Валентин Иванов - По следу

• Название: По следу
• Автор: Валентин Иванов
• Жанр: Детектив

---

1

Это началось в первое воскресенье второй половины сентября, в степях, довольно далеко к юго-востоку от Уральского хребта, при безоблачном небе и вечернем безветрии - часа за два до захода солнца. Алонов полз, стараясь как можно плотнее вжаться в землю. Сгибая в колене правую ногу, он старался, чтобы она совсем плоско скользнула вперед. Как только нельзя было больше согнуть ногу, Алонов вытягивал левую руку во всю длину. Ему казалось, что именно так ползают "по-пластунски". Да, эти два движения удавались ему отлично, и он был уверен, что в этот момент его нельзя увидеть, нельзя различить хоть и в невысокой, а все же поднимающейся до колен траве. Но сразу появлялась необходимость упереться и оттолкнуться ногой, помочь рукой и бросить вперед тело. Алонов все время внушал себе, что тело подчиняется, скользит, ничуть не поднимаясь, и знал, что обманывает себя. Осенняя трава в степи - плохое укрытие для человека. Конечно, и спина и плечи, особенно правое плечо, выдаются, выдают... Очевидно, это неизбежно. И все же лучше что-то делать, двигаться, чем лечь и притвориться мертвым. Алонов заставлял себя не думать о том, что с ним случится, когда его плечи и спина действительно поднимутся выше, чем это нужно. Как высоко и насколько выше - этого-то уж он совсем не знал. Будь что будет! Нужно ползти как можно скорее, как только можно скорее... Куда удобнее и безопаснее было бы ползти, будь свободны обе руки. А у Алонова в правой руке ружье - тяжелое и длинное охотничье ружье. Кроме заботы о себе самом, нужно все время думать, чтобы случайно не забить стволы землей. Ведь ружье с забитыми стволами не ружье. Тогда нечего вообще тащить его с собой!.. Конечно, куда удобнее было бы держать ружье за концы стволов - прикрыть ладонью, тогда земля не попадет внутрь. Но так нельзя волочить ружье, когда оно заряжено и курки взведены. Немыслимо следить сразу за всем и вдобавок думать, не соскользнул ли предохранитель бескурковки, не цепляются ли за что-то спусковые крючки. Вероятно, если бы Алонова спросили, когда и как он решил ползти именно так, а не иначе, он не сумел бы ответить: времени обдумывать, решать у него не нашлось. Просто Алонов знал особенности ружья - этого, его ружья. У него спуски предельно мягкие. Для выстрела достаточно чуть-чуть нажать; и это самое важное для охотника "чуть-чуть" отлично удавалось Алонову. В его глазах такое свойство ружья было одним из важных его достоинств. Алонов сам бархатным подпилком отшлифовывал боевые выступы, пока не добился того, что выстрел получался как бы незаметно для стрелка - не столько усилием мышц, как усилием воли. Когда Алонов еще только начинал стрелять, он обнаружил у себя сквернейшую привычку дергать за спуск, "срывать выстрел". Многие охотники всю жизнь не могут избавиться от этой привычки и живут не стрелками, а стрельчишками. Поэтому и Алонов вначале мазал и мазал, хотя глаз у него был от природы верным и с самого раннего возраста он умел лучше любого мальчишки попасть в цель камнем или мячом. Мягкие спуски отучили его дергать, и теперь он стрелял безупречно метко. Отладил он и предохранитель так, что тот легко подавался от нажима большим пальцем. Вот и пришлось ему сейчас расплачиваться за достоинства ружья. Однако он даже и не подумал расстаться с оружием. Хотя держать ружье за ложе, оберегая предохранитель и спуски, вытягивать левую руку, подтягивать правую ногу, перебрасывать тело вперед и стараться не поднимать спину, плечи, бедро - делать все сразу, быстро, без перерывов - было очень неудобно, очень трудно... Добраться до рощи, доползти до опушки, скрыться - вот что главное, самое главное! Но где была роща, Алонов в эти секунды толком не знал. Как это произошло? Да, сначала он метнулся в степь. Пробежал сколько-то - шагов двести или триста. Потом укрылся за теми кустами, откуда пополз. Он знал, что ползет к роще. Сейчас ему нужно добраться до деревьев. Далеко ли они? Если близко, то можно вскочить и добежать. А если еще далеко? Как быть, как узнать?.. Он не решался поднять голову, не мог себя заставить, если бы и решился, - слишком сильно боялся. На какое расстояние удавалось Алонову передвигаться каждый раз, когда он отталкивался ногой? Это еще можно было сообразить. Но сколько раз он уже проделал одно и то же движение, как долго ползет - этого Алонов совершенно не помнил. Ему казалось, что он ползет невозможно медленно и невозможно долго. Страх был слишком силен. А ведь на самом деле Алонов скользил быстро, решительно, даже, пожалуй, умело. В этом не было его заслуги: страх тоже бывает учителем. Но ружье Алонов все же не бросил! Но почему он не слышит своих преследователей? Где они и что делают? В растерянности Алонов подумал, что эти люди дошли до кустов, оттуда наблюдают за ним и сейчас обнаружат его. При мысли, что кто-то стоит там, внимательно осматривает местность и, может быть, уже приглядывается к нему, Алонов замер. Всем телом он ощутил, как чей-то взгляд остановился на нем. Конец... Алонов не мог представить себе лица этого человека - он плохо умел вызывать в воображении даже слишком хорошо знакомые фигуры и образы, - но ясно представлял себе, почти видел, как этот человек вжимает в выем плеча приклад ружья и жмурит левый глаз. Прямая линия протянулась от глаза стрелка, через прорезь прицела легла на мушку, коснулась затылка Алонова и уперлась между лопатками. Ужас сковал его. Скорее, пусть это будет скорее! Он чувствовал себя совершенно беззащитным. Ему хотелось крикнуть: "Ну, стреляй же, стреляй!" - а правая нога непроизвольно согнулась в колене, левая рука вытянулась будто бы сама, и Алонов опять пополз. Вероятно, именно в эти секунды наступил перелом... Пот струился по лицу, заливал глаза. Выстрела не было. Алонов чувствовал, что сзади, в спину, между лопатками, в это самое беззащитное почему-то место, больше не давит страшная прямая, которая превратится в пулю. Голову Алонов все время держал очень низко. Подбородком и левой щекой он касался земли. Его разгоряченное лицо царапали и резали острые подсохшие травы, жесткие стебли дурмана и чертополоха, но он не чувствовал этого. На голове у Алонова была смятая, выгоревшая от солнца фуражка из ткани защитного цвета. Внезапно он уперся, почти ударился теменем во что-то. Поднял лицо. Перед глазами - так близко, как никогда, - была растрескавшаяся кора дерева или пня. Крупный черный муравей, зацепившись задними лапками, вытянул челюсти и воинственно подогнул брюшко. Заметив невиданное чудовище, муравей изготовился к бою и бросал вызов. Но человек, хотя и смотрел на муравья, видел только дерево. Вдруг Алонов вспомнил, что в его патронташе есть несколько настоящих зарядов - не дробь номер четыре, как в патронниках ружья. Эти настоящие, для особых случаев, заряды Алонов делал сам, - он вообще любил многое делать сам. Не его выдумка: такие пули ему пришлось увидеть в каком-то старом прейскуранте охотничьих ружей. Нужно выточить из мягкого сухого дерева без сучков правильный цилиндр чуть толще канала ствола и разрезать заготовку на куски по пяти сантиметров длиной. На кусках нарезаются продольные ребрышки. На один конец насаживается и привинчивается хорошо уравновешенная, точной формы, длинная свинцовая пуля, а другой конец вставляется в заряженную порохом гильзу. Такой заряд годится на самого крупного зверя. И полет очень точный. А под пыжи кладут больше трех граммов хорошего бездымного пороха "Сокол", то есть почти в два раза больше, чем для дробовых зарядов. Это можно себе позволить, если стволы ружья хорошей стали. Когда Алонов полз, он не думал об этих зарядах, он забыл о них. Теперь другое дело! Муравей по-прежнему угрожал Алонову. Но человек и не заметил его. Алонов подскочил так, точно земля стала пружиной, сделал два или три прыжка, упал за деревьями. Падая, он услышал выстрел, но где прошла пуля, откуда стреляли - он не заметил.

