Ирвин Шоу - Бог здесь был, но долго не задержался (сборник рассказов)

• Название: Бог здесь был, но долго не задержался (сборник рассказов)
• Автор: Ирвин Шоу
• Издательство: Литература, Кристалл
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000

Ирвин Шоу (1913–1984) — видный американский писатель, один из самых популярных авторов нашего времени. Из-под его пера вышли такие известные романы как «Молодые львы» (1948), «Богач, бедняк» (1970), «Ночной портье» (1975) и множество других. Признанный мастер-романист, Ирвин Шоу создал также немало прекрасных образцов «малой прозы». Новеллы его отличаются изяществом стиля и точностью характеристик — психологических и социальных.

Во второй том Полного собрания рассказов вошли ранее не издававшиеся на русском языке сборники «Ставка на мертвого жокея» (1957), «Любовь на темной улице» (1965), «Бог здесь был, но долго не задержался» (1973).

---

Но я стоял перед ним не трогая со стола биту. «Ну, чего вы еще ждете?» — одернул меня Эллсуорт. «Боюсь, сэр, я ничего не понимаю». Думал, что говорю правду, но на самом деле лгал. Тогда он начал материться — никогда еще не видел такого разгневанного офицера. «А ну, прочь, долой с моих глаз! — заорал он. — Сколько же вот таких, как вы?! Будь на то моя воля — так никогда вам больше не видать Англии! Такие, как вы, слюнтяи, навсегда остаются военнопленными. Лагерь, тюрьма — вот ваш удел. У вас не душа военнопленного, у вас… его яйца!» Простите за грубость, миссис Маклейн никогда никому не рассказывал эту заключительную часть — и сохранилась у меня в памяти не пройдя военную цензуру.

— Ну и чем же все закончилось? — Розмари оставила без внимания принесенное извинение.

— Да ничем. Больше на глаза Эллсуорту я не показывался. И, честно говоря, больше я его не видел — не вынес бы его презрительного отношения к себе. Трижды Стального Брата кажется в конце концов казнили. — Посмотрел на часы. — Однако поздно уже. — И помахал официанту, чтобы принес счет.

Кэррол, подавшись вперед, наклонился к нему над скатертью, где появились пятна от вина.

— Совсем не уверен, что не повел бы себя, как вы.

— В самом деле? — слегка удивился Гаррисон. — Я все спрашивал себя — прав ли Эллсуорт? Но сегодня я ведь совершенно другой человек. — И жестом отчаяния дал понять, что признает свой тогдашний провал.

— Вы совершенно другой? — вмешалась Анна. — Но я этого вовсе не хочу.

Гаррисон похлопал ее по руке, лежавшей на столике.

— Какая ты славная, милая девушка, дорогая Анна! Может, все это было не так уж и важно. В том состоянии, в каком я тогда находился, мне пришлось бы убивать его несколько недель кряду. — Заплатил по счету и встал из-за стола. — Разрешите предложить вам еще по стаканчику на ночь? Я обещал своим друзьям встретиться с ними в Сен-Жермен-де-Пре.

— Нет, благодарю мне пора возвращаться в контору, — отказался Кэррол. — Обещали сделать мои снимки к полуночи.

— А для меня уже поздно, — подхватила Розмари. — Завтра мне предстоит длинный трудный день.

Когда вся компания закрывала за собой дверь, свет в ресторане погас. Улица встретила их, разгоряченных, темнотой и холодным, колючим ветром.

— Ну, в таком случае, — продолжил Гаррисон, — миссис Маклейн проводим до дома.

— О, не стоит, нет никакой необходимости! — возразила Розмари.

— Я уже предложил миссис Маклейн проводить ее, Элдред, — неуверенно пробубнил Родни.

— А-а… так должен сказать, — вы попали в надежные руки. — И поцеловал Розмари руку, — недаром прожил во Франции долгие годы. — Необычайно приятный вечер провел в вашей компании, миссис Маклейн. Надеюсь, разрешите позвонить вам еще как-нибудь. Обязательно напишу Берту, поблагодарю его.

Пожелали друг другу «спокойной ночи». Розмари объявила, что не прочь, еще пообщаться, чтобы в голове прояснилось. В такси сели втроем — Гаррисон, Анна и Кэррол — хотели подвезти Кэррола до его конторы, Гаррисону по пути. Розмари позволила Родни взять себя под руку, и они молча направились к Елисейским полям.

Холодный воздух обжигал лицо Розмари, перед глазами пошли какие-то странные круги и Эллипсы, — зарождались где-то в области затылка, вырывались наружу, все время расширялись, захватывая в свое пространство весь Париж… Однако крепче оперлась на руку Родни.

— Послушайте, — начал было он, — может быть такси…

— Ша! оборвала она его.

За десять ярдов, отделявших кромешную тьму от ярких огней Бульваров, она остановилась и поцеловала его — пыталась таким образом найти фиксированную точку: нужно ведь удерживать эти странные фигуры в определенных рамках. У его губ вкус свежего винограда… Целуя ее в ответ, он весь дрожит… Несмотря на холодный весенний ночной ветер, лицо у него удивительно теплое… Розмари отстранилась от него, не спеша пошла, снова повторила:

— Ша!

Хотя он молчал, не произнес ни единого слова.

