».)

Дарвин считал, что современные виды произошли от небольшого количества общих предков. Он представлял себе эволюцию - помните? - в виде пышного дерева с густой, ветвящейся кроной. Но потом стало выясняться: некоторые виды, наоборот, могли возникнуть за счет взаимодействия и слияния нескольких прежних, - веточки на дереве эволюции не только ветвятся, но порой растут параллельно или срастаются. Это, пожалуй, больше напоминает заросли кустарника, чем древесную крону.

Но каждому понятно: это лишь частности. Они вовсе не опровергают, а дополняют и обогащают теорию Дарвина.

Становится все очевиднее, что естественный отбор является главным, но, возможно, не единственным движущим фактором эволюции. Несомненно, велика и роль чисто генетических процессов. В сравнительно небольших по численности популяциях генетическая структура, оказывается, может меняться и от случайных причин. Это назвали «дрейфом генов». Но Дарвин о таких явлениях еще не мог знать.

Стало ясно, что у различных представителей растительного и животного царства эволюция протекает по-разному: у растений иначе, чем у животных, во многом по-своему у микробов. А кроме того, факторы, определяющие ее неудержимый ход, меняются со временем. Скажем, с появлением высших животных и особенно человека возникли и стали у них господствующими такие «необычные» формы борьбы за существование, как взаимопомощь и коллективное состязание, соревнование, совершенно неведомые прежде, пока на Земле царствовали микробы или ящеры.

Все более мы убеждаемся: изменчивость, а значит, и процесс видообразования порой приобретает даже определенно направленный характер. Важнейшие открытия нашего века - закон гомологических рядов и теория стабилизирующего отбора - показывают, что эволюция - процесс не хаотический, а закономерный, даже предсказуемый, регулируемый! А познание его законов даст нам возможность этим процессом управлять сознательно, планомерно. И практические работы сибирских генетиков уже показывают, как успешно это может происходить.

Можно представить, как порадовался бы Дарвин таким «поправкам» и дополнениям к его теории!

Это процесс неизбежный. Сомнения, споры снова я снова показывают, как неимоверно сложна оказалась задача, которую он поставил перед собой и в самом главном, основном блистательно разрешил. Над детальной разработкой все возникающих новых проблем еще долго будут биться тысячи ученых, продолжая дело, которое Дарвин начал один.

Дарвинизм живет и развивается, обогащаясь новыми идеями. Это и есть подлинное бессмертие Чарлза Дарвиг на, не просто на красивых словах - на деле.