Александр Звягинцев - Принуждение к любви

• Название: Принуждение к любви
• Автор: Александр Звягинцев
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-062092-0, 978-5-271-25284-6

Плутовка-судьба иногда принуждает нас к любви, но мы понимаем, что это принуждение не насилие, а благо. А иногда принуждение представляется нам полной и сладостной свободой…

Валентин Ледников, в недавнем прошлом работник прокуратуры, неожиданно оказывается втянутым в темную интригу, которую плетут чрезвычайно влиятельные и не стесняющиеся в средствах люди. Эти люди пользуются покровительством сильных мира сего, причем не только в России, именно они стоят за кулисами «оранжевой революции» на Украине.

Расследование, которым занялся Ледников, грозит обернуться катастрофическими последствиями. Но как отступить, если в интригу оказалась втянута женщина, которую он давно любит? Если его обвиняют в причастности к смерти друга? Если из мглы прошлого всплывают тени некогда всемогущих тайных орденов?

Чем больше Ледников углубляется в опасное и непредсказуемое расследование, тем понятнее становится, что дело не только в корпоративных и политических интересах. Здесь столкнулись и смешались подлость и страх, любовь и ненависть, коварство и ревность…

---

Ее просто распирало от веселья.

- Мальчуган, - заорала она вдруг. - Я тебя очень хочу, сегодня и сейчас!

- Что так?

- Естество свое берет.

- Так мороз на дворе, - рассудительно сказал я. - Сегодня градусов десять.

- Эх ты, хлюпик! - фыркнула Разумовская. И задорно продекламировала: - Мороз десятиградусный трещит в аллеях парка, нам весело, нам радостно и на морозе жарко! Мальчуган, будь готов!

Судя по всему, она была в машине, а там ее всегда распирало от радости, там она всегда себя чувствовала хозяйкой жизни. Хотя, когда Разумовская себя ею не чувствовала? Это было ее обычное состояние.

- Завтра утром я улетаю, так что вечером мне нужно быть в семье - прощальный ужин и все такое… А до вечера я вся твоя.

- А как же прощальная ночь с безутешным супругом? Сил-то хватит на всех?

- Мальчуган, на свете есть вещи, недоступные твоему пониманию. - Разумовская просто не соизволила обратить внимание на мои колкости. - Ты где? Только не вздумай объявить, что у тебя срочные дела. Я - твое главное дело.

Было ясно, что увильнуть не удастся. Да, собственно, чего увиливать? От чего? Чего ради?

- Так, значит, план такой. - Разумовская резко перешла на деловой тон. - Сначала обедаем где-нибудь по-быстрому, а потом прямо к тебе.

Вот так с ней всегда - все рассчитано и расписано по минутам. Не только своя жизнь, но и чужие.

- Я сейчас подберу тебя, - сообщила она.

- Звучит оскорбительно, - проворчал я.

- А ты будь выше этого, мальчуган, - тут же посоветовала она. - Будь гордым и высоким.

- О господи, что тебя сегодня так несет?

- Я вся в предвкушении. Просто потеряла голову! Кстати, где ты сейчас?

- На Сухаревке.

- Ты гений, мальчуган!

- Чего так?

- Потому что я сворачиваю на Сретенку, и через две минуты мы уже вместе. Думай, куда пойдем обедать…

Вот так вопрос с бегемотовским поручением отпал сам собой. Но до появления Разумовской я все-таки успел позвонить отцу. Попросил его посмотреть в Интернете статью из «Эха» и подумать, что бы она значила. Отец, который наверняка оторвался от телевизора, по которому шли бесконечные новости с киевского Майдана, занятого оранжевыми демонстрантами, обещал помочь и сразу положил трубку. Наверное, он был самым заинтересованным зрителем оранжевой революции в Москве, потому что родился в Киеве и детство его прошло на том самом Крещатике, где теперь рядом с шикарными магазинами дымили трубами палатки борцов за превращение Украины в европейское государство.

Разумовская действительно подкатила через несколько минут. Я любил смотреть на нее в машине. Они были созданы друг для друга. Большинство людей, садясь за руль, буквально меняются.

У многих лезут наружу комплексы и склонности к преступлению. Образ же Разумовской за рулем обретал черты совершенства и законченности. В отличие от других женщин она держала руки на верхней части руля. Обычно так водят автомобиль люди с развитой фантазией, интеллектуальным вкусом, веселым характером, уверенностью в себе и любящие при необходимости поспорить. Иногда ее руки напоминали классическое положение - стрелки, стоящие на «без десяти два». Иногда она вытягивала их вперед, насколько это возможно, с силой упираясь спиной в подушку кресла. В движении этом было что-то порочное и весьма сексуальное.

А как она выходит из машины! А как в нее погружается…

Уже через несколько минут мы с Разумовской сидели в китайском ресторане среди огромных аквариумов, в одном из которых лениво плавала одинокая пятнистая мурена, тело которой извивалось, как флаг на ветру, и вкушали карпа в кисло-сладком соусе. Разумовская ела с таким удовольствием, будто ее перед этим долго морили голодом.

- А ты что невесел, мальчуган? - оторвавшись от карпа, вдруг участливо спросила она. - Что ты голову повесил? Неужто опять о печалях отечества нашего любезного страдаешь? О родине малой и большой?

