Ирвин Шоу - Пестрая компания (сборник)

• Название: Пестрая компания (сборник)
• Автор: Ирвин Шоу
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-008867-1

Жизнь — идет. Жизнь — продолжается. Друзья становятся чужими, — да и есть, ли в круговерти повседневности время на дружбу? Возлюбленные кажутся жестокими и циничными, — но во что превратилась любовь в мире, где самое важное — добиться успеха, а самое главное — не отстать от других? Не думать, не чувствовать, не останавливаться — только бы продолжать существовать…

---

Митчелл неторопливо открыл мешочек, из которого при каждом движении доносилось нежное позвякивание, и извлек содержимое. На его ладони оказалась большая медаль на цепочке. Серебро тускло поблескивало в свете лампы. Руфь встала на колени на кушетке рядом с Митчеллом и вопросительно заглянула ему в глаза. Ей не терпелось узнать, понравился ли Митчеллу подарок. Лейтенант взглянул на обратную сторону медали. Там оказался Святой Христофор — древний и немного кособокий. Медаль была отлита из тяжелого серебра, и Святой — неуклюжий и угловатый — вызывал глубокие религиозные чувства, столько души вложил в него давно умерший серебряных дел мастер.

— Это для путешественников, — торопливо произнесла Руфь. — Штурману, подумала я, медаль может очень — очень помочь… — Кончено, это не моя вера, — продолжила она с застенчивой улыбкой, — но думаю, что вреда не будет, если покровителя путешествующих ты получишь из моих рук. Вот почему я ездила в Иерусалим. Мне хотелось найти для тебя что-то вроде этого, что-то святое. Ты не считаешь, что святой предмет из самого Иерусалима может иметь больше силы по сравнению с другими?

— Конечно, — согласился Митчелл. — Просто обязан иметь.

— Ты будешь её носить? — робко спросила Руфь, искоса посмотрев на лейтенанта, который держал медаль на весу за цепочку.

— Постоянно, — ответил Митчелл. — Днем и ночью, в каждом боевом вылете, в каждой поездке на джипе.

— Можно я её на тебя надену?

Митчелл расстегнул ворот рубашки и протянул медаль девушке. Та встала с кушетки, лейтенант склонил голову, и когда медаль скользнула под одежду на грудь, Руфь наклонилась и поцеловала Митчелла в шею, в то место, где цепочка касалась тела.

— Ну, а теперь, — деловито сказала она, — не будем терять времени. Свет нам ни к чему, — добавила девушка и выключила лампу.

Затем она подошла к окну и откинула в стороны тяжелые занавеси. Митчелл сразу ощутил прохладу, которую принес с собой легкий, чуть пахнущий солью и пропитанный запахами близлежащих садов легкий ветерок. Руфь стояла у окна, и лейтенант подошел к ней. Холодок серебряного украшения на груди был для него пока непривычен. Он встал у неё за спиной и, легонько обняв, посмотрел на ночной город. Белые здания — очень современные и в то же время какие-то библейские — сияли в ярком свете луны, а с запада доносился тихий шепот моря. Митчеллу хотелось сказать, что он будет помнить её и все то, что с ней связано. Он хотел сказать, что не забудет её утонувшую мать и томящегося в лагере отца, её прежнего возлюбленного, который не боялся пить с ней шампанское в нацистских кафе. Митчеллу хотелось, чтобы девушка знала, что в его памяти останутся сделка с жуликом греком, трюм парохода постройки 1887 года и евреи, перед смертью вымаливающие у матросов единственный лимон в обмен на золотой подсвечник. Лейтенанту хотелось сказать, что, пролетая над Германией или любуясь, как падает первый снег в его родном городке, он будет вспоминать об уткнувшейся носом в песок пляжа лодчонке, о неделе в здании кинотеатра и об английских патрулях на улицах. Одним словом, Митчелл страстно желал сказать Руфи, что пережитый ею ужас и её отвага не будут забыты, но не знал, как это сделать. Но, кроме того, лейтенант хотел быть до конца честным — хотя бы с самим собой. В глубине души он понимал, что дома в Вермонте, если ему суждено туда вернуться, эти события и люди постепенно начнут стираться в памяти, и все больше станут походить на рассказы из детской книжки, прочитанной много-много лет тому назад. Он крепче прижал девушку к себе, но так ничего и не сказал.

— Вон он, — небрежно бросила Руфь. — Видишь, как он стоит у соседнего дома. Приглядись… Рядом с калиткой.

Митчелл вытянул шею и посмотрел через плечо девушки. Внизу на улице, метрах в тридцати от дома, в котором жила Руфь, виднелась, почти совсем утонувшая в тени фигура человека.

— Али Хазен, — пояснила Руфь. — Он постоянно является сюда и торчит под окнами. Думаю, что этот тип меня когда-нибудь убьет, — с вздохом закончила она.

Руфь отвернулась от окна и повела Митчелла через полосу лунного света, делившую комнату на две части. Дойдя до кушетки, девушка мрачно взглянула лейтенанту в глаза, потом неожиданно толкнула его на узкое ложе и легла рядом.

