Р Иванов-Разумник - Писательские судьбы

• Название: Писательские судьбы
• Автор: Р Иванов-Разумник
• Жанр: Публицистика

---

Капля жизни в море лет!

Вот - одно воспоминанье,

Вот - и памяти уж нет.

Но как прежде - ярки зори,

И как прежде - ясен свет,

"Плещет море на просторе"

Лишь тебя на свете нет.

Подыши ж еще немного

Сладким воздухом земным,

Бедный, слабый воин Бога,

И - уйди, как легкий дым...

Это - последнее его стихотворение, такое простое и такое обреченное, Прошло полтора десятилетия после его смерти - и Сологуб, как писатель, совершенно забыт в СССР, точно его и не было ("Вот - и памяти уж нет!"); он заслонен десятками калифов на час, память о которых погибнет без шума как раз тогда, когда вновь воскреснет имя Федора Сологуба и начнет разрабатываться замечательнейший его архив, ныне мертвым грузом лежащий в Пушкинском Доме.

I. ПОГИБШИЕ

Велик синодик писателей, тем или иным путем погибших за эти тяжелые годы, - настолько велик, что дать полный перечень их в коротком очерке вряд ли возможно. Расскажу лишь о сравнительно немногих, ибо знаю далеко не о всех; так, напр., судьбы провинциальных и областных писателей, подвергшихся "ежовскому" погрому в 1937 г., мне почти неизвестны. Но и без них синодик этот достаточно велик.

Можно сказать, что синодик этот открывает собой Александр Блок (умер 7 августа 1921 года), задушенный той волной духовной контрреволюции, которую обрушили на наши головы большевики. Через полтора месяца после его смерти был расстрелян Н.Гумилев, - нельзя ведь было уступить пальму первенства великой французской революции, которая гильотинировала же поэта Андрэ Шенье!

Гумилев был первой, но не последней жертвой; афишированных расстрелов писателей больше не было, но сколь многие погибли потом "под шумок", не то расстрелянные, не то получившие "десять лет строгой изоляции без права переписки", по официальной терминологии. Вот, напр., столь много шумевший Борис Пильняк, - что с ним? В камерах Бутырской тюрьмы в Москве, в 1937-1938 гг., говорили о его расстреле "за шпионаж", - а тюрьма, вообще говоря, хорошо осведомлена о судьбах своих сидельцев.

По тем же моим "тюремным сведениям", несомненно были расстреляны в это же время такие "киты" советской литературы, как пресловутые Авербах и Михаил Кольцов. Первый из них, зять чекистского диктатора Ягоды, возглавлял собою знаменитую ВАПП (Всесоюзную Ассоциацию Пролетарских Писателей) и чувствовал себя хозяином русской литературы. Смешно было читать, как в редактируемых им литературных газетах и журналах ("На Посту") торжественно сообщалось: "Генеральный секретарь ВАПП-а, тов.Авербах, вернувшийся из поездки заграницу, вступил сего 5-го марта в исполнение своих обязанностей..." Смешно, но смех выходил, действительно, горький, так как этот полновластный секретарь, автор бездарных, полуграмотных критических статей, травил направо и налево кого хотел, раздавал литературные чины и ордена, требовал безусловного уничтожения всех "попутчиков", как врагов большевизма. Загадочное до сих пор самоубийство Маяковского (вот и еще один из погибших) в значительной мере объясняется этой травлей.

К слову - о Маяковском. Перед тем как застрелиться, он написал большое письмо и надписал кому-то адрес на конверте; кому - родные в отчаянии и суете не досмотрели. Это досмотрел немедленно явившийся на место происшествия всесильный тогда помощник Ягоды, специально приставленный "к литературным делам" Агранов - и письмо исчезло в его кармане, а, значит, и в архивах ГПУ. Об этом Агранове, его "дружбе" с писателями, его характерных беседах с Андреем Белым и Замятиным надо бы при случае тоже рассказать подробно. После падения и расстрела Ягоды Агранов тоже "пал" и был расстрелян; жена его, пребывавшая в 1937-1938 гг. в женской камере Бутырской тюрьмы, покушалась на самоубийство (вскрыла себе вену в бане) и ходила потом с парализованной рукой. Сослана или расстреляна?

Гибель Есенина в 1925 г. тесно связана не только с его болезнью (смотри его предсмертную поэму "Черный человек"); ведь и самая болезнь была следствием невозможности писать и дышать в гнетущей атмосфере советского рая. Знаю об этом из разговора с Есениным за год до его смерти, когда он приехал ко мне летом 1924 г. в Царское Село, - о нем тоже надо будет рассказать подробно. Десятилетием позднее покончила с собой неосторожно вернувшаяся в советский рай Марина Цветаева, наряду с Борисом Пастернаком - самым талантливым поэтом современности...

