Этьен Жильсон - Избранное: Христианская философия

• Название: Избранное: Христианская философия
• Автор: Этьен Жильсон
• Издательство: Российская политическая энциклопедия
• Жанр: Философия
• Год: 2004
• ISBN: 5-8243-0497-1

Этьен Жильсон (1884–1978) — один из виднейших религиозных философов современного Запада, ведущий представитель неотомизма. Среди обширного творческого наследия Жильсона существенное место занимают исследования по истории европейской философии, в которых скрупулезный анализ творчества мыслителей прошлого сочетается со служением томизму как величайшей философской доктрине христианства и с выяснением вклада св. Фомы в последующее движение европейской мысли. Интеллектуальную и духовную культуру «вечной философии» Жильсон стремится ввести в умственный обиход новейшего времени, демонстрируя ее при анализе животрепещущих вопросов современности. Опираясь на экзистенциальное прочтение томизма, Жильсон акцентирует мысль о свободе выбора, дарованной человеку, и предназначении его как продолжателя дела божественного Творения. В данный том вошли работы: «Учение Декарта о свободе и теология», «Бытие и сущность», «Бог и философия», а также ряд статей последователей и учеников Жильсона, посвященных его разностороннему творчеству.

---

Великолепно вооруженный естественно-научными знаниями, превосходным гуманитарным образованием, умеющий по-новому взглянуть на литературную проблематику в творчестве Данте или Рабле, основываясь на глубоких теологических познаниях, которых катастрофически не хватает большинству историков литературы, этот философ, мастерски владеющий языком и будучи опасным противником в споре, оказал на нас необычайно плодотворное влияние и сумел, в частности, коренным образом изменить отношение университетских кругов к Средним векам и к схоластической традиции. Если принять во внимание то упорство, с которым эти круги охраняют свою косность и свои заблуждения, то мы тем более оценим важность подобного дела. К тому же находящейся по ту сторону баррикад внушительной толпе католических интеллектуалов и докторов, как членов монашеских орденов, так и докторов светских, благоговеющих перед учеными Сорбонны, теперь уже не приходится краснеть — а если приходится, то лишь наполовину — за св. Фому Аквинского. Жильсон распахнул этому пугливому стаду ворота философского мужества.

Защищая естественный реализм разума, он поднял все силы современной схоластики на борьбу с идеалистическим компромиссом во всех его проявлениях и сделал это тем более энергично, что его собственный опыт в области современной философии научил его распознавать врага, где бы тот ни скрывался. Особенно важно, что он сумел подчеркнуть экзистенциальный смысл истинного философского реализма. Перспективы, которые открывает перед нами его последняя книга[1216], дополняют (доставляя читателю интеллектуальную радость) замечательный двухтомный труд о духе средневековой философии, этой настоящей сокровищнице света. Жильсон многим обязан как Бергсону, так и Декарту, хотя и в разных — и даже противоположных — смыслах. Какую замечательную услугу невольно оказал Декарт этому яростному противнику cogito! Если бы в начале своей деятельности Жильсон не принялся за поиски корней идеализма и не проанализировал бы тщательнейшим образом тексты Декарта и схоластов эпохи барокко, то, возможно, он и не подошел бы теперь к написанию своего огромного антикартезианского труда о сущности и существовании.

В своих блестящих статьях, четкостью содержания составивших гордость французской науки, Этьен Жильсон не просто воссоздает мысль бл. Августина, св. Бонавентуры, св. Фомы Аквинского. Он не рассматривает их извне, но входит внутрь их творчества и духа и, не удовольствовавшись простым описанием трудов этих великих учителей, отдается их мысли, позволяет им себя увлечь. Если историка уподобить птицелову, то историк Жильсон оказывается плененным пением своих птиц. В этом и состоит его отличие от других сотоварищей по этой профессии, для которых истинная тайна истории всегда остается чем-то внешним, чужим и которые, чтобы сохранить свое жалкое и иллюзорное господство, защищаются от вторгающейся реальности с помощью тщательнейших антисептических процедур, автоклавов, карболовой кислоты, резиновых перчаток и марлевых повязок. Пеги, с которым Жильсона объединяет ряд общих черт, заставил бы замолчать всякую критику в свой адрес. Но здесь и открываются перед нами все величие Жильсона, его великодушие и смирение. Усвоив уроки своих учителей и ведомый ими туда, где они обитают, он, как и они, соединяет opus philosophicum[1217] с принципами христианской жизни, он, как и они, философствует в вере, сохраняя и философию, и историю в безупречной строгости и самостоятельности.

Именно с этих позиций он вынужден был прямо поставить жизненно важную и сложную проблему христианской философии, вызвав этим удивление у сорбоннских профессоров и скандал у схоластов, поддавшихся чарам увядшей сирены рационализма. И именно с подобных позиций этот крупнейший гуманист на своих лекциях вводит счастливых слушателей в высочайшие сферы духа и в сокровенный внутренний мир святейших докторов. Ваш друг, я полагаю, приложил немало усилий, чтобы открыть то, что в конечном счете касается лишь его одного и тайников его сердца и что тем не менее помимо воли проступает в его трудах. Но я также полагаю, что ему самому лучше известно, чего он хотел. Когда Жильсон с упорством, терпением и самоотверженностью, столь ему свойственными, основал в Торонто, при обстоятельствах, можно, сказать, провиденциальных, Институт средневековых исследований, всего за несколько лет сумевший утвердить свой авторитет