— Ну, а теперь, лейтенант… — она поцеловала его в щеку, — … расскажите мне о Вермонте.

Ходячий раненый

Интересно, что случилось с гардинами?

Он лежал в постели, напряженно прислушиваясь, к дикому, постоянно выводящему его из себя, гвалту под окном, которое выходило на одну из каирских улиц. Его нервная система уже не могла выдерживать безумные вопли мальчишек-газетчиков, цокот копыт, чем-то похожий на нескончаемую металлическую капель, рыдающие завывания уличных торговцев. Лучи солнца, яркого и обжигающего, как раскаленная до бела монета, врывались в комнату через раскрытое окно. Растрепанные гардины валялись на полу, часть шнуров от них тянулись к верхней части оконной рамы, и Питеру казалось, что они похожи на разорванную паутину.

— Что случилось с занавесями? — спросил он хрипло. Горло у него пересохло, а голова с правой стороны словно раскалывалась.

Мак брился у умывальника, щетина под лезвием бритвы потрескивала, и в этом негромком звуке было нечто спартанское.

— Вчера вечером, — ответил Мак, не поворачивая головы, — в состоянии возбуждения…

— Какого ещё возбуждения?

— …ты сорвал гардины.

— С какой стати?

Мак неторопливо и очень аккуратно выбрил кожу вокруг своих коротких солдатских усиков щеткой и сказал:

— Точно не знаю. То ли ты хотел меня выкинуть из окна, то ли выпрыгнуть сам. Впрочем, возможно, тебе просто не понравились гардины.

— Боже мой!

Мак сполоснул лицо и добавил:

— Ну и надрался же ты вчера, Питер.

— Что я ещё натворил?

— Два лейтенанта и майор. Внизу в салоне. Десять минут оскорблений.

— Майор! Господи! — Питер закрыл глаза.

— Думаю, что лейтенанта ты ударил, — голос Мака из-за полотенца звучал приглушенно. — Во всяком случае, что-то ты ударил, можешь не сомневаться. Ты порезал руку.

Питер открыл глаза и посмотрел на руку. На тыльной стороне правой кисти зияла широкая, отвратительная рана, уже начинающая припухать по краям. Только взглянув на рану, он почувствовал, как болит рука.

— Я помазал её йодом, — сказал Мак. — Ты не умрешь.

— Спасибо, — Питер бессильно уронил руку и облизал сухие губы. — Что я говорил майору?

— Называл его «человеком из джунглей», «имперским пожирателем падали», «гезирским кровососом» и «штабным палачом».

— Достаточно, — прохрипел Питер, правая сторона его черепа болела невыносимо.

— Ты был к нему несправедлив, — спокойно сказал Мак. — Майор — парень вполне приличный. Три года воевал в пустыне. Доставлен из Сицилии с дизентерией. Дважды ранен. К штабу приписан всего четыре дня назад.

— Боже мой, — прошептал Питер. — Боже мой…

В комнате установилась тишина. Мак натянул рубашку и расчесал волосы.

— Ты его имени случайно не знаешь? — наконец спросил Питер.

— Майор Роберт Льюис. Было бы неплохо, если бы ты его нашел и пожелал доброго утра.

— А как насчет лейтенантов?

Мак достал записную книжку, сверился с записями и сказал:

— Макинтайр и Кларк. Ждут тебя с нетерпением.

— Очень скоро наступит день, — пробормотал Питер, — когда я вообще перестану пить.

— Небольшое количество виски, — мягко произнес Мак, — благотворно действует на душу. Чем я могу сейчас тебе помочь?

— Ничего не надо. Спасибо.

Мак направился к дверям.

— Мак…

— Слушаю вас, капитан… — звание Мак произнес очень серьезным тоном, в котором, однако, можно было уловить легкую насмешку.

— Мак, это случилось со мной первый раз в жизни.

— Знаю, — ответил Мак и вышел из комнаты.

Питер встал, доковылял до умывальника и посмотрел на себя в зеркало. Он увидел знакомое удлиненное лицо, зазубренный, со следами от шва шрам на лбу и странное темное пятно в глазу. Совсем недавно целых три недели он этим глазом ничего не видел. Отражение в зеркале слегка вибрировало, так, как оно вибрировало два последних месяца.

Питер тщательно побрился и вышел, чтобы принять душ. Вернулся он освеженным и чувствовал себя значительно лучше. Одевшись, он снял погоны с тремя звездочками со старой форменной рубашки и прикрепил к свежей, автоматически проверив, не осталось ли на них следов губной помады. Три с половиной года тому назад, когда он служил в Аррасе, на погонах сохранились такие следы, и он проходил весь день, не зная об этом и не переставая удивляться, почему с губ сержантов не сходит улыбка.

Покончив с туалетом, он вышел, чтобы принести извинения майору.

Он сидел за письменным столом и нещадно потел. В Египте стояла такая жара, что Питеру казалось, будто он пребывает внутри воздушного шара, в который непрерывно подавался горячий воздух, и давление в котором постоянно нарастало. Пропитанный жаром воздух был наполнен стрекотом пишущих машинок, а перед глазами роились подлинные хозяева Египта — хитрые и злобные мухи.