Александр Панцов - Мао Цзэдун

• Название: Мао Цзэдун
• Автор: Александр Панцов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-235-02983-5

Впервые на книжном рынке России появилось самое полное и объективное издание, написанное о Мао Цзэдуне. Взяв за основу архивы китайской компартии, КПСС и международного коммунистического движения, известный китаевед, доктор исторических наук, профессор Александр Панцов так живо выстраивает картину повествования, что создается иллюзия полного присутствия на месте описываемых событий. Среди огромного количества материалов, использованных в книге, — многотомное личное дело Мао и его досье, несколько тысяч томов личных дел других революционеров Китая, а также записи бесед автора с людьми, знавшими Мао. Большая часть этих материалов публикуется впервые.

Со страниц книги Мао предстает не только политиком, но и живым человеком, со всеми его достоинствами и недостатками. Это уникальное по своей масштабности и информативности издание будет лучшим в ряду книг о «великом кормчем» Поднебесной.

---

Немного поразмыслив, Мао подавил в себе первое неприятное чувство. Как бы то ни было, но осуждение кремлевского экс-диктатора раскрепощало его окончательно и бесповоротно. Процесс, начавшийся с визита Хрущева в 1954 году, пришел к логическому завершению126.

Вскоре поступила и официальная информация от Хрущева, и Мао не мог не отметить, что «сокрушитель Сталина» чувствовал себя не вполне уверенно. Он явно старался завоевать расположение Мао Цзэдуна. Это обрадовало Председателя: первые впечатления о Хрущеве как о слабом партнере подтверждались. Информируя Мао в частном послании о принятом в отношении Сталина постановлении, первый секретарь ЦК КПСС предлагал помочь китайской стороне в строительстве 51 военного завода и 3 научно-исследовательских институтов. Он выражал готовность содействовать в строительстве железной дороги от города Урумчи в Синьцзяне до советско-китайской границы. Иными словами, старался задобрить. 7 апреля 1956 года личный представитель Хрущева Микоян и китайская сторона подписали соглашения о советской помощи Китаю в возведении 55 новых промышленных предприятий, в том числе по производству ракет и атомного оружия127.

Все это коренным образом меняло расстановку сил в отношениях между Китаем и СССР. Отныне Мао мог больше совсем не оглядываться на Советский Союз, не чувствовать себя обязанным копировать его опыт. И если в 1955-м — начале 1956 года, проводя такую же, как в СССР, сталинскую коллективизацию, он осмеливался призывать лишь к более высоким, чем советские, темпам кооперирования, то теперь у него была полная возможность нащупать собственный путь развития. Можно было даже попытаться догнать и перегнать Советский Союз, превратив Китай в величайшую индустриальную державу.

После ознакомления с докладом Хрущева, 31 марта 1956 года, Мао пригласил к себе советского посла Юдина, который еще в начале марта вернулся в Китай из Москвы, где принимал участие в работе XX съезда. Юдин и сам хотел встречи с Мао. Этого требовал от посла Хрущев, вновь остро нуждавшийся в поддержке китайской компартии. Мао, однако, долгое время выжидал и, ссылаясь на нездоровье, отказывал Юдину в приеме. И вот наконец принял его. Беседа продолжалась три часа. Мао был в приподнятом настроении и, несмотря на серьезность темы, беспрерывно шутил. Он хотел произвести впечатление человека, умудренного жизненным опытом, спокойно воспринимавшего мировые бури. Было видно, однако, что разговор о Сталине давался ему нелегко.

Прежде всего он сообщил Юдину, что по-прежнему считает своего бывшего ментора «безусловно… великим марксистом, хорошим и честным революционером». Вместе с тем, по сообщению Юдина, он все же признал, что «материалы съезда произвели на него сильное впечатление». Мао подчеркнул, что «дух критики и самокритики и атмосфера, которая создалась после съезда, поможет и нам… свободнее высказывать свои соображения по ряду вопросов. Это хорошо, что КПСС поставила все эти вопросы. Нам… было бы трудно проявить инициативу в этом деле»128.

Мао отдавал отчет в том, что говорил. Ведь, как мы видели, коммунистическое движение в Китае на протяжении всей своей истории развивалось при неизменной и почти тотальной идеологической, организационной и политической зависимости лидеров КПК, в том числе самого Мао Цзэдуна, от Москвы. И хотя того, что Мао знал о коварстве Сталина, было вполне достаточно, чтобы после его смерти почувствовать облегчение, он, конечно, не мог решиться открыто осудить «вождя и учителя». Ему, правда, были неизвестны все масштабы сталинского коварства. Он не знал, например, о том, что в 1938 году кремлевский диктатор планировал проведение крупного политического процесса над коминтерновскими работниками. При этом, размышляя о составе его участников, включил в список предполагаемых обвиняемых таких коммунистов, как Чжоу Эньлай, Лю Шаоци, Кан Шэн, Чэнь Юнь, Ли Лисань, Ло Фу, Ван Цзясян, Жэнь Биши, Дэн Фа, У Юйчжан, Ян Шанкунь, Дун Биу и даже Цюй Цюбо, который к тому времени, в 1935 году, был, как мы знаем, уже казнен гоминьдановцами129. Именно на этих лиц следователь НКВД Александр Иванович Лангфанг выбивал тогда показания из арестованного в марте 1938 года сотрудника отдела кадров ИККИ Го Чжаотана (Афанасия Гавриловича Крымова)130. Вне сомнения делал он это не по собственной инициативе[110]. Показательный коминтерновский процесс Сталин предполагал провести в конце весны 1938 года в дополнение к трем уже состоявшимся — над Зиновьевым и Каменевым, Радеком и Пятаковым, Бухариным и Рыковым. На этот раз главным обвиняемым должен был стать секретарь Исполкома Коминтерна Иосиф Аронович Пятницкий. Ведущие партии отводились и руководящим деятелям Исполкома Коминтерна Бела Куну и Вильгельму Кнорину131, в то время как китайцы должны были сыграть роли второго плана. Решение о массовых арестах работников коминтерновского аппарата было принято еще в мае 1937 года, и уже 26 мая в час ночи Димитров был вызван к наркому Ежову, который заявил ему: «В Коминтерне орудуют крупные шпионы». Аресты проводились в течение всей второй половины 1937-го и начала 1938 года, однако большинство китайцев, работавших в Москве, не были арестованы. Кто знает, если бы Сталин не отказался от плана организации процесса, возможно, многие видные деятели КПК стали бы его жертвами[111].

Да, он не включил в «черный список» Мао Цзэдуна, но кто скажет, сколько таких списков существовало.

Ничего не зная о готовившемся процессе, Мао в беседе с послом главное внимание уделил вопросам, связанным с ошибочной сталинской политикой в отношении Китая и китайского коммунистического движения. Он поделился также некоторыми своими обидами, накопившимися за время общения со Сталиным[112]. И в заключение проинформировал Юдина о готовившейся к публикации в «Жэньминь жибао» передовой статье, посвященной вопросу о культе личности в СССР.

Эта статья, написанная Чэнь Бода132 и отредактированная самим Мао Цзэдуном и некоторыми другим членами и нечленами Политбюро, была опубликована 5 апреля. Она называлась «Об историческом опыте диктатуры пролетариата» и предназначалась широкой общественности, а следовательно, не содержала чрезмерной критики бывшего коммунистического идола. Лидеры КПК и прежде всего сам Мао не хотели, чтобы кто-либо под антисталинским знаменем выступил против их собственной диктатуры. Позже, 28 апреля, на расширенном заседании Политбюро Мао Цзэдун признает, что «мы не собираемся рассказывать… массам» о всем «плохом, что сделал[и] Сталин и III Интернационал»133. Не желал пока Мао раскрывать и свои планы, связанные с поиском собственных путей развития. Сталинские заслуги и ошибки суммировались в статье в соотношении 70:30, но Советский Союз тем не менее восхвалялся за «самоотверженную критику… ошибок прошлого».

На следующий день Мао выступил по этому поводу перед личным представителем Хрущева Микояном, прибывшим в Китай с двухдневным визитом 6 апреля. В соответствии с духом статьи он уделил большое внимание критике «серьезных ошибок» Сталина в отношении китайской революции, однако отметил, что «заслуги Сталина перевешивают его недостатки»134. Микоян в ответ пригласил Мао приехать в Москву. Но Председатель спросил: «Зачем?» Микоян парировал: «Для вас всегда найдется, что там делать»135. Патерналистский тон гостя не понравился Мао.

1 мая во время традиционного парада в День солидарности трудящихся на площади Тяньаньмэнь демонстранты, как и год назад, несли гигантские портреты покойного главы братской страны136. То же было и во всех других городах Китая.

На следующий же день Мао по собственной инициативе заехал к Юдину. Он вновь изложил позицию Политбюро по поводу «заслуг и ошибок» Сталина, однако заметил, что теперь ему после последней встречи с Микояном «стало яснее, почему Сталин не доверял ему… Оказывается, Сталин даже своих ближайших соратников Ворошилова, Молотова, Микояна считал чуть ли не иностранными ставленниками»137. Главное, однако, ради чего он приехал, заключалось в другом. Мао нанес визит Юдину, чтобы высказать несогласие с положениями отчетного доклада Хрущева XX съезду о «мирном сосуществовании двух систем» и о «возможности предотвращения войн в современную эпоху». До того Политбюро ЦК КПК ненавязчиво давало понять, что не разделяет лишь содержавшийся в том же докладе тезис о возможности «мирного перехода от капитализма к социализму»138. 19 февраля 1956 года в статье о XX съезде, помещенной в «Жэньминь жибао», эта последняя мысль Хрущева была сознательно проигнорирована139.

Теперь же Мао решил высказаться и по поводу «мирного сосуществования». Сделал он это, правда, весьма завуалированно, не допуская прямых нападок. Просто рассказал послу о том, что в период Троецарствия (220–280 годы) население Китая в результате беспрерывных войн уменьшилось на 40 миллионов человек, а во время восстания Ань Лушаня против Сюаньцзуна, императора династии Тан (755–763 годы), — и того больше. Смысл его выступления заключался в том, что не надо бояться ядерной войны с империализмом. Даже если бы империалистам и удалось захватить европейскую часть СССР и прибрежные районы Китая, рассуждал он, социализм все равно в конце концов победил бы. Ведь империализм, заключил он, не более чем «бумажный тигр»140. Это выражение «бумажный тигр» — на китайском языке «чжилаоху» — почему-то особенно нравилось ему, и он то и дело употреблял его по разным поводам; даже иногда в шутку называл «бумажным тигром» Цзян Цин141. В данном же случае он лишь в завуалированной форме повторил то, что в конце января 1955 года высказал уже послу Финляндии в Китае Карлу Йохаму Сундстрему: «Соединенным Штатам не запугать китайский народ атомным шантажом. Наша страна имеет 600-миллионное население и территорию площадью в 9600 тысяч квадратных километров. Теми ничтожными атомными бомбами, которые есть у США, не уничтожить китайцев… И если США развяжут третью мировую войну, которая продлится, допустим, восемь — десять лет, то результатом ее будет свержение господствующих классов в самих США, а также в Англии и других странах, являющихся их сообщниками, и превращение большей части мира в государства, руководимые коммунистическими партиями… Чем раньше они развяжут войну, тем скорее будут стерты с лица нашей планеты»142. Чуть проще он высказался по этому же поводу еще раньше, в октябре 1954 года, в беседе с индийским премьер-министром Джавахарлалом Неру, посетившим КНР с дружественным визитом. «Если твое правительство будет уничтожено атомной бомбой, — „успокоил“ он ошарашенного гостя, — народ создаст новое правительство, и оно сможет вести переговоры о мире»143. Это же он хотел донести теперь и до Хрущева, переоценивавшего, с его точки зрения, мощь американского империализма.