Валерий Исхаков - Легкий привкус измены

• Название: Легкий привкус измены
• Автор: Валерий Исхаков
• Жанр: Русская классическая проза

---

Позже Алексею Михайловичу не раз хотелось снова и снова пережить эти ощущения, снова и снова почувствовать, что он доходит до самого края, до предела сладострастия, за которым уже не может быть ничего, кроме разве что смерти. Но судьба скупа на сильные средства, она отпускает их микроскопическими дозами и по разовым рецептам. Постаревший и заросший неопрятной полуседой бородой Эрот-аптекарь с нежными руками горбуна выдает крохотный пузырек с волшебными пилюльками и ловко выхватывает рецепт, прячет его в сейф, под замок, и когда вы униженно просите добавки, лишь мычит и подносит руки к ушам, словно хочет объяснить вам, что давно уже глух и нем к мольбам влюбленных, и указывает на большой плакат над древним, отполированным прикосновением тысяч и тысяч локтей, прилавком: "Сделал свое дело - и уходи!".

5

О, женщины! О, змеи с тонкими раздвоенными язычками! Всегда раздвоенными, словно нарочно для того, чтобы облизывать сразу двоих и ни одному не принадлежать целиком и полностью. Только что она стонала и изгибалась под ним, снизу пытаясь дотянуться и укусить, нет, лишь слегка прикусить, чтобы не истратить раньше времени драгоценный яд, его плечо - но вот выпита последняя капля наслаждения, и она смотрит на него спокойно и чуть насмешливо, заранее зная, что следующий ее укус будет уже по-настоящему смертелен, и прежде чем он успевает почувствовать опасность и уклониться, она набрасывается на него и вонзает в него свои ядовитые зубы.

- Ну, и чего ты еще ждешь, миленок? - улыбается К. его отражению в зеркале.

Она стоит перед зеркалом - только что из душа, с каплями влаги на узких смуглых плечах, расчесывает щеткой густые, вьющиеся от природы, черные волосы. Лицо в зеркале кажется еще уже и заостреннее, и острее и насмешливее смотрят чуть косо поставленные узкие серые глаза.

Он стоит сзади, тоже обнаженный и освеженный душем, видя в зеркале перед собой всю ее, обнаженную и соблазнительную, и хотя еще не испытывает нового приступа желания, но предчувствует его и, как всякий самец, хочет заранее заручиться согласием на новое свидание. Да, К. отказалась встречаться с ним впредь, но, во-первых, ни один самец хотя бы из самолюбия не согласится с отказом без сопротивления, а во-вторых, самцам свойственно придавать излишнее значение акту физической близости - и поскольку близость состоялась после отказа, кажется естественным и единственно возможным, что половой акт был актом прощения, что он отменил окончательное расставание - или по крайней мере отложил его на неопределенный срок.

Сам он, даже твердо решив бросить женщину, был бы не в состоянии сделать это немедленно после того, как они занимались любовью, к тому же столь интенсивно, с такой неподдельной страстью. А он уверен, что ее страсть была неподдельна. Как бы ни был наивен или самовлюблен мужчина, он в состоянии отличить притворство от подлинного экстаза. И не будет с идиотским видом допрашивать женщину, испытала ли она оргазм. (В терминах той застенчивой эпохи: "Тебе было хорошо, дорогая?")

Когда К. еще раз, уже после акта, отказывает ему в новом свидании, он не понимает, что она отказывает окончательно, думает, что она занята завтра, послезавтра и еще, может быть, день-два, что он в состоянии пережить, но она спокойно, недрогнувшим голосом произносит столь пугающее поэтов и влюбленных "Никогда".

- Что значит "никогда"?

- "Никогда" значит "никогда", - размеренно, в такт движениям руки со щеткой, говорит К., и все ее змеиное тело изгибается и колышется. - А чего же ты хотел, миленок? Ты будешь изменять мне с моей же подругой, выставлять меня перед ней в дурацком свете, а я терпеть? На фиг мне этот цирк! Теперь дуреха вообразит, что она лучше меня. Как же! Ведь ты предпочел мне ее! Тебе-то что сделал свое черное дело и сбежал. А мне с ней, может быть, всю жизнь общаться, раз мы с детства подруги. И всю жизнь она будет смотреть на меня сверху вниз? Нет, я, может быть, не идеальная женщина и не лучшая в мире, но я себе цену знаю и на одну доску с другими ставить себя не позволю.

- Но я...

- Что - "я"? Кто - "я"? Нет здесь никакого другого "я", кроме моего "я". Не знаю ваших "я" и знать не хочу. Свое "я" можешь засунуть себе... Сам знаешь куда. Мне оно без надобности. У меня есть муж, мой идеальный любовник, мой непревзойденный трахальщик - он приехал вчера, ты представляешь? Представляешь, как он на меня набросился после целого месяца разлуки? Мы провели с ним такой вечер... А какая была фантастическая ночь! Я глаз до утра не сомкнула.

У К. такой свежий, такой здоровый вид, что и младенец усомнился бы. Как же, глаз она не сомкнула! Восемь часов здорового сна, не меньше. Но бедняга верит всему.

- Значит, вчера...

