Жан-Кристоф Гранже - Лес мертвецов

• Название: Лес мертвецов
• Автор: Жан-Кристоф Гранже
• Жанр: Триллер
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-389-01294-3

Серия кровавых ритуальных убийств заставляет содрогнуться от ужаса даже видавших виды парижских полицейских. В городе орудует маньяк-каннибал, пожирающий плоть своих жертв. Кто он — психопат-аутист, садист-извращенец, поклонник первобытных культов? Множатся версии, но ни одна не ведет к разгадке зловещей тайны. У Жанны Крулевска — опытного следственного судьи и красивой женщины — есть личные причины принять брошенный убийцей вызов. Поиски истины перенесут ее через океан, вынудят пересечь Никарагуа и Гватемалу, заведут в глубь аргентинских болот. Здесь, в самом сердце Леса мертвецов, ей откроется подлинный источник Зла…

---

В нескольких шагах от нее Феро, не торопясь, вглядывался в каждую картину. У него не было каталога. И на названия он не смотрел. Похоже, он здесь не впервые. Вспотевшая Жанна расслабилась и тоже без спешки принялась любоваться полотнами. В первом зале царил Климт. Как всегда, ее потрясло своеобразие этого художника. Каждый оттенок. Каждая линия. Каждый рисунок. Все буквально кричало о разрыве с тем, что писалось прежде. Но этот разрыв дышал нежностью. Размытые цветовые поверхности, напоминающие японские гравюры. Утонченные сочетания красок. Мазки золота. Игра эмалей, жемчугов, цветных стекол, бронзовых пятен…

И женщины. Уснувшие феи с длинными медовыми волосами, укрывшиеся среди рисунков одновременно строгих и экстравагантных. Каждую женщину, охраняя ее сон, окружал симметричный узор: изображения и изгибы тянулись в ряд, как рисунок на ткани. А иногда полотно казалось расплывчатым, водянистым. Пряди вились, словно рыжие водоросли. Сквозь прозрачные воды пробивались вспышки золота и жемчуга, танцуя под толщей сверкающей смолы. Взгляд, ум, сердце буквально утопали в этих полотнах…

Феро застыл перед небольшой картиной меньше метра в высоту. «Сейчас», — подумала она. Двинулась в его сторону, собираясь просто встать рядом. А там посмотрим. Во рту пересохло, ноги стали ватными. Она подошла, повторяя про себя несколько комплиментов, которые ей делали в последнее время. Сравнение с абсентом, придуманное Тома. Замечание Тэна о том, как она массирует себе затылок. Слова секретарши Клер о ее сходстве с актрисой Джулианной Мур…

Она стояла рядом с Феро не меньше минуты, не шевелясь, перед картиной, которой не замечала.

И он только что произнес… Голос, который она так часто слышала в наушниках, теперь раздался у самого ее уха…

— Про… Простите?

— Я сказал, что каждый раз при виде этой картины вспоминаю Бодлера: «Я грязь смешал и золото добыл…».

Жанна едва не расхохоталась. Мужчина, который с ходу цитирует Бодлера, явно не дозрел до сайта знакомств. Хотя почему бы и нет? Она вгляделась в полотно Климта. Это был поясной портрет очень бледной женщины в бирюзовом платье на оранжевом фоне.

Ее голос прозвучал почти агрессивно:

— По-вашему, грязь — это натурщица?

— Нет, — мягко отозвался Феро. — Грязь — это время, уничтожающее красоту женщины. Монотонная повседневность, которая ее подтачивает. Банальность, которая затягивает ее день за днем. Климт вырвал ее из этого болота. Ему удалось запечатлеть внутреннее горение этой женщины. Раскрыть тот благословенный миг, что проходит между двумя ударами сердца. Он даровал ей вечность… Личную.

Жанна улыбнулась. Тот же голос, что она слышала в записи. Только ближе. Реальнее. Он оправдал ее ожидания. Она всмотрелась в полотно. Психиатр прав.

Портрет Иоганны Штауде.

Два дополнительных цвета наносили вам удар в лицо. Бирюзовый оттенок платья — такой естественный, словно художник писал его минералами. Красноватый фон, пылавший подобно лаве. Жанне это напомнило не Бодлера, а знаменитое стихотворение Поля Элюара: «Земля вся синяя как апельсин…».[17]

Оправившись от удара, вы замечали лицо. Круглое и белое как луна. Это бледное пятно, окруженное черным меховым воротником, и было ключом к картине. Открывавшим несказанную истину, поэзию волшебной сказки: она не требует объяснений, проникая в вас до самого нутра, а то и ниже — до гениталий. До самых корней естества…

Жанна прониклась нежностью к этой женщине. К этому лицу лунного Пьеро. К черным, коротко стриженным волосам — прическе совершенно необычной для того времени. Тонким красным губам. Широким, выразительным, словно знаки препинания, бровям. Ко всем этим штрихам, напомнившим ей рекламу, которую она обожала девчонкой. Духов «Лулу» от Кашарель. Молодая женщина, будто скользящая под самую сладостную мелодию на свете: «Павану» Габриеля Форе…

Она обрела союзницу. И сразу же почувствовала прилив сил и уверенности, хотя по-прежнему не знала, что ему сказать. Пауза затянулась. Она ломала голову в поисках темы для разговора.

