Дарья Истомина - Леди-бомж (Леди-бомж - 1)

• Название: Леди-бомж (Леди-бомж - 1)
• Автор: Дарья Истомина
• Жанр: Детектив

---

Я их провожала в своем лимузине вместе с Вадимом до Шереметьева-2, эскортируя невидный "вольво", который им предоставил отель. И даже помахала перчаткой с балюстрады вслед всей их команде, которая ковыляла цепочкой к беленькому самолетику "гольфстрим" - служебному экипажу их шараги, на котором они мотались по миру. Они прилетали в Москву всего на четыре часа и были очень довольны, что уложились точно в оговоренное время.

А потом я сказала Гурвичу трижды "нет".

"Нет", когда он, переговорив с кем-то по мобильнику, хотел отвезти меня немедленно назад, на территорию, с которой я стартовала несколько часов назад.

"Нет", когда он сообщил мне, что Элга Карловна может принять меня в таком случае в московских апартаментах Туманских на Сивцевом Вражке.

"Нет", когда он сообщил, что сильно занятый Туманский может встретиться со мной за ужином в ресторане "Чингисхан", но это произойдет не раньше одиннадцати вечера. А до этого часа я могу располагать им, Вадимом, по своему усмотрению.

Я сказала, что сильно устала, хочу спать и самое лучшее, если он сумеет воткнуть меня, беспаспортную, в какую-нибудь гостиницу. Помощник Нины Викентьевны, видно, мог все, во всяком случае в Москве. И очень скоро я выпроводила его из небольшого номера "Украины", окна которого выходили на Москву-реку, Белый дом и коробку бывшего СЭВа.

То, что происходило со мной, усталостью не было. Просто - я добежала. И как-то разом пришла какая-то гулкая, звенящая пустота. То, что казалось важным еще несколько часов назад, представлялось совершенно бессмысленной и нелепой игрой, в которой я никогда бы не могла выиграть, как бы себя ни тешила совершенно идиотскими надеждами. И все становилось на свои места: я опять была никто и снова становилась никому всерьез не нужна и против меня был весь этот мир, люди, которым до меня не было никакого дела.

Я скинула чужой парик, чужие очки, швырнула в угол чужую сумку, села на подоконник и хотела поплакать. Но даже слез не было. Навалилась какая-то дикая чугунная тоска, меня могли в любую минуту вышибить из-под этой крыши, потому что я снова превращалась в то, чем была с самого начала, в нормальную бродягу, бомжиху, которой интересуются провинциальные менты, словом, маврушка сделала свое дело - маврушка может уходить.

Это было понятно и по тому, как изменился Гурвич. Когда я попросила у помощника Туманской какую-нибудь мелочевку, потому что у меня не было ни копья, он долго недовольно сопел, раздумывая, потом выудил пятерки и десятки из бумажника и заставил меня написать расписку на листике из его блокнота. Вот это садануло особенно явственно - теперь моя подпись оценивалась в девяносто шесть рублей, которые этот вежливый лощеный типчик выскреб из набитого долларами и кредитными картами бумажника.

Наверное, и это очень дорогое и по-настоящему прекрасное платье с меня сдерут, и все остальное, подбросив более соответствующие моей персоне тряпки. Но мне как-то стало все равно.

Единственное, что меня немного тревожило, - Гришунька. Но я прикинула, что Клецов его не оставит, и если не двинет к Гаше, так у них с матерью есть свое жилье в городе, а она, кажется, добрая, и пока я могу о Гришке не думать, все равно, куда мне с ним?

Я докурила последнюю сигаретку и решила, что мне стоит купить в буфете на этаже новую пачку, попить чаю и пожевать что-нибудь бутербродное, на это денег хватит, взяла ключ на деревянной "груше" и вышла из номера.

"Украина" - из сталинских высоток, стены здесь - как внутри египетских пирамид, коридоры узкие и низкие, придавленно и тускловато освещенные, но уж его-то я разглядела сразу.

Чичерюкин сидел в кресле, принесенном из холла, как раз напротив двери и читал газету "Московский комсомолец". Я не знаю, как и когда он снова вынырнул, но похоже, что охранник занял свою позицию, едва я вступила в номер.

Он отбросил газету и вздыбился, загородив мне дорогу:

- Куда?

- Пожевать и за табачком... - машинально ответила я.

Я не поняла, как он это делает, но он чуть шевельнул плечом, шагнул и я влетела назад, в номер.

Он выдернул ключ из моих пальцев и добавил нехотя:

- Сиди! Я принесу...

- Слушай, ты! Я ведь орать буду!

- Ори... Только кто тебя услышит? - осклабился он. - Тут - все свои. То есть мои. Доходит?