Он не договаривает. Бессмысленно говорить о том, что было вчера. Вчера его сослуживцы устроили вечер в ресторане, вчера он танцевал и ухаживал за другой женщиной, подругой своей сегодняшней женщины, привел ее домой, занимался с нею любовью на этой же самой кровати, на которой они только что лежали с этой женщиной, и так же - почти так же - стояла та, вчерашняя женщина, у зеркала и расчесывала короткие белокурые волосы (если поискать, наверняка на коврике возле зеркала, на котором стоит босыми ногами его сегодняшняя женщина, можно найти несколько светлых волосков вчерашней вперемешку с упругими, вьющимися черными волосками сегодняшней - не забыть бы пропылесосить коврик и вообще навести чистоту в квартире перед приездом жены, проходит, словно строка объявлений на экране, совершенно трезвая мысль), а он стоял сзади, прижимался к ее упругому заду, клал голову ей на плечо, гладил полные груди, живот, мешал причесываться - и вовсе не думал о том, чем занята его сегодняшняя женщина, не беспокоился о ней. Он ведь предупредил, что будет занят, и она легко приняла его занятость: вот и славно, сказала она по телефону, займусь наконец домашними делами, столько стирки скопилось, и вообще, надо навести порядок в доме, а то муж приедет и ужаснется, чем, спросит, ты тут занималась жена, с кем блудила? А вот, скажу, с Алешей Поповичем (она находила, что он чем-то смахивает на юного богатыря с картины Васнецова, копия которой висела у нее в спальне напротив кровати) блудила...

Он испытал тогда мимолетный укол страха - что-то подсказывало ему, что в ее шутках всегда прячется крупица правды, что при соответствующем раскладе она и впрямь спокойно сдаст его мужу, - но в то же время пережил прилив горделивого чувства; как и всякому любовнику, ему было приятно выискивать в словах любовницы смысл, которого она в них не вкладывала: это он был причиной ее пренебрежения домашними делами, ради него она рисковала возможностью не угодить мужу...

Оказывается, не ради него. И не тому радовалась, что сможет беспрепятственно заняться стиркой. И не потому так легко приняла его признание в измене, что и не ждала от него верности. Просто он уже не был ей важен со всей своей верностью-неверностью, он уже не имел значения, был выведен за скобки возвращением мужа - ее идеального любовника, ее искусного трахальщика. И прощальный дар - несколько минут наслаждения - был отравленным даром, укусом ядовитых зубов, теперь след от раны, нанесенной ею, не заживет так быстро, как если бы она сразу обиделась и ушла, теперь он дольше будет мучиться и болеть ею, и мучение это начнется прямо сейчас - потому что уже сейчас он не может, не имеет права прикоснуться к этому длинному, стройному, смуглому телу, которое только что ласкал и мучил на смятой постели, частично тоже отраженной в зеркале, вмещающем их обоих.

Словно для того, чтобы убедиться в том, в чем и без того заранее уверен, он кладет руку ей на поясницу, на то место, где талия мучительным изгибом перетекает в бедро - и К. спокойным, но резким, не оставляющим иллюзий движением отстраняется: "Не надо!".

И он убирает руку - не сразу, выждав несколько драгоценных секунд, в течение которых ладонь навсегда впитывает в себя этот мучительный изгиб, - и даже сейчас, десятилетия спустя, вспоминая К., он может в точности так же изогнуть ладонь, как она изгибалась на ее пояснице. Было бы интересно, думает он, сравнить изгиб ладони с оригиналом - что вряд ли будет лестно для оригинала, ибо за четверть века его безжалостная любовница наверняка изрядно состарилась и располнела.

6

- Одевайся, - деловито приказывает К., заканчивая расчесывать волосы. Проводишь меня до автобуса.

Этими словами подводится черта под их отношениями. Прежде он не провожал ее - К. требовала строжайшей конспирации. Теперь конспирация не нужна: они виделись в последний раз, и даже если кто-то увидит их вместе - наплевать!

Однако проводить можно не до дома, как он хотел бы напоследок, но только до автобуса. Потому что там, на той остановке, где она выходит, ее будет ждать муж. Наверняка будет. Он настоящий мужчина, превосходный... нет, непревзойденный трахальщик и суровый мачо, у него не в обычае встречать жену на автобусной остановке, но сегодня он сделает исключение. Ведь сегодня только второй день, как он вернулся, их второй вечер, который они заранее решили провести вне дома, у друзей или в ресторане, а впереди ждет вторая ночь - еще более приятная, чем первая, потому что тогда он слишком горел от нетерпения и был чересчур тороплив, к тому же устал с дороги, сегодня же он чувствует себя посвежевшим и отдохнувшим и в такой боевой форме, что ему неловко стоять на автобусной остановке - кажется, что стоящие рядом люди видят, как у него все мгновенно делается на взводе, стоит только вообразить свою красавицу-жену. И вот она уже совсем скоро спорхнет с подножки автобуса прямо в его объятия - такая легкая, такая невесомая в летнем открытом платье, даже непонятно, чем там держится ее роскошная, при общей худобе, грудь, можно подумать, что под платьем на ней невидимый, но туго стянутый корсет, - и такая беспечная, что мужу и в голову не придет заподозрить существование только что отставленного любовника на том конце автобусного маршрута, ему не понять, что прыжок с автобусной подножки по сути - прыжок из одной постели в другую, в чем отставленный Алексей Михайлович мог бы усмотреть некоторое преимущество своего положения перед положением ни о чем не подозревающего мужа.