Алла Марченко - Ахматова: жизнь

• Название: Ахматова: жизнь
• Автор: Алла Марченко
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-054551-3, 978-5-271-22703-5

Алла Марченко – известный критик, литературовед, автор книг о Сергее Есенине и Михаиле Лермонтове.

«Ахматова: жизнь» не научная биография поэта. Автор строит вокруг стихов Ахматовой своего рода «расследование». Пытается разгадать, кому они посвящены, кто герой. Стихи свидетельствуют, спорят, опровергают, вынуждают «развязать язык» факты и документы и поведать то, о чем в свое время из осторожности умолчали…

---

К приведенным Найманом совпадениям следует прибавить еще несколько. В районе Смольного, точнее, в самом Смольном институте для благородных девиц Аня Горенко училась. Правда, всего один месяц – с 18 августа 1902-го по 18 сентября того же года. Однако о том, что была «смолянкой» и что форменное ее платье было голубым, не забывала никогда. Что касается Восьмой Рождественской, то здесь в середине двадцатых годов друзья Анны Андреевны, обеспокоенные ее бездомностью, подыскали для нее подходящую комнату, от которой по причине безденежья она отказалась. Больше того, во время войны в Ташкенте Ахматова поселилась в «белом доме на улице Жуковской». В Петербурге на Жуковской жил после развода ее отец Андрей Антонович Горенко.

Что же касается Фонтанного дома, или Дома (так писала сама Ахматова), то это особый случай. Судьба словно водила ее вокруг этого места. Здесь, в пору отчаяния и бесприютства, в южном садовом флигеле она жила с В.К.Шилейко. Вольдемар Казимирович, до революции домашний учитель детей хозяина дворца, некоторое время и после переворота продолжал квартировать по месту прежней «службы»; его комнаты Анна Андреевна называла «шумерийской кофейней».[1]

Некоторое время спустя в другом, северном, парном, флигеле того же Фонтанного Дома получит жилплощадь Николай Николаевич Пунин, третий муж Анны Ахматовой. Впервые Анна Андреевна перешагнет порог его квартиры в октябре 1922 года; через несколько лет почтовый адрес Пуниных: Фонтанка, 34, – станет местом ее постоянной прописки.

Странными сближениями переполнен не только сам Фонтанный Дом, но и окрестности именитого дворца. Так, совсем рядом находится старинный особняк, в котором в середине пятидесятых годов XIX века снимал квартиру молодой Толстой, привезший в Петербург «Севастопольские рассказы», – а ее, Анны, дед Антон Горенко – участник героической обороны. Прибавим для полного перечня странных сближений и такую подробность. Народная молва приписывала окрестностям Шереметевской усадьбы, где во времена Бирона были придворные службы и царские огороды, недобрую славу. «Люди суеверные, – пишет М.И.Пыляев, автор книги „Старый Петербург“, – видели здесь по ночам тени замученных злым герцогом людей». Вряд ли суеверной Анне Андреевне было сие неизвестно, она всерьез занималась историей Северной Пальмиры. Отзвуки мрачных стародавних преданий можно расслышать в ее стихотворении 1936 года из посвященного Николаю Пунину цикла «Разрыв»:

Только… ночью слышу скрипы.
Что там – в сумраках чужих?
Шереметевские липы…
Перекличка домовых…

В том же микрорайоне находится, как уже упоминалось, и церковь Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. Заложенная еще при Петре по случаю тезоименитства цесаревны Анны, она была выстроена «тщанием и попечением» ее брата, царевича Алексея. Как и все, что проектировалось лично Петром для семейной надобности, церквушка была скромной и деревянной. При Анне Иоанновне слишком уж простое строение снесли и на его месте спешно возвели каменное. До постройки Казанского собора церковь Анны Пророчицы была главным придворным храмом столицы, по торжественным дням здесь собирался весь Петербург. Здесь же крещен и будущий Павел Первый. В память об этом событии при восшествии на престол Павел присвоил своей церкви орден Святой Анны, имея в виду, конечно же, не Анну Иоанновну, а Анну Петровну, бабку по отцовской линии. Украшение и награждение храма Анны Пророчицы стало для Павла одним из пунктов программы по восстановлению престижа убиенного отца. Впрочем, украшать придворную храмину начала как раз Анна Иоанновна. Это при ней с Васильевского острова на Фонтанку перевезли часы с курантами, ее же волей для играния замысловатых курантов отлили двадцать пять колоколов. К началу ХХ века от исторической церкви осталась лишь память о былом великолепии. И куранты, и колокола исчезли бесследно, а деревянный знак ордена Святой Анны, поставленный по приказу Павла над главным входом, грубо закрасили. Неслучайное сие запустение, а так же то, что на этом именно месте, как в некоем эпицентре, сошлись две роковые драмы русской истории: несчастный царевич (Алексей), задушенный по приказу отца, и царь (Павел), убитый с соизволения сына (Александра Первого), – видимо, делали храм Анны Пророчицы в глазах Анны Андреевны особой, почти своей церковью. Отзвук разговоров о хранительнице «места сего» еле слышен, к примеру, в стихотворении «Ответ», опубликованном лишь в 1987-м, да и то не в России, а в Латвии, в самом смелом по раннеперестроечным временам журнале «Даугава»:

И вовсе я не пророчица,
Жизнь светла, как горный ручей.
Просто мне петь не хочется
Под звон тюремных ключей.

На самом деле, конечно же, пророчица, недаром с детства удивляла близких странным даром – видеть то, чего не видит никто. И особенно остро – чуять смерть. Анатолий Найман в «Рассказах о Анне Ахматовой» свидетельствует: «Наши разговоры не раз касались Т.С.Элиота… Она заговорила о нем, а не „по поводу“, за несколько дней до его смерти. Так же беспричинно, вдруг, завела… речь о Неру накануне его смерти, о Корбюзье, за неделю до разрыва сердца у него». Наблюдение Наймана подтверждает и запись П.Н.Лукницкого, автора дневниковой книги «Встречи с Анной Ахматовой»: «"Анна-провидица". Когда А.А получила известие с Сахалина о том, что ее племянница Ивонна (дочь младшего брата Виктора Горенко. – А.М.) заболела, А.А сказала, что Ивонна умрет. Вскоре после этого А.А получила телеграмму с известием о смерти Ивонны. А.А сказала мне, что такое интуитивное знание того, что будет, такие предчувствия – не удивляют ее. «Это то самое чувство, от которого собаки воют на луну», – добавила А.А.».

Акумой, то есть ведьмой, называли ее Шилейко и Пунин, а Гумилев – колдуньей. За колдунью Анна Андреевна на мужа не обижалась, а вот когда дразнил «хохлушечкой», слегка топорщилась. Ничего украинского, несмотря на фамилию, доставшуюся от прадеда, черноморского казака, в себе не чувствовала. И Киев, где жили родственники и где она окончила гимназию, и Севастополь, набитый разного рода родней, где подолгу гостила, равно как и Одесса, в дореволюционную пору и были, и слыли городами общероссийскими. Не поэтому ли даже ранний Гоголь, с его сильным «малороссийским» акцентом, прошел мимо А.А., не задев ни единой поэтической струны? Зато о том, что в кроне ее родословного древа есть сильные татаро-монгольские ветви, говорила часто и с удовольствием. Отсюда, дескать, и псевдоним: Ахматова – девичья фамилия бабки с материнской стороны, татарской княжны, взятой «русаком» в жены из некогда могущественного клана, основанного в глубокой древности знатным чингизидом Ахматом («последним ханом Золотой Орды»). Позднее в стихотворении 1958 года «Имя» вроде бы отречется от красивой легенды: «Татарское, дремучее, пришло из никогда…» Но через год в «Автобиографических набросках» вернется к прежней версии и тем самым как бы удостоверит невыдуманность «Сказки о черном кольце» (1916–1936 гг.), где говорится о бабушке-татарке, подарившей внучке перед смертью заговоренное на любовное счастье «черное кольцо». В реальности фамилию Ахматова до замужества носила не бабка ее, а прабабка – Прасковья Федосеевна, умершая в год гибели Пушкина. Но, во-первых, у сказки свои законы и свои, иные, чем в лирике, нормы правдоподобия. Во-вторых, какие-то фамильные драгоценности в семье были и по традиции передавались старшей дочери в качестве свадебного подарка. Сохранилось письмо Анны Андреевны к мужу рано умершей Инны Андреевны, в котором она просит прислать на память о сестре какой-то старинный браслет.

У неискушенного читателя может сложиться впечатление, будто Ахматова сочинила (выдумала) свою автобиографию. На самом деле, как видим на примере той же «Сказки о черном кольце», она лишь литературно обрабатывала дошедшие до нее семейные предания, стирая факты, казавшиеся ей невыразительными, и следуя плану, который ей виделся как задуманный Провидением. Важной составляющей легендарной предыстории были и разговоры севастопольских тетушек о греческих истоках. Одна из них, двоюродная сестра Андрея Антоновича, даже водила племянницу в Греческую церковь на пасхальные богослужения. Видимо, на основании родственных рассказов сначала Аня Горенко, а потом и Анна Ахматова и пришла к выводу: предки со стороны отца – греки, не византийцы, а именно греки, «всего вернее морские разбойники».

И все-таки самой своей Ахматова считала северо-западную Русь, объясняя горькую до боли любовь к этой скудной земле «капелькой новогородской крови», доставшейся ей от бояр Стоговых, изгнанных при царе Иване Четвертом из Великого Города за строптивость (Стоговы, как записал П.Н.Лукницкий со слов Анны Андреевны, при Иоанне Грозном жившие в Новгороде, участвовали в восстании и были сосланы в глухое Подмосковье).