Стивен Котлер - Азимут бегства

• Название: Азимут бегства
• Автор: Стивен Котлер
• Издательство: АСТ, Транзиткнига
• Жанр: Детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-031340-3, 5-9713-1634-6, 5-9578-2289-2

«Сефер ха-Завиот».

Таинственный каббалистический манускрипт, много веков странствующий из страны в страну и приносящий туда, где оказался, сначала НЕВИДАННЫЙ взлет мистических Знаний, а потом — огромные беды.

Теперь за этой книгой охотятся мистики САМЫХ РАЗНЫХ школ и направлений — от растафари до иезуитов, от безжалостных сектантов, управляемых безумным священником, до адептов неназываемого Тайного Общества, во главе которого стоит загадочный «Русский».

В чем сила «Сефер ха-Завиот»?

В чем его опасность?!

По иронии судьбы, это предстоит узнать ОБЫЧНОМУ юноше по прозвищу Ангел, СОВЕРШЕННО СЛУЧАЙНО втянутому в странную и кровавую историю поисков Книги…

---

— Ты думал о чем-то потустороннем?

Он кивает головой, снимает шляпу. Пучок соломы, торчащий из шляпы, ложится на дубовую столешницу.

У нее длинная морщинистая кисть, и Анхель знает, даже не оборачиваясь, что она сейчас поглаживает мешочек, привязанный к поясу. В мешочке неизменные монеты «И Цзин», с которыми она сроднилась, как с собственным запахом. Вчера вечером он видел, как она, сидя за кухонным столом, таким огромным, что на нем с десяток детишек могли бы одновременно рисовать мелом, разбрасывала монеты, катившиеся, как уличные булыжники. Пена пользуется тяжелыми металлическими монетами, давно вышедшими из обращения, большими, как сжатый кулак. Однажды в ответ на его вопрос она сказала, что этот оракул восходит к 1000 году до нашей эры. Первоначально бросали кости, потом палочки из тысячелистника, а теперь пользуются тремя монетами. Система состоит из шестидесяти четырех гексаграмм, шести линий, расположенных друг над другом. Некоторые линии прерывистые — они представлены двумя раздельными тире, другие — длинные, выглядят непрерывными. В результате броска происходит угадывание одной из монограмм. Каждая линия гексаграммы отражает одну универсальную категорию, то есть слияние определенных энергий, уловленных в момент, когда складываются условия некоего конкретного архетипа. «„И Цзин“ — это древнейшая последовательность человеческих абстракций», — сказала она. Увидев его недоуменное лицо, она добавила: «Это не мои слова, так написано в книге». С этими словами она вышла из комнаты.

Ее подвижный силуэт в дверном проеме. Мелодичный звон монет.

— Ты думал об оставленном за плечами? — спрашивает она. Ему потребовался целый месяц, чтобы освоиться с ее манерой говорить.

— Ты когда-нибудь выражаешься как обычные люди?

— Ха.

— Кто-нибудь из твоих знакомых говорит нормально?

— У меня масса знакомых.

— Подлежащее, сказуемое, дополнение — спасибо тебе большое.

— Пожалуйста.

Он достает из пачки сигарету и постукивает ею по запястью.

— Да, — отвечает он наконец, — я думал о стрижке шерсти.

— То скучаешь по ним. У тебя ностальгия по жизни, которая никогда не была твоей. Тяжелы такие мысли.

Она никогда не доходила до того, чтобы прямо спросить его о семье, о причинах бегства.

— Очень трудно не скучать по ним, мне не хватает некоторых вещей. Они были хорошие люди, правда хорошие. Я ушел из дома не потому, что они были плохи.

Пена становится за его спиной. Она не прикасается к нему, просто стоит и дышит одним с ним воздухом.

— Я очень хотел сохранить что-то, — говорит Анхель.

Пена кивает, но она стоит за его спиной, и он видит только темнеющее небо и горизонт. Вороны неподвижны, как сидящие в засаде убийцы.

— В девятой части «Элегии» Рильке говорит: «Возможно, мы здесь для того, чтобы сказать: дом, мост, фонтан, ворота, кувшин, яблоня, окно», — и это волнует тебя сейчас больше всего, тебе нужно расширить словарь.

Пена ставит на стол деревянный ящик. Краска облупилась, петли потускнели и стерлись — это видно даже в неярком электрическом свете. Небо за окном становится темно-синим, горы чернеют, а облака бессильно обвисают. Он знает, что она больше всего любит это время суток, и поэтому всегда оставляет дверь открытой, чтобы впустить в дом как можно больше уютных сумерек.

— Может быть, на досуге посмотришь, что в ящике. Там есть пара интересных вещей. — С этими словами она выходит, свистом подзывает собак, они клубком перекатываются через двор, а потом все вместе они выходят в пустыню, на вечернюю прогулку.

День тускнеет, он встает и подходит к высокой лампе на металлической стойке. Она похожа на тростинку и прикрыта кривым абажуром, сделанным будто из крылышек мотыльков. Свет текуч и так бледен, словно его только что искупали в речке. Анхель снова садится и пододвигает к себе ящик. Ящик длиной в один фут, в полфута шириной и высотой в три дюйма. Выглядит очень элегантно и совсем не похож на гроб. Он зажимает концы ладонями и начинает крутить ящичек до тех пор, пока углы не впиваются ему в ладони. Он ставит ящик на стол. Серебряный замок кажется влажным. С тонким тихим скрежетом замок открывается.