Возвращаюсь, однако, к всесильному в начале тридцатых годов "генеральному секретарю ВАПП" Авербаху. Закат его начался в 1932 г., когда апрельским декретом, под шумок подготовленным Максимом Горьким (переехавшим из Сорренто в Москву и мечтавшим самому стать во главе русской литературы), уничтожена была ВАПП, а сам ее генеральный секретарь сослан на уральские заводы руководителем одной из провинциальных литературных ячеек: не из грязи да в князи, а наоборот... Это было настоящее литературное землетрясение: все былые друзья и лакеи всесильного литературного временщика поспешили от него "отмежеваться", раскаяться, принести повинную... Еще через 3-4 года, после расстрела Ягоды, такая же участь постигла и Авербаха. Жена его, дочь известного В.Д.Бонч-Бруевича, тоже писательница, в силу больших партийных связей отца получила "только" бессрочное заключение в одном из женских специальных концлагерей.

Чтобы покончить с этими подонками литературы, надо упомянуть здесь и о пресловутом "очеркисте" Михаиле Кольцове, игравшем не менее крупную роль, чем Авербах. В самом начале периода "ежовщины", родной брат Михаила Кольцова, присяжный карикатурист "Известий" Бор.Ефимов нарисовал появившуюся в этой газете карикатуру "Ежовые рукавицы": рукавица, утыканная шипами и гвоздями, сжимает мертвой хваткой в ужасе вопящего "контрреволюционера"... Мог ли художник предполагать, что одними из ближайших жертв этой рукавицы явятся не только он, но и только что со славой вернувшийся из Испании его могущественный брат, член редакции "Правды", Михаил Кольцов! В один прекрасный день явились в эту газету два адъютанта Ежова, вызвали М.Кольцова из редакционного заседания и увезли его с собой - в недра Лубянки, откуда он больше не возвращался. К Бор. Ефимову судьба была благоприятнее; в 1940 г. он вынырнул на страницы газет со своими карикатурами.

Хоть и не на тему - о писателях - но к слову о художниках: известна тяжкая судьба талантливого Шухаева, приехавшего в середине тридцатых годов с женою из Парижа в советский парадиз. В "ежовские времена" и его и жену, столь не во время "репатриировавшихся", сослали в разные лагеря Сибири - конечно, по штампованному обвинению "в шпионаже": жена и он переписывались с парижскими друзьями...

Но вот и крупный представитель подлинной литературы: князь Святополк-Мирский. Как известно, он занимал видное место в "европейской" русской литературе, был критик и историк, особенно признанный в Англии. Он прельстился увещаниями Максима Горького (много зла натворил этот человек!), его рассказами о расцвете писательской деятельности в России после падения ВАППа, "репатриировался", вернулся на родину и скромно встал там просто "Мирским" в печальные ряды советских критиков и историков литературы, вынужденных поголовно стать марксистами.

Не один раз приходилось печатно каяться бедному писателю в якобы совершенных им ошибках и проступках против "марксистской идеологии" в своих статьях; но все же при жизни его высокого покровителя, Максима Горького, его еще терпели и не трогали. Но вот умер Максим Горький, родился пресловутый Ежов - и Святополк-Мирский был немедленно арестован: конечно, и он тоже по обвинению в "шпионаже", ибо и он тоже имел неосторожность переписываться со своими оставшимися в Европе родными и друзьями. Его сослали на Дальний Восток, в гиблое место - бухту Ногаево, где он и умер в 1939 или 1940 году (не помню). Умер - от голода, как сообщал из этого гиблого места находившийся там в ссылке (если тоже уже не умер) другой писатель, известный Юлий Оксман, - еще одна из жертв нелепого террора.

Я ручаюсь за достоверность всего здесь рассказываемого, но не всегда могу поручиться за точность сведений о конечной судьбе писателей, вошедших в этот небывалый в мире писательский синодик: расстрел или "десять лет строгой изоляции без права переписки" - как узнать сквозь туман глубочайшей тайны, каким ГПУ окутывает все такие дела? Вот, напр., гремевший во всех театрах советской России драмодел Киршон, "советский Шекспир и Мольер" (в эпитетах лакейская критика не стеснялась), друг и приятель Ягоды, заполнявший плохими комедиями театральные подмостки всех городов, зарабатывавший до миллиона рублей в год, имевший дачи на черноморском побережьи - и прямо из собственной дачи попавший в 1937 г. в отдельную камеру Лубянской тюрьмы: как знать расстрелян ли он (о чем в тюрьме уверенно сообщали), или запрятали "на 10 лет" в каменный мешок изолятора? Так или иначе, но вот и еще один писатель (каков бы он ни был), вычеркнутый из числа живых.