— Я на этой выставке уже пятый раз, — продолжал он. — Здесь я обретаю некое… умиротворение. Источник спокойствия и просветления. — Он на миг замолчал, словно приглашая ее прислушаться к журчанию источника. — Пойдемте. Я хочу вам кое-что показать.

Жанна повиновалась. Отдалась на волю волн. Они прошли в следующий зал. Несмотря на охватившее ее смятение, она ощутила, как мгновенно изменилась атмосфера.

Стены покрыты криками и ранами. Телами, сведенными судорогой. Лицами, искаженными страстью или ужасом. Но агрессивнее всего была сама живопись, как нечто материальное. Сгустки коричневого, охры, золота, точно ободранные ножом. Мешанина густых, вывернутых мазков, напоминавшая вспаханные поля. Узкие лица. Выпученные глаза. Конвульсивно сжатые руки. В памяти всплыла севильская Семана Санта.[18] Неделя покаяния с этими лицами вместо колпаков и светящимися руками вместо свечей.

— Эгон Шиле! — воскликнул Феро. — Он не похож на Климта, но так же приносит мне облегчение. Насилие у него позитивно. Спасительно. Я психиатр и психоаналитик. У меня случаются… трудные дни. Эти полотна начала века придают мне сил и мужества.

— Мне очень жаль, — еле выговорила она. — По правде сказать, я не понимаю…

— Да ведь полотна вскрывают подсознание! Они доказывают реальность того мира, которому я посвящаю свою жизнь. Сон. Пол. Тревога… Эгон Шиле выворачивает душу как перчатку. Конец притворству, мещанскому ханжеству, спасительным уловкам…

У Жанны голова пошла кругом. С утра у нее во рту маковой росинки не было. От переполнявших ее эмоций она плохо соображала. А Антуан Феро, несмотря на чарующий голос и смазливое лицо, сильно смахивал на психа.

— Извините, — сказал он, понизив голос, словно пытаясь ее успокоить. — Я увлекся. А ведь я даже не представился. — Он протянул ей руку: — Антуан Феро.

Она вяло пожала ему пальцы, впервые разглядывая его вблизи. Перед ней предстало нервное, лихорадочное, но странно потухшее лицо. Феро не стремился пустить пыль в глаза или отгородиться от взглядов. Вот он перед ней, уязвимый, без прикрас, словно голый…

— Жанна Крулевска.

— Это по-польски?

— Кажется, это значит «королевская».

Господи, да что она несет? К чему?

— Но у вас польские корни? — настаивал Феро.

— Весьма дальние. Я хочу сказать, мой отец был поляк, но всегда держался… на расстоянии.

Эти слова только все усложнили. Ей хотелось быть забавной, а вместо этого она выставила себя жертвой. Но взгляд Феро будто обволакивал ее, выражая внимание и поддержку.

— Вам как будто не по себе. Вы слышали о синдроме Стендаля?

— Дарио Ардженто, — пробормотала она.

— Простите?

— «Синдром Стендаля». Итальянский фильм ужасов. Режиссер Дарио Ардженто.

— Не смотрел. Я говорил о психологическом синдроме. О людях, сверхчувствительных к живописи. При виде картины они падают в обморок.

— Фильм как раз об этом.

И зачем она настаивает? Чередой вспышек перед ней пронеслись кадры из фильма. Азия Ардженто, идущая по римским улицам в белокуром парике, готовая убивать всех подряд. Изнасилованные женщины. Лицо, развороченное пулей из автоматического пистолета…

Она подняла руку ко лбу и, словно извиняясь, добавила:

— Я… Я весь день ничего не ела. Мне…

Он не дал ей закончить, решительно взяв ее под руку:

— Идемте. Выйдем на воздух. Я угощу вас мороженым.

15

Уличный воздух не принес никакого облегчения. В лучах заката листья отбрасывали на землю дрожащие тени, а ей казалось, что ее подводит зрение. Она стыдилась своего состояния, но втайне ей было приятно, что за ней так ухаживают. Они пересекли проспект по направлению к театру Мариньи, купили в киоске итальянское мороженое.

— Хотите прогуляться?

Она кивнула в ответ, смакуя прохладное мороженое и ту мягкость, с которой был задан вопрос. Молча они шли к площади Согласия. Давно уже ей не случалось бродить по этим садам. Другие, обнесенные оградой парки всегда выглядят какими-то куцыми. Напротив, сады Елисейских Полей распахнуты навстречу городу, они заключают проспект в объятия, смешиваясь с уличным движением, шумом, выхлопными газами… Ты словно попадаешь на свидание. Наблюдаешь за историей любви листвы и асфальта, гуляющих и машин, природы и загрязнения атмосферы…

— Я от этого без ума, — признался Феро. — Вена. Начало двадцатого века… Просто наваждение. Времена, когда за всеми этими уютными пивными, кафе и штруделями открылось столько откровений! Климт, Фрейд, Малер…

Ей не верилось, что он снова затянет ту же песню. А он уже пустился в подробнейшее описание интеллектуального кипения той эпохи. Жанна не прислушивалась. Она физически наслаждалась его присутствием.