Внутри — стопкой, похожей на кирпич, — лежат какие-то бумаги. Поверх стопки — пожелтевшие свитки, перевязанные двойными переплетенными ремешками. Ремешки не мнут свитки, но надежно держат их. Свитки — это карты, Анхель разворачивает их одну за другой, кладет на стол и прижимает углы книгами. Для того, чтобы ничего не упустить, он достает блокнот.

Не головоломка ли это. Пена обожает головоломки.

— Угадай, что это, — скажет она, улыбаясь.

Однажды, работая в саду, она спросила: «Что общего у следующих вещей и людей: президент Джеймс Бьюкенен, двупалый ленивец, чау-чау, подъязычная кость, ртуть, минус сорок градусов, Кахулав, пирамиды, „Полночный ковбой“, флаги Непала, Ливии и Огайо?» Потом она повторила все медленно. У Анхеля не было при себе ручки, поэтому он нацарапал список на грязи, а потом поспешно переписал вопрос. Она оставила его полоть сорняки и, взяв собак, отправилась на прогулку.

Анхель принял условия игры, он пошел в библиотеку и долго рылся в книгах. Для разгадки ему потребовалось две недели.

— Президент Джеймс Бьюкенен был единственным неженатым президентом Соединенных Штатов; двупалый ленивец — единственное из наземных млекопитающих, кроме человека, который совокупляется лицом к партнеру; чау-чау — единственная собака, у которой черный язык; подъязычная кость, которая поддерживает язык, — это единственная кость, которая не присоединяется к другим костям; ртуть — это единственный металл, который находится в жидком состоянии при комнатной температуре; минус сорок градусов — это та точка температурной шкалы, на которой совпадают значения шкал Цельсия и Фаренгейта; Кахулаве — это единственный необитаемый остров Гавайского архипелага; пирамиды — единственное из чудес света, которое сохранилось до наших дней; «Полночный ковбой» — это единственный заурядный фильм, получивший академическую премию за лучшую съемку; Непал — единственная страна, у которой не прямоугольный флаг; Ливия — единственная страна, у которой одноцветный флаг; а Огайо — единственный штат, у которого не прямоугольный флаг. — Он читает ответы в своем желтом ученическом блокноте, притоптывая в такт левой ногой. — Самым трудным оказалось найти чау-чау и ртуть; мне пришлось разыскать специалиста-собаковода в Альбукерке, а в библиотеке найти студента-химика. Все эти люди, животные и вещи — единственные в своем роде.

Она стояла в саду, но ей пришлось сесть на землю, прямо в грязь. Он видел, как она погрузила руки в землю, он слышал, как она смеялась. Когда ей наконец удалось перевести дух, она смогла только, запинаясь, пробормотать: «Специалиста-собаковода в Альбукерке», и ее обуял неудержимый хохот.

— Ты же мог просто спросить, — сказала она ему, смех ее внезапно стих, но она продолжала улыбаться, произнося эти слова. И он знал, что она знает, что иногда очень мило быть рядом с человеком, который, если надо, упадет в грязь или с удовольствием отправится за двести миль только для того, чтобы узнать, кого цвета бывают языки у собак.

Он заглядывает в ящик. Всего в нем семь карт. Одна — карта Древнего Рима: водные пути и акведуки; другая — Рим наших дней, напечатанная на прозрачном пластике, ее можно накладывать на другие карты. Четыре карты Ватикана, две подробные — для туристов, две подробные для прочих надобностей. Была там еще одна карта, рисованная от руки. На легенде надпись: «Тайные ходы под Башней Ветров».

Он выбирает именно эту карту, чувствуя легкий приступ дурноты, похожей на уколы утомления наступающего сна, какое-то странное ощущение в кончиках пальцев. Он следит за линиями глазами, играет с ними, когда они скрещиваются в тесном прямоугольнике посередине карты. Внизу карты прослеживаются тонкие карандашные линии — слова, написанные еврейским колдуном, еврейским Буду. Сбоку, справа от ворот, ведущих на площадь Святого Петра, виднеется мелкая печать, изображающая какую-то птицу, держащую в клюве младенца. На лбу ребенка изображена буква алфавита неизвестного Анхелю языка — иврита или санскрита. Это зрелище захватывает его, околдовывает, затягивает в гиблое место. Он развертывает другие карты и рассматривает их; но их нельзя сравнивать.

Битых два часа он рассматривает карты. Закончив, он чувствует боль напряжения в уставших глазах и слышит урчание в животе. Он идет в дом, кактусы и белая полынь, скрытые в темной тени, выглядят как солдаты плохо видимой армии. Пена уже спит, но Анхель обнаруживает горячий кофе и рыбную похлебку, давно остывшую. Он берет деревянную миску с супом и несет ее назад, к своему столу. Вернувшись, он достает заправленный фонарь «молния», который пахнет керосином еще до того, как Анхель поджигает фитиль. Он съедает суп, закуривает сигарету и смотрит в небо, усеянное мириадами звезд. С невероятного расстояния светит яркая Венера, хотя сам Анхель не подозревает об этом.