Луи де Берньер - Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана

• Название: Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана
• Автор: Луи де Берньер
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06644-6

Что изменилось со времен средневековых крестовых походов? Да почти ничего. Страх, кровь и смерть – по-прежнему расплата за право думать и сомневаться. Тщеславие, самодовольство и нетерпимость – вот и все, чему готовы научить паству католические чины в латиноамериканской банановой республике. Кардинала терзают бесы и угрызения совести. Священники в глубинке не расстаются с дробовиками. Черных ягуаров, хранителей Кочадебахо де лос Гатос, изгоняют как нечистую силу. Городу грозит нашествие озверевших крестоносцев. Боги не желают ссориться друг с другом и потому хранят молчание. Кошки, призраки и хохот – больше горожанам рассчитывать не на что.

«Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана» – заключительная часть магической трилогии Луи де Берньера.

Впервые на русском языке и актуальна как никогда.

---

– Будешь ковырять в носу – станешь вот таким же.

– Это космонавты? – спросил Кристобаль. – Я хочу стать космонавтом, а когда умру, хочу превратиться в птичку колибри. – Он изо всех сил замахал руками, подражая порхающей птице. – Похоже получается?

– Нужно еще быстрее, – ответила Консепсион. – А так только в аиста превратишься.

Среди пластинок вальенато Консепсион вдруг увидела одну, которая прямо тянула к себе. На пластинке был портрет человека: изогнутый рот, суровый, неодобрительный взгляд. Консепсион внимательно рассмотрела надпись на иностранном языке, но восклицательных знаков не обнаружила; его преосвященство всегда говорил: отсутствие восклицательных знаков – признак серьезного произведения и хорошего стиля. Большие черные буквы на обложке гласили: «Бетховен, 3-я симфония («Героическая»)», и непостижимость этих слов заворожила Консепсион. Она протянула пластинку хозяину ларька:

– Такое подойдет серьезному богатому человеку с хорошим вкусом?

– Только ему она и сгодится, – ответил лавочник. – Она у меня уже десять лет, и никто не покупает.

– Я беру, – быстро сказала Консепсион. – Сколько стоит?

Хозяин увидел свет надежды в ее глазах, отметил бедное платье и расщедрился.

– Бери так, – сказал он. – Она и так твоя, владей. Но если потеряешь свою красоту, тогда принесешь назад.

Консепсион, прижимая драгоценность к груди, старалась не расплакаться от благодарности. Сейчас она пойдет и выкупит у сирийца матушкино кольцо.

Его преосвященство снял обертку с подарка и растрогался.‹

– Я не слушал ее с юности, – сказал он. – Мне было девятнадцать, и мы с моим братом Сальвадором, ну, который баламутил семинарию непотребными стихами, а потом куда-то исчез, слушали ее в Кито, когда ездили в Эквадор. Исполнение было великолепное, мы вышли такие воодушевленные, что Сальвадор, как идиот, носился по улицам, изображая Супермена, а начальная тема еще долго звучала во мне.

– Так ты доволен?

– Я просто в восторге. Как ты догадалась, что мне понравится?

Консепсион скорчила гримаску и ответила:

– Ну, я же не совсем дурочка.

Она пошла на кухню готовить «pichones con petitpois»,[64] но вскоре услышала музыку Бетховена, плывшую по галерее и коридорам дворца. Консепсион, потрошившая голубя, замерла. Что-то заставило ее бросить готовку и прокрасться наверх, где она села под дверью в комнату кардинала и обхватила колени руками. Консепсион напряженно слушала и незаметно для себя заплакала. Пластинка закончилась, кардинал вышел из комнаты и увидел, что Консепсион сидит на полу в коридоре, а на ее щеках в кухонной копоти промыты светлые дорожки. Она взглянула на него снизу:

– Querido, это так прекрасно, совсем как в постели.

30. Дионисио отправляется повидаться с родными и неожиданно обретает еще двух возлюбленных

Дионисио запер дом и пошел искать своих кошек. Одну обнаружил у дома Хосе – она клянчила сахар у хозяйки, – а другая отыскалась за Дворцом Богов – она грустно точила когти, воображая себя диким ягуаром.

– Пойдем, киса, – сказал Дионисио, и громадный зверь простодушно посмотрел на него огромными янтарными глазами. – Давай, давай, – повторил Дионисио, – пошли домой.

Черный ягуар нерешительно потоптался и двинулся за хозяином, игриво шлепая сестрицу лапой по ушам и покусывая за шею.

– Пора бы уж вам повзрослеть, – сказал Дионисио и пошел к дому Серхио.

Там сидели капитан Папагато с Франческой, и все домочадцы любовались чуть заметным округлым животиком будущей матери. Дионисио вежливо поддержал беседу о детях, а потом они с Серхио пошли в загон – поймать и оседлать лошадь. Горячий серый жеребец раньше принадлежал Пабло Экобандодо, повсеместно известному как Заправила, и не желал, чтобы его отрывали от общества кобылиц, а потому отловить его было нелегко.

Нынешняя встреча с ним не стала исключением. Серхио подманивал жеребца лакомством, а Дионисио крался с уздечкой, но в последний момент конь насторожился, всхрапнул и унесся в дальний конец загона, победно зажав в зубах приманку.

– Mierda![65] – в один голос воскликнули мужчины. Потом Серхио спросил:

– Почему ты ему не прикажешь?