Вот и Елисейские поля; публика выходит из кинотеатра. На громадной афише над входом девушка-великан, в ночной рубашке, направляет пистолет размером с пушку на высокого, футов тридцать, не меньше, мужчину в смокинге.

Проститутки медленно разъезжают парами в спортивных машинах в поисках удачного ночного промысла. Будь она мужчиной, хоть разок пошла бы на это, — хоть разок. Одна парижская плоть трется о другую… Мужичина и женщина, — это Он их создал. Вот сейчас, в эту минуту, сколько людей, позабыв обо всем на свете, крепко сжимают друг друга на ходящих ходуном, скрытых посторонних глаз кроватях… Быть может, и Гаррисон, вечный военнопленный, забыл сейчас о своей мрачной Азии, наслаждаясь горячим телом круглолицей девушки, которой повезло выйти из варшавской тюрьмы. А Кэррол забавляется с одной из своих великолепных моделей, которых фотографировал, когда не снимал ужасные сцены войны. Бог наверняка был там — стоял опершись на каминную доску и наблюдал, как надсмотрщик, за этими физическими упражнениями, но долго там не задержался…

Жан-Жак, крепким, подвижным телом опытного любовника… Сейчас их тела — его и его равнодушной к лыжам жены, с большими серыми глазами — тесно переплелись в законном приступе страсти на широком супружеском ложе на авеню Фош, а в резерве — девушка в Страсбурге и еще одна в горах, ожидая его на уик-энд для весенних прогулок на лыжах. Только после этого он остановится в Цюрихе, чтобы поискать там психиатра, готового оказать ему услугу.

Сколько же есть самых разных способов использования человеческой плоти, в самых разнообразных проявлениях! Ее можно нежно ласкать; рубить, кромсать, расчленять; умерщвлять одним ловким ударом; карать на городской улице; сделать из тряпок смешное подобие сексуального мужского орудия для ее, плоти, удовлетворения, как например, в польской тюрьме; лелеять и презирать; оберегать и уничтожать. Шумные, чавкающие движения в чреве, создающие новую плоть«…мужчина должен делать что положено мужчине». Еще плоть может сделаться мертвой и лежать, как плоть Бриана Армстеда, убитого на темной аллее в Ливорно; он и лежал, с его покрытыми бесцветным лаком стройными, нетренированными йогой ногами. Плоть Берта, якшающегося с каким-то матросом-греком в осажденных Афинах. Открытое окно с видом на Пантеон… Может, она уже не в отеле, а дрейфует лицом вниз в подернутой нефтяной пленкой бухте Пирея… Поцелуй молодого англичанина, вкус свежего винограда…

Из кафе вышли двое пожилых мужчин — крепко сбитых, прилично одетых; спорят по поводу дивидендов. Завтра утром будут робко тыкать друг друга рапирами, чтобы кровью смыть бесчестье, а фотограф, нащелкав снимков, поскорее смоется с места дуэли.

Их обогнал человек в чалме. Гурки, с наточенной лопатой, острой как бритва, мстят за оскорбление, нанесенное выкуренными в насмешку лишь до половины и брошенными на землю сигаретами… Насилие, под разными обличьями, постоянно преследует нас… Розмари вся дрожала.

— Вы замерзли, — сказал Родни.

Взяли такси; она прижалась к нему, вся съежившись; ближе, как можно ближе… Расстегнув рубашку, положила руку ему на грудь. Какая мягкая, без волос кожа… плоть, не изувеченная шрамами, не знавшая грубой, больно трущей военной формы; ей никогда не угрожала смерть в тюрьме. Податливая, нежная, белая кожа англичанина; мягкие, ласковые руки…

— Мне не хотелось бы оставаться сегодня ночью одной… — прошептала она ему в такси.

Нежный, робкий, незнакомый, нетребовательный поцелуй. Подстегиваемые вином и парижской ночью желания, муки прошлого, властные требования завтрашнего дня казались ей несущественными, не портили уюта, — она со всем этим справится. Даже если сейчас никак не может вспомнить его имени… Все равно — все будет хорошо…

Поднялись к ней в номер. Ночной портье, не удостоив их взглядом, передал ей ключ. Раздевались не зажигая света. Но когда легли в постель, оказалось, что он не хочет заниматься с ней любовью, — только отшлепать ее по попке. Она с трудом подавила подступающий приступ смеха. Ну, если ему так хочется, — пусть шлепает; она позволит ему делать все, что он пожелает. Кто она такая, чтобы ее щадили?..

Когда ближе к рассвету он уходил, нежно поцеловав ее на прощание, — спросил, не хочет ли она встретиться с ним за ланчем. Оставшись одна, она включила свет, пошла в ванную и там, перед зеркалом, сняла наконец с лица косметику; потом, не отрывая глаз от своего отражения, разразилась вдруг грубым, хриплым смехом. Этот приступ ей никак не удавалось унять.

«…Где мудро все и справедливо…»

Проснувшись, он отлично себя чувствовал. А почему ему просыпаться, испытывая что-то другое? Никаких резонов для этого нет.

Единственный ребенок в семье; двадцать лет; шесть футов, вес 180 фунтов; никогда в жизни ничем не болел. Второй номер в команде по теннису; дома в кабинете отца, целая полка уставлена кубками, завоеванными им с одиннадцатилетнего возраста.