Ну, это уже было слишком! Сначала Бегемот ведет себя со мной как с последним клерком, а теперь еще Разумовская позволяет себе…

- Да потому я невесел, что эрекция у меня тут на днях пропала. - Тяжело вздохнув, я с горестным видом уставился на затаившуюся среди камней мурену, которой никакая эрекция не грозила от рождения.

Разумовская чуть не подавилась своим карпом и уставилась на меня. Я виновато понурил голову.

- Мальчуган, ты чего? Ведь неделю назад…

- Пока не вообще пропала, а поутру, - горестно поведал я. - Знаешь, раньше поутру просыпаешься - аж звенит! Чувствуешь в себе силы - необъятные. Весь организм трубит: вот он я какой! Петь хочется. И главное - никакой бабы рядом не надо. Натуральный глас торжествующей здоровой плоти! А ну, расступись, честной народ, не то зашибу ненароком!

Наклонившись поближе к Разумовской, я чуть слышно пробормотал:

- Вот уже четыре дня…

Забыв о карпе, она внимательно смотрела на меня. Вроде бы мне удалось с достоинством выдержать ее сверлящий взор, но тут она снова принялась за остывшую рыбу, и я понял, что разоблачен.

Закончив с карпом, она отложила вилку в сторону, промокнула губы салфеткой и ласково сказала:

- Не переживай, мальчуган, сейчас по дороге зайдем в аптеку, и я куплю тебе виагру - лошадиную дозу. Не то что петь потянет, ты у меня вприсядку пойдешь!

Вот такой она была, Анна Юрьевна Разумовская.

Моя Анетта, моя первая и последняя студенческая любовь, которая после какой-то дурацкой нашей ссоры вышла назло мне замуж за офицера-разведчика - правда, менять свою чудную фамилию и становиться госпожой Панюшкиной отказалась - и уехала с ним в Америку. Там она родила сына, училась на каких-то курсах чуть ли не в Стэнфорде, стала профессиональным политологом, специалистом по утверждению демократии на постсоветском пространстве. По возвращении в Москву ее муж сразу ушел из органов, думаю, сыграла роль экзотическая в его кругах карьера жены. А расторопная и беззастенчивая Анетта тем временем стала сначала вторым, а потом и первым человеком в российском отделении одного из самых серьезных западных фондов. Официально фонд нес идеи свободы и уважения прав личности, а на деле с помощью грантов, всяческих курсов, лекций, семинаров и прочих совместных радений формировал в стране группы людей, свято убежденных, что наша богатая, но малопредсказуемая страна должна стать безопасной и послушной частью цивилизованного мира. О том, что это означает полное подчинение Западу - причем границы этого подчинения нигде и никогда принципиально не оговаривались - разумеется, говорить было не принято. Это считалось грубостью, дурным тоном, неотесанностью и манией преследования. Или еще хуже - имперским синдромом.

Не знаю, как Разумовская жила со своим доблестным мужем-разведчиком за океаном, но мне она позвонила сама сразу после их возвращения и предложила увидеться.

Произошла странная встреча. Мы о чем-то бессмысленно говорили и больше всего боялись коснуться друг друга. Ибо понимали, первое же прикосновение - и сразу станет ясно, осталось ли все по-прежнему или мы уже чужие. Прикосновение состоялось, и сразу выяснилось, что ничего не изменилось. Хорошо запомнилось только, как моя рука не узнала тонкую талию Анетты, она вдруг оказалась ощутимо раздавшейся вширь. Последствия родов, сообразил я потом.

Она вернулась в мою жизнь совершенно по-хозяйски, ничуть не сомневаясь в своем праве устроить между нами все так, как ей нравится. Я же после ухода жены, забравшей с собой сына, легко и бездумно подчинился, не понимая, на что себя обрекаю. Потому что Разумовская от природы была наделена врожденным инстинктом власти. Стремление властвовать было смыслом ее жизни. Это занятие никогда ей не надоедало. И дело было не в масштабах власти, она не претендовала на какие-то особые политические и административные высоты, хотя и делала стремительную карьеру. Просто распоряжаться окружающими, помыкать ими, разводить и сводить по собственному усмотрению было ее предназначением в этом мире, без этого она не могла. Такой вот она уродилась, моя Анетта.

Кстати, я никогда не звал ее Аней, Анькой или, прости господи, Анютой! Как-то сразу придумалось - Анетта.

Потом случайно нашел книжку с толкованиями разных имен. Про имя Анна там шел какой-то святочный лепет: «В Анне с раннего детства проявляется ее главное качество - доброта. Она с радостью ухаживает за котятами, щенками, птичками. Играя со своими куклами, обращается с ними, как с младшими детьми. В более старшем возрасте она поможет старенькой соседке с покупками и в работах по дому. Заботы родных и близких ей людей становятся и ее заботами. Окружающие нередко этим злоупотребляют, но Анна из-за этого не обижается.

Она вполне может быть сестрой милосердия, учительницей, воспитателем. Отдает себя работе полностью, не заботясь при этом о материальной стороне дела».

Я от души нахохотался, потому что все в Анетте было прямо противоположно этой характеристике. Котята, куклы и милосердие! И старенькая соседка в придачу!