Дионисио, известный способностью общаться с животными, покачал головой:

– Можно сколько угодно ему приказывать – не послушается. Он настоящий латиноамериканский конь, приятель, и станет работать, лишь когда нет другого выхода. Поверь, мы с ним давние друзья, и он прекрасно понимает, что ему грозит долгая поездка. Иди сюда, лошадиная морда, не то отдам твой корм мулу!

Конь прижал уши, по-лошадиному изобразил безумную улыбку, обнажив зубы, и пробежался вдоль изгороди загона. Куснул за круп кобылицу и удовлетворенно замер, когда та взбрыкнула.

– Придется заарканить, – сказал Серхио.

Лассо теперь делают в основном из синей нейлоновой веревки, и в результате этого новшества ловить лошадей стало труднее. Веревка все время ужасно запутывается и перекручивается, свернуть ее в нормальные петли почти невозможно, и, кроме того, она сильно обжигает ладони, если лошадь вдруг надумала рвануть. Но Серхио пользовался старинным арканом из воловьей кожи, который отлично складывался в ровные петли. С арканом в руках он небрежно двинулся к непокорной лошади и в нескольких шагах остановился. Конь увидел лассо и отпрянул, но Серхио нарочно прошел мимо, делая вид, что хочет заарканить другую лошадь. В последний момент он резко обернулся и ловко набросил лассо на шею изумленного жеребца.

– Не очень-то он сообразительный, верно? – заметил Дионисио. – Каждый раз на это попадается.

– Некоторые считают, что у лошадей нет памяти, – ответил Серхио, – но я думаю, ему просто нравится, чтоб его ловили. Нужно сопротивляться, это дело чести, совсем как у женщин, да, приятель? Хотя тебе ни одна не откажет, – Серхио прищелкнул языком и похотливо ухмыльнулся.

Теперь конь стоял не шевелясь, пока Дионисио набрасывал ему на спину кожаную попону, надевал седло и затягивал шлейку на груди. А когда стал надевать уздечку, жеребец нарочно всей тяжестью наступил ему на ногу.

– А-а-а! – заорал Дионисио, толкая жеребца в плечо. – Hijo de puta!

Серхио, скрестив на груди руки, прислонился к жердям ограды и рассмеялся:

– Получается, это не у лошадей памяти нет. Он каждый раз тебя так подлавливает.

– Черт бы его побрал с такими шуточками! – пожаловался Дионисио, разглядывая уже опухшие пальцы на ноге. – Когда я первый раз на него сел, он как неживой был, а теперь – смотри, ловкач какой!

Он взобрался на жеребца и, мотнув головой, отбросил с лица длинные волосы. Серхио улыбался и думал, что Дионисио выглядит в точности как индеец из старого вестерна: длиннополая рубаха навыпуск, за поясом большой пистолет. Но это одеяние не шло ни в какое сравнение с убранством лошади: та по-прежнему носила украшенную серебряными заклепками и изумрудами сбрую от бывшего хозяина – кокаинового царька Пабло Экобандодо. В солнечный день седло сверкало и вспыхивало, заметное издалека; кстати, еще одна причина, почему к Дионисио относились с некоторым суеверным трепетом даже те, кто хорошо его знал.

Ягуары шли позади, лапой цапая лошадиный хвост и увертываясь от копыт. Дионисио заехал ко всем своим женщинам, и в конце – к Летиции Арагон. Она купала первенца и с улыбкой подставила лицо, чтобы Дионисио, перегнувшись в седле, наградил ее поцелуем в щеку. Затем протянула для поцелуя дочку, и Дионисио потрепал малышку по щеке и немного покачал на руках. Девочку звали Аника Первая: у Дионисио было тридцать два ребенка, их обозначали номерами в порядке появления на свет. Мальчиков называли Дионисито, у них на шее были наследственный шрам от ножа и рубец от веревки. Девочек – их было восемнадцать, – всех, согласно желанию отца, назвали Аника. И у мальчиков, и у девочек были пронзительно голубые глаза Дионисио, такие же, как у его предка – графа Помпейо Ксавьера де Эстремадуры – и отца – генерала Хернандо Монтес Coca.

Пешком Дионисио передвигался быстрее: он овладел индейским искусством быстро покрывать громадные расстояния по бездорожью. Аурелио и Педро тоже так умели, и тот, кто с ними путешествовал, с ужасным огорчением понимал, что безнадежно отстает, хотя они вроде не спеша прогуливаются. Аурелио, разумеется, еще мог находиться в двух местах одновременно и умел превращаться в орла и улетать, бросив свое недвижимое тело с мертвыми глазами, а Дионисио тоже казался вездесущим благодаря скорости передвижения. Но сегодня ему почему-то захотелось не спеша проехать верхом. Иногда приятно стать обычным человеком.

До Санта Мария Вирген он добирался три дня. По вечерам разводил костер, ожидая, пока ягуары принесут вискачи или морскую свинку, жарил мясо на огне, а потом бросал камешки по склону, чтобы посмотреть, как кошки несутся за ними и устраивают кошачий футбол. Когда становилось прохладно, он уходил к бивуаку на скалах и доставал гитару. Сначала в память о Рамоне и Анике он играл свой «Реквием Ангелико», и временами горное эхо уносило таинственную мелодию в отдаленные Деревушки, где разговоры смолкали, а люди крестились, веря, что слышат песню Бога, особой милостью принесенную на волнах небесного эфира. Потом ночь наполнялась звуками рыданий: старушки вспоминали своих мертворожденных детей, а супружеские пары, годами не касавшиеся друг друга, обнимались, чтобы утешиться пред ликом Красоты.