2

В ушах сильно шумело. Звук выстрела показался Алонову очень слабым, каким-то легким, ненастоящим - как в парковом тире степного районного города, где ему приходилось изредка бывать. Откуда же все-таки стреляли сейчас? Да и стреляли ли? Нет, это только показалось. Обман слуха от слишком настойчивого ожидания. Стоя на коленях в густой траве за деревьями, Алонов снял мягкую, мятую фуражку, вытер лицо и нахлобучил опять, козырьком назад. Сердце билось толчками, в груди что-то теснилось, мешая дышать. Перехватив левой рукой ружье, Алонов ощупал срезы стволов. Они были чисты. Отвел большим пальцем правой руки рычаг и переломил двустволку. Вытащил из открывшихся патронников ненужные дробовые заряды, пригодные лишь для птицы. Не глядя выхватил из патронташа пару патронов с торчащими свинцовыми пулями, дослал в стволы. Ружье захлопнулось с резким, коротким щелканьем. Сердце успокаивалось. Прошло гнетущее ощущение бессилия, беззащитности. В ушах перестало шуметь. Приподнявшись, Алонов осматривался, слушал. Его поразила мертвая тишина - не шевелился ни один листок. После всего, что произошло, полное спокойствие, окружившее Алонова, показалось ему неестественным, угрожающим. Было по-прежнему безветренно и жарко. Невысокие деревья - мелкие осины, березняк с частым подлеском из ивняка, кизильника и боярышника с созревшими ягодами - все замерло в ожидании. Над самым ухом тонко зажужжал комар и сейчас же смолк, - видно, сразу нашел место, куда смог вонзить свой острый, гибкий хоботок. Тотчас зазвенел второй комар, третий, четвертый... Запах разгоряченного человеческого тела манил жадных кровопийц. Эти обычные, мирные звуки совершенно не воспринимались сознанием, не нарушали общего молчания. Алонов слушал, слушал - ничего. Совсем ничего - ни шелеста, ни треска, ни топота ног. Ничего, что, по его мнению, неизбежно должно было быть. Никого и нигде.