С Иванов - Марш авиаторов

• Название: Марш авиаторов
• Автор: С Иванов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Был бы жив Слава, может, он и знал бы - что там у Левы на душе, но Славы уже несколько лет не было в живых: перед самым выводом наших войск из Афганистана Слава погиб - разбился на вертолете при сопровождении колонны. Точнее - был сбит над перевалом Саланг. Раньше мы с ним жили в одном доме, иногда встречались по утрам и вместе шли до станции метро, отправляясь каждый на свою работу.

Слава после окончания Лесотехнической академии работал начальником цеха на фабрике музыкальных инструментов, я - летал бортрадистом на небольшом транспортном самолете. В то время я носил форму летчика гражданской авиации, и Слава, частенько при встрече проклиная свою фабрику, говорил, как он мне завидует и что хоть завтра ушел бы оттуда.

- К черту, Вадик, надоело! Хочу летать!

- Там тоже, - отвечал я ему, говоря о своей работе, - дерьма хватает: замполиты, парторги. А ты все-таки начальник цеха - почти что вольная птица. К тому же балалайки - не пушки да ракеты...

- Вот именно - балалайки, - вздыхал он. - Недавно в военкомате был: напрашивался на сборы. Теряю, говорю, квалификацию.

- Ну и?

- На вас, говорят, бронь. Так что возвращайтесь к своим балалайкам...

Дело в том, что военная кафедра в Лесотехнической академии готовила штурманов для военно-воздушных сил, и Слава по окончании академии получил к своему гражданскому диплому еще и военную специальность "штурман", а также воинское звание "лейтенант". Запаса.

Теперь уже я думаю, что если бы он не видел так часто меня в этой моей проклятой летной форме, то, может быть, - со временем - его мечта потихоньку и угасла, задвинутая в глубину сознания, как в кладовку, другими интересами... Но тут началась война в Афганистане, и через какое-то время армии потребовалось свежее пушечное мясо. Те ребята, что отлетали свои сроки и благополучно вернулись домой, обратно на войну не торопились, и вот тут-то и вспомнили о резервистах.

Слава, поняв, что это - его шанс, который дается один раз и который, может, наконец изменит опостылевшую ему жизнь совслужащего, рванул в военкомат и был (о, счастье!) призван на действительную службу на должность летчика-штурмана вертолета МИ-8 в звании старшего лейтенанта.

Вот и все...

Цинковый гроб с тем, что от него осталось, привезли в Питер его друзья летчики.

И я помню, как воняло смертью в этом набитом до отказа гробами самолете, потому что некоторые из них были плохо запаяны.

А пьяный прапорщик, сопровождавший груз, выпив полстакана чистого спирта, рычал: "Паскудники!.. Разрешают летать только ночью - чтобы никто не видел... Теперь до утра не разгрузишься, пока военкоматы, на хрен, не откроются... Спирт будете?" Мы тогда с Левой отказались, и он равнодушно буркнул: "Как хотите..."

На кладбище, возле свежей могилы, когда Лева разливал по пластиковым стаканчикам уже третью бутылку водки, я вдруг подумал, глядя на сильно опьяневшего мастера, с которым до войны работал Славка: а вдруг да и вспомнил он эту свою балалаечную фабрику, когда, сбитый "стингером", летел последние триста метров навстречу своей смерти?..

Мысль эта показалась мне тогда подлой, и я разозлился на себя, да еще Лева, будто не замечавший меня весь день, вдруг, проходя мимо, сказал сквозь зубы: "Форму-то зачем напялил?.." Он стоял в стороне, закуривая с пьяным мастером с этой самой музыкальной фабрики, а я смотрел, какой глубокий и четкий след остался на свежем песке от Левиного ботинка: Лева действительно был тяжелый человек...

...А форму я, наверное, зря тогда надел: думал - будет торжественнее, а получилось - будто примазываюсь...

- ...Ирина так и не пишет? - спросил я.

- Не-а... Теща вчера звонила, тоже спрашивала...

- Как она?

- Болеет, старая уже... Каждый день звонит. Общаемся... Я у нее теперь сынок: вчера учила по телефону, как котлеты жарить.

- Ну и как?

- А вон - на кухне, в миске, - кивнул он, - попробуй...

Я сходил на кухню и вернулся с котлетой.

- Тебе принести?

- Не-а. Что-то не лезут...

Котлета была вкусная, только несоленая.

- Соли маловато, - сказал я.

- А ты чего без куртки? - спросил он.

- Из филармонии сбежал.

- Понятно, - сказал Лева и уставился в телевизор. Там крутой пожилой парень, одетый в какие-то острые - для устрашения - железяки, строил грозно-вопросительную рожу: мол, почему нарушаем?! Его ноздри раздувались от праведного гнева. Хотелось закрыть его газетой: куснет еще, чего доброго, зараза... План сделался крупнее, и его рожа заняла весь экран: наверное, он был главным героем. Было заметно, как в такт возмущенно-мощному дыханию у него в ноздре колышется волосок с прилипшей к нему козявкой (оператору - двойка, режиссеру - кол).

Мы еще немного посидели, допили пиво и выкурили по паре сигарет. Пора было возвращаться в филармонию.

- Я позвоню, - сказал я, и Лева молча кивнул.

Я спустился на первый этаж, закурил и вышел на улицу. У стены, перед входом, валялась фанерная дворницкая лопата с отломанным черенком. С крыши на нее падали капли от таявшего снега, гулко барабаня по грязной фанере бессмысленной и аритмичной дробью.

- Кр-расота, - сказал я лопате и направился к филармонии.

Старушка-вахтерша сидела, уставясь в экран монитора.

Смотрите - вот и я, в боевике под названием "Жизнь прекрасна!". Бедная бабка: вместо "Санта-Барбары" у нее в телевизоре на одном канале - дверь, на другом - помойка. Жаль.

Концерт еще продолжался: в вестибюле было пусто. На скамеечке рядом с будкой одиноко сидела моя жена.

Я посмотрел на свою куртку, которую она держала на коленях. Сверху лежала шапка. "Как в больнице", - подумал я и подошел к ней. Она молча протянула мне сначала шапку, потом шарф.

- Пошли, - сказал я ей.

Мы уходили, и бабка, наверное, смотрела "по телевизору", как мы уходим.

У входа в "Европу", весь освещенный, стоял маскарадный швейцар - молодой здоровый мужик. Перед входом остановилась шикарная "Вольво", и он бросился к ней открывать дверцу.

- Ну, как там Лева? - тихо спросила жена, когда мы подошли к Невскому.

- Хреновато, - ответил я.

Она прижалась к моему локтю.

- Может, увезем его на дачу на выходные?

- И ты поедешь?

- А кто вам готовить будет?

- Сами приготовим, - вспомнил я Левины котлеты.

- Да уж, вы приготовите...

Я посмотрел на жену и подумал, что когда мы совсем состаримся, то надо будет постараться окочуриться первым: по-другому быть просто не может.

Но в эти выходные мы с Левой на дачу не поехали, потому что через день я должен был лететь на Диксон - вывозить каких-то ученых, перелетевших туда вертолетом с Земли Франца-Иосифа и теперь ожидавших нас, чтобы наконец-то вернуться домой.

Об этом я узнал на следующий день, во время разбора полетов. Полетов, которых не было уже два месяца...

Мы стояли в небольшом дворике перед штабом, курили и трепались кто о чем. Открылась дверь, и с папкой под мышкой на улицу вышел командир летного отряда по кличке Квазимодо. В руке у него был ключ.

- Лeтному составу зайти в зал разборов, - проговорил он хмуро и, словно ледокол, направился к другой двери, находившейся в соседнем домике, не обращая ни малейшего внимания на этот самый лeтный состав. Перед ним расступались, но следовать за ним никто не торопился.

Он потому и был хмурым, что знал: никто не бросится со всех ног выполнять его команду.

Наш Квазимодо и Квазимодо - парижский звонарь отличались друг от друга как день и ночь: во-первых, у нашего не было горба - он был статен, как кипарис; во-вторых, он был красив лицом и к тому же в свои пятьдесят с лишним лет черноволос и не имел ни единой сединки. Его волосы были жесткими и блестящими, и если бы не короткaя армейскaя стрижкa, то ему позавидовали бы многие дамы.

На него было приятно смотреть, пока он молчал, но вот когда он, ухмыляясь, начинал говорить...

Стоило вам, к примеру, зайти в его кабинет с какой-нибудь просьбой, как у него на лице сразу же появлялась ухмылка, от которой вас начинало слегка потряхивать от злости... Я помню, когда пришел устраиваться на летную работу в гражданскую авиацию, отлетав перед этим срочную службу радистом на бомбардировщике, то когда вошел в его кабинет и объяснил ему - кто я и зачем пришел, он неожиданно предложил мне пройти к окну.

- Посмотри туда, - сказал он.

Я подошел. Посмотрел. Увидел самолеты. Потом посмотрел на него.

- У нас бомбардировщиков нет, - ухмыляясь, сказал он, явно довольный своим остроумием.

- А я это знал, - ответил я, имея в виду не отсутствие бомбардировщиков на гражданском аэродроме, а вполне рядовое явление в нашей жизни: что ни начальник, то - дурак. Мог же ответить просто: "Мест нет". Или: "Ты нам не подходишь..." Но в это время у него в кабинете находился командир эскадрильи летающий командир, и я благодаря ему на работу был принят...

- Вовочка опять с кастрюлями пришел, - сказал бортмеханик Леха Двигунов, кивнув на стоявшего в одиночестве и ожидавшего, пока Квазимодо откроет дверь, второго пилота Вовочку Свердлова. В руке у Вовочки была огромная хозяйственная сумка.