Я молчала, он довольно кивнул, вышел, и я услышала, как в замке повернулся ключ. Я всегда подозревала, что меня где-нибудь по новой запрут, только не догадывалась, что это произойдет так скоро.

Охранник вернулся с пачкой "Явы" и разовой зажигалкой, на тарелочке под бумажной салфеткой - блинчики с творогом.

- Ну, и что со мной теперь будет? - не выдержала я.

- Откуда я знаю? Что прикажут, то и будет...

Широкая рожа его была неподвижной, но глазки злорадно светились. Он ушел и снова запер меня.

Я подняла телефонную трубку. Телефон был отключен. Наверное, здесь, как и в каждой гостинице, есть служба собственной безопасности. Но похоже, для нашего охранника она действительно своя. Они же все из бывших, не то ментов, не то отставных гэбэшников.

И кажется, Гурвич точно знал, куда меня отвезти и где припрятать. Падла гнилозубая!

Я подошла к окну. Далеко вниз уходила отвесная стена, там копошился людской муравейник и суетились на своротке с Кутузовского проспекта легковушки. Номер был угловой, в одной из башен, окно узкое, как бойница.

Ну, и что мне делать? Вылезать на подоконник и вопить благим матом? Ну, во-первых, кто услышит? А если услышат, чем кончится? "Скорой помощью" из психушки, смирительной рубашкой или уколом в задницу до полной отключки, когда становится все равно?

Я не заметила, как слопала блинчики. Они были вкусные. Покурила, подумала, передвинула письменный стол и кресло, загородив дверь, взвесила в руке настольную лампу, она была из старых, из латуни, и тяжелая. Если что придется бить по башке. Если полезут. Хотя все это против охранных штучек детский лепет.

Интересно, а знает ли, что творится, Симон?

Или его холуи стараются так, на всякий случай? По отработанной схеме?

Конечно же я им всем больше совершенно не нужна. Более того, слишком много знаю. А таких гасят без раздумий, даже в более примитивных случаях.

Вот теперь на меня наваливалась самая настоящая физическая усталость. Начала отходить и ныть спина, которой досталось от вертолетной трясучки. Заболели ступни от слишком узких туфель. Голова становилась тяжелой, как чугун.

Челюсть то и дело выворачивало зевотой. Я скинула туфли, стянула платье, чтобы не мять, и улеглась поверх пикейного покрывала на полутораспальной деревянной кровати с инвентарным номером на спинке.

Я тупо и равнодушно, будто речь шла о совершенно постороннем человеке, прикидывала, как меня могут прикончить. Во-первых, нашпиговать наркотой до передозировки. Вот в этом самом номере. Пойди потом разбирайся, кто я такая и как сюда проникла... Во-вторых, автокатастрофа, то есть влить мне в глотку до отключки мощной выпивки, усадить за руль какого-нибудь "Запорожца" и долбануть в лоб каким-нибудь "КамАЗом". Но для этого нужна подготовка, машины и все такое...

Проще всего изобразить полное взаимопонимание, вывести меня за пределы отеля, двинуть по башке и скинуть в Москву-реку, привязав к ногам что-то железное. В этом случае мое бездыханное тело могут и поуродовать, чтобы медэксперты и сыскари не сразу определили, что это и есть останки разнесчастной Л. Басаргиной...

Не знаю, как я умудрилась заснуть. Но отключилась я всерьез и надолго. А проснулась от дикого вопля:

- Мы победили!!

За окном была ночь, стол и кресло от двери отодвинуты, а охранник поддерживал сзади, под мышки, качающегося в распахнутых дверях пьяного до последнего предела Семен Семеныча Туманского. От всей его тяжеловатой элегантности и лоска не оставалось ни фига. Я не знаю, где его носило и под какими заборами он успел отдохнуть, но к его лоснящемуся голому куполу прилип мокрый березовый листочек от банного веника. Допускаю, что владелец заводов, газет, пароходов расслаблялся в какой-нибудь суперсауне, в своей компании.

Расколотые очки свисали с его уха без одной дужки, и он пытался пользоваться ими как моноклем. Во вздернутой руке он держал длинную бутылку, наподобие монумента Родины-матери на Мамаевом кургане, только там в деснице возносился победный меч. Из бутылки капали остатки красного вина, стекали по его щекам и подбородку и пятнали пластрон его белоснежной крахмалки кроваво и гнусно. Впрочем, рубаха была разодрана до пупа, и из-под нее смотрелось волосатое брюшко. Мой герой был похож на вставшего на задние лапы мохнатого медведя гризли. Если медведи, конечно, тоже пьют.

Хотя не уверена, что кто-нибудь из представителей животного мира мог бы надраться до такой степени.

Я молча слезла с кровати, сдернув покрывало и прикрывшись им. В глазах у него клубилась серая дымка, он щурился, пытаясь поймать меня в фокус, наконец поймал и - зарыдал.