Владимир Канивец - Кармалюк

• Название: Кармалюк
• Автор: Владимир Канивец
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1965

Перед вами биография легендарного Устима Кармалюка. Он был повстанцем, предводителем  крестьянского движения в Подольской губернии на Правобережной Украине. Родился на Подолии в семье крепостного крестьянина. За неоднократное «неповиновение» в 1812 был отдан помещиком в солдаты, но бежал. В начале 1813 года организовал повстанческий отряд из крепостных крестьян. Повстанцы громили помещичьи усадьбы, забирали имущество, деньги и раздавали их крепостным. Наивысшего размаха борьба с помещиками достигла в 1832-1835. За всё время в ней приняли участие не менее 20 тыс. крепостных крестьян, а также городской бедноты, беглых солдат. Неоднократно Кармалюк попадал в руки царских властей, сидел в тюрьмах, был на каторге в Сибири, но после успешных побегов возвращался на родину и возобновлял борьбу. В 1835 году был предательски убит в с. Каричинцы-Шляховы. Ещё при жизни Кармалюк стал героем украинских песен и легенд.

---

— Что, ясновельможная пани, не узнаете? — с иронической, ничего доброго не обещающей улыбкой спрашивает Кармалюк. — Думали, не доведется встретиться? Что ж молчите? Хлопцы! Несите розги, что пани приготовила для ваших спин.

Пани Розалия, увидев, что два гайдамака кинулись выполнять приказание Кармалюка, упала перед ним на колени.

— Молите бога, что у меня не поднимается рука бить женщину. И запомните, — продолжал Кармалюк, — хоть пальцем тронете кого, тогда пеняйте на себя!

Нагрузив панским добром панские же возы, загон Кармалюка спокойно выехал из Головчинцев и скрылся в лесу.

Исправник читал письмо пана Пигловского и глазам своим не верил. Такого разбоя не было со времен Колиивщины. И, значит, теперь точно установлено: атаманом у этих гультяев — беглый рекрут Устим Кармалюк. Теперь дело дойдет и до губернатора. Посыплются вопросы, предписания: поймать, представить. А где он? А как его поймать? Солдат в инвалидной команде мало, шляхта только на язык храбра, а мужики хоть и пойдут на облаву под страхом наказания, но на них надежда плохая. Кармалюк, как слышно, раздает им все отобранное у панов добро, и они, конечно, скорее спрячут его, чем выдадут властям. Вот это история, вот это задача…

В Головчинцах исправник застал полный разгром. Кроме панского дома, все сгорело. Да и дом уцелел только потому, что в его флигелях жила дворня, которую пожалел Кармалюк. Пани Розалия лежала в постели еле живая. Возле нее хлопотал доктор, а пан Пигловский запил с горя.

Допрос мужиков ничего не дал, ибо все отвечали одно: подожгли, нагрузили возы и уехали. Устим Кармалюк, верно, был. С ним еще Данило Хрон. А остальные все чужие. Из головчинских никто в этом нападении замечен не был. Куда скрылись? В лес. Это, дескать, все видели. А куда дальше, то как же знать: за ними следом никто не шел.

— Скрываете преступников, мерзавцы! — кричал исправник, собрав мужиков возле церкви. — Ну, я докопаюсь! Я вас всех, подлецов, в Сибирь укатаю!

И поп увещевал мужиков. Но они, точно сговорившись, повторяли то, что уже сказали раньше. Исправник понял: от них ничего больше не добьешься. Они или же действительно ничего не знают, или же, боясь мести Кармалюка, не говорят. А может, и просто все до единого связаны с ним: днем сено косят на панском лугу, а ночью разбойничают с теми же косами. Вот и попробуй после этого поймать Кармалюка.

Разгром Пигловскцх всполошил шляхту. Со всего уезда в Головчинцы ехали паны. Но не столько, чтобы высказать соболезнование, сколько затем, чтобы посмотреть, что натворили гайдамаки. Пани Розалия никого не принимала. Столько рассказов ходило о том, как она валялась в ногах у своего хлопа и просила у него пощады, что ей стыдно было показываться шляхте на глаза.

ПЯТЬСОТ ШПИЦРУТЕНОВ

Не боiться Кармалюк

Hi високих мурiв,

Hi кайданiв замовлених,

Hi тяжких тортурiв…

Минуло лето 1813 года, осень, наступила зима. Кармалюк по-прежнему оставался неуловим. Приходила весть, что его видели в лесу возле какого-то села. Полиция и шляхта мчались туда, а он в это время был со своим загоном в другом конце уезда. Губернатор вызвал литинского исправника Уловича, принялся отчитывать его:

— Что же, сударь мой, творится во вверенном вам уезде? Чем вы занимаетесь? Куда вы смотрите?

— Ваше сиятельство…

— Извольте выслушать, когда вам говорят! — вспылил граф Комаровский. — Меня засыпали жалобами из вашего уезда! Хлопы грабят, жгут имения, а вы сидите сложа руки! У меня вот пан Пигловский только вчера был. Он вконец разорен каким-то беглым рекрутом, его бывшим хлопом. Почему хлоп разбойничает среди белого дня? Почему он держит почти весь вверенный вам уезд в страхе? Это ведь бог знает что! Мы разбили и выгнали из России самого Наполеона, а вы с каким-то беглым рекрутом не можете справиться! Позор! Неслыханный позор…

После возвращения от губернатора исправник рьяно взялся за поиски Кармалюка. Но все усилия его были тщетны. Он уповал на то, что морозы выгонят Кармалюка из леса и его легче будет поймать. Во все экономии были разосланы грозные реляции: «Двору обще с громадою взять предосторожность и принять строжайшие меры в рассуждении преследования и поимки разбойников». В ответ на эти послания экономии писали рапорты, в которых сообщалось, что и днем и ночью организовываются поиски «к поимки оного Кармалюка. Однако никак невозможно его поймать по неизвестности, в которой стороне он скрывается».

— Трусы! — ругал исправник шляхту, читая эти отписки. — Только и умеют хвастаться оружием да танцевать на балах! А как нужно сесть на коней и ринуться на поиски разбойников, из дому боятся без солдат выйти…

В трубе тоскливо воет вьюга. Сугроб снега поднялся уже до маленького окошка. В хате холодно: дров нет, а зима лютая, снежная. Только на печи и можно согреться. Да и то с вечера. К утру и там замерзаешь. Иванко простыл и так кашляет, что страшно слушать. Но они хоть в холодной, да в своей хате. А где-то Устим?

После того как он сжег все панское добро, Мария ждала: вот-вот постучит в окно. Ночи не спала. Но Устим не появлялся. А когда увидела, как его разыскивают, как следят за ее хатой, и ждать перестала. Успокаивала себя: да и что из того, что он придет? Только душу растравит. А сердце болело, тревожно билось от каждого стука в оледенелое окно.

Иванко заворочался под дырявым рядном, надрывно закашлялся, проснулся. Мария нагнулась к нему.

— Що, сынок, холодно?

— Холодно…

Мария погасила каганец, улеглась возле сына, прижала его иззябшее тельце к себе и не заметила, как уснула. Разбудил ее настойчивый стук в дверь.

— Хто там?

— Я!

— Устим! — испуганно и радостно вскрикивает Мария.

— Видкрывай!

— Видкрываю… — шепчет Мария, шаря непослушными руками по двери.

Наконец она открывает. Из облака снежной пыли, хлынувшей в сени, появляется Устим. Он порывисто обнимает жену, осыпая ее снегом, говорит: — Дай ключ вид сарая. Коня поставлю. Мария достает каганец с печи, ставит на стол, но зажигать боится. Ей кажется, что пани Розалия сейчас же увидит свет и догадается, кто пришел. Поднимет всю дворню, и тогда бог знает что будет. Лучше в темноте посидеть. Но Устим возвращается и приказывает зажечь свет. В голосе его, во всех движениях столько уверенности, что Мария тоже невольно начинает успокаиваться. Она помогает мужу раздеться. Как он изменился! Глаза глубоко запали, меж густых бровей залегла суровая складка. И в улыбке появилось что-то такое, чего раньше не было: лучатся одни глаза, а обветренные губы даже не вздрагивают. Или это так кажется потому, что уголки губ закрыты усами?

— Иванко на печи? — спрашивает Устим, потирая окоченевшие руки.

— Там.

Устим берет каганец, становится на лежанку и долго смотрит на сына. Говорит, возвращаясь к столу:

— Вырис.

— Вырис, — засияв радостной улыбкой, вторит Мария. — Може, разбудыты?

— Хай спыть. А люди що говорять? Мария вздохнула.

— Всього не перескажешь…

— Ну добре! Завтра поговорымо. Я тры ночи не спав. Без мене никому не открывай, — приказал Устим, пряча пистолет под подушку. — Чуешь?

Мария кивнула. Она хотела спросить, надолго ли он приехал, но почему-то не решилась. Если его никто не заметил, когда он пробирался ко двору, то следы его уже заметены, и он спокойно сможет хоть непогоду прожить дома.

Кто и как выведал, что Кармалюк приехал в село, неизвестно, но не успела пани Розалия проснуться, как ей об этом донесли. Она кинулась к мужу.

— Збери хлопов! Звяжй его!

— Любочка моя! — испуганно замахал руками пан Пигловский. — Не цепляй ты его, то и он нас не зацепит.

— Как — не цепляй?! — изумилась пани Розалия. — Он нас разграбил, он меня опозорил, а ты боишься его пальцем тронуть? О Йезус-Мария!

На этот раз истерика пани Розалии не подействовала на супруга. Его страх перед Кармалюком был сильнее страха перед женой. Пан Пигловский не хотел подставлять свою голову под пулю Кармалюка. Он хорошо знал, что дворовые ему не помощники: они хотя и пойдут к хате Кармалюка под страхом наказания, но разбегутся от первого же выстрела, как зайцы. Вдвоем с экономом они ничего Кармалюку не сделают, а значит, придется позорно отступить. Так лучше уж не трогать его. Рано или поздно его все равно схватят власти и загонят в Сибирь, откуда он уже никогда не вернется. Разве послать нарочного в Литин? Но ведь исправник ни за какие деньги не поедет по такой погоде. А ему еще и выговор сделает: почему, мол, не принял мер к поимке. Или еще хуже: чтобы отомстить за то, что он пожаловался на него губернатору, пустит слух, что Пигловский испугался Кармалюка. Нет, пусть лучше Кармалюк уходит той дорогой, какой пришел.

Устим знал: пан Пигловский побоится тронуть его. И он жил дома спокойно, а пани Розалия места себе не находила от страха и бессильной злобы. Арендарю корчмы было строго приказано: с первым же проезжим передать исправнику, что Кармалюк появился в селе. Хаим клялся богом, что исполнит наказ. Да пани Розалия по бегающим глазам его видела, что он врет. Кармалюк, видимо, побывал у корчмаря, и он слова никому не скажет, ибо боится его как огня.