Валерий Исхаков - Без жалости

• Название: Без жалости
• Автор: Валерий Исхаков
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Понимаешь, - сказала она почти спокойно, - как отрезало в голове представление, что вообще существует такая вещь, как телефон: только адрес и ехать к тебе немедленно. Ладно хоть деньги на видном месте, сунула в карман пальто, влезла в туфли, хлопнула дверью и вниз по лестнице, бегом... Про лифт тоже забыла начисто. Шофер попался умный дядька, молча довез, ни о чем не спрашивал. И знаешь, что самое ужасное?

- Что?

- Когда стояла перед твоим подъездом, вдруг забыла номер твоей квартиры - и свой собственный адрес тоже. Хоть в милицию беги и просись в камеру до утра, чтобы объявили в розыск. Стояла, стояла - и пошла наугад. Просто шла по лестнице и смотрела на каждую дверь и говорила себе: нет, не то. А когда встала перед твоей дверью, сразу поняла: то. И позвонила. И, к счастью, это был ты.

- Это был я, - повторил Кириллов и отпил немного из бокала. Коньяк был хороший. В прежние времена такой коньяк не простоял бы у него и недели, но теперь он спокойно смотрел на спиртное и мог пить или не пить по собственному желанию.

- Это был ты, - повторила Ирина и тоже отпила.

- И все-таки что за причина? - спросил он. - Про которую ты не знала, а теперь знаешь, что она есть. Ты можешь объяснить?

- Это трудно.

- Жить вообще трудно.

- Умирать тоже.

Кириллов посмотрел на вспухшую борозду на ее горле.

- Особенно таким дурацким способом.

- Что? - не поняла Ирина. - Ах да, конечно. Тебе видней. Ты храбрый, ты мужчина, ты военный. Специалист по выживанию. И по умиранию тоже. А я баба. Сочинительница сентиментальных бабских романов. Если бы про войну или детективы, было бы легче. Но я про любовь пишу! - Она криво улыбнулась. - Ты читал, ты знаешь, какая там у меня любовь. Розовые сопли. Мои романы нельзя давать девушкам. Нельзя! Если девушки начнут учиться любви по моим романам, они так и останутся в девушках. Я не для девушек пишу, я для сорокалетних баб, которые ненавидят своих мужиков. Они запираются в спальне и, пока мужики пьют пиво и смотрят Формулу-1, - читают, читают, читают... Ты думаешь, если бы моим читательницам встретился рыцарь вроде тебя, они влюбились бы в него и бросили своих мужей?

Кириллов пожал плечами.

- Почему нет?

- Ты ошибаешься. Ох, как ты ошибаешься, Игорь свет Васильевич! Рыцарь ОБЖ. Специалист по жизни и смерти. Ты - настоящий мужчина, а им нужен нарисованный, придуманный мною. Ты живешь, как хочешь, делаешь, что хочешь. А мои бумажные рыцари ведут себя так, как я захочу. Как мои читательницы захотели бы, если бы оказались на месте моих героинь. Нам всем нужен не настоящий рыцарь, а нарисованный.

- И тебе тоже?

- И мне. Да, представь - и мне тоже! Я такая же баба, как мои читательницы. Мне уже крепко за сорок, Игорь. И я счастлива в браке настолько счастлива, что брак перестал иметь для меня какое-либо значение. И у меня за всю жизнь не было ничего настоящего. Ни-че-го. Только и была, что небольшая и совершенно безопасная любовь. Бывает безопасный секс, а бывает безопасная любовь. Понимаешь? Это когда оба заранее знают, что не умрут от любви, не убьют на дуэли, не выпьют яда, не заколются кинжалом. Ларка, та хоть для виду травилась, а у меня и этого не было. У нас всегда все было хорошо. И с другими мужиками у меня было все хорошо. Хорошо и безопасно, понимаешь? И даже когда появился ты, я и тогда знала, что не пойду за тобой на край света. Да ты и не позовешь... Зато я могу вставить тебя в роман и дергать тебя, книжного, за ниточки. Но ты даже в романе иногда не подчинялся и не дергался в такт, а поступал по-своему. И у меня получился почти настоящий роман. Но - почти. Потому что даже в этом романе моя героиня не могла бы умереть от любви по-настоящему. Ей бы никто не поверил. Никто. Даже мои дуры читательницы. Читательницы - даже если они дуры - всегда чувствуют, верит автор в происходящее или нет. А я - не верю. И читательницы не верят. И когда в моих романах героиня кончает с собой из-за несчастной любви, мои читательницы не рыдают, а говорят мечтательно: "Какой романтичный финал!" Для них это почти хеппи-энд, понимаешь? И это правильно, так и было задумано. Вообще когда в моих романах кто-нибудь умирает, то никто всерьез не расстраивается, все понимают, что умирает не настоящая героиня, а ее предшественница. Бывшая жена, бывшая любовница... Всегда Она, а не Я. Потому что я - главная героиня, я не могу умереть. Но это в книгах. А в жизни оказалось - могу. И мир от этого не перевернется. Я все время думаю об этом, все время пытаюсь себе представить: весь мир продолжает быть, а меня в нем нет. И представить по-настоящему не могу. Написать могу - сто раз писала. Это легко. А так, чтобы взаправду... Взаправду, оказывается, стра-ашно...

Она снова заплакала. Кириллов молча смотрел на нее, ждал, готовый прийти на помощь, но она показала рукой: не надо! Вытерла слезы. Успокоилась. Снова заговорила:

- Считается, что мы, писатели, для того и существуем, чтобы осмыслять вопросы жизни и смерти. Говенная я писательница. Ни хрена не могу осмыслить про жизнь и смерть. И никто не может. Про чужую смерть еще куда ни шло. Лежит вместо живого человека манекен в ящике. Но ведь не я! Не я! Быстренько похоронили, выпили на поминках - и ничего для нас не меняется. Ровным счетом ничего. Врем напропалую, что он единственный и незаменимый, а только зарыли - и понеслась душа в рай. Как писали, так и пишем - без него, единственного. Как плясали - так и пляшем на свежей могиле. Как трахались так и трахаемся в еще не остывшей постели. Разве что простыни сообразим сменить.

Пока она говорила, Кириллов встал с тахты, принес плед и укрыл ей колени. Подлил в бокал еще коньяка и сел напротив.

- Спасибо, мой рыцарь, - печально улыбнулась Ирина. - У тебя всегда тепло, уютно, хороший коньяк. И почему-то не важно, что после меня здесь будут другие женщины. Нисколько не шокирует. Мой бабский эгоизм удивительно легко примиряется с естественным ходом вещей в этой отдельно взятой комнате. Мне всегда нравилась твоя отдельно взятая комната. Она словно вне времени и пространства. В ней мы с тобой плыли под звездами, как тогда - на теплоходе, посреди океана. Мне всегда мерещились звезды там, где в обычной квартире бывает низкий потолок. Не знаю, с чего бы это... И твоя тахта медленно покачивалась, когда я обнимала тебя, и пахло ветром... Знаешь, мои издатели действительно были напуганы, когда я принесла им последний роман. Слишком хорош для серии, говорят. Но не стану же я нарочно портить... Тем более что он и впрямь последний.

Ирина замолчала. Кириллов ничего не говорил и не спрашивал, только молча смотрел на нее. Она выпила коньяка, плотнее закуталась в плед.

- Спасибо, что ни о чем не спрашиваешь. Сейчас я наберусь смелости и скажу. Сейчас. Еще минуту - и я готова. Все. - Допила коньяк. - Пора?

Кириллов посмотрел на нее.

- Пора!

- Пора! - воскликнула Ирина почти весело. - Да, я чувствую: пора! Ты сильный, ты выдержишь, ты простишь мне мой эгоизм. Я не хотела тебя грузить. Хотела поставить перед фактом. Но не смогла. Смелости не хватило самой. Знаю, что надо, а без твоей помощи - не могу. Я, видишь ли, не совсем здорова. Ха-ха! А если честно: я довольно больна. Нет, это не то, что ты подумал. Не рак. Если бы рак, я бы как-нибудь стиснула зубы и дотерпела. В крайнем случае, выпросила бы побольше болеутоляющих. За деньги это возможно. Но у меня, видишь ли, не смертельная болезнь. Хотя в чем-то она хуже смерти... Да, я чуть было не забыла про СПИД... - Она выдержала долгую паузу. - А ты молодец, даже не дернулся. Я была уверена, что ты не испугаешься. Нет, не СПИД. Еще хуже. По крайней мере - для меня. Ты поймешь, почему хуже, я знаю.

И Кириллов поймет. Поймет, потому что слышал, конечно, про болезнь Альцгеймера. Рональд Рейган болен этой болезнью. И еще много-много людей по всему миру. И врачи говорят, что Альцгеймер стремительно молодеет. Так что в ее "преклонном возрасте", как выразилась Ирина, заболеть - почти нормально. Лечащий врач дает ей несколько месяцев относительно нормальной жизни, а потом начнутся явные проявления болезни - и самым ужасным проявлением будет то, что она перестанет ясно осознавать весь ужас своего положения и будет не в состоянии трезво распорядиться собственной жизнью. В сущности, жизнь уже не будет ей принадлежать. Ею будут распоряжаться врачи. Она еще не превратится в "растение", в "овощ", как они выражаются, но она уже будет не она, Ирина Калинина (это ее литературный псевдоним), писательница, а просто "больная Сенокосова".

- В дамских романах, милый, - продолжала Ирина, - героини иногда кончают жизнь самоубийством из-за несчастной любви. Это совсем не страшно и очень нравится читательницам. Так что для меня это - самый лучший финал. Финал жизни и финал романа. Представляешь: известная писательница, автор дамских романов, романтически покончила с собой из-за неразделенной любви к герою очередного романа. Читательницы рыдают - в основном от счастья, что я так правильно умерла, и немного от горя - потому что лишились любимого чтива. А издатели потирают руки, прикидывают, сколько заработают на моем последнем (посмертном) романе, сколько получат за мое полное собрание сочинений, а сколько за мемуары. И кому какое дело, что я не пишу мемуаров в контракте записано, что мои мемуары принадлежат издательству, значит, найдется кому их написать. А мои родственники получат приличные отступные... Так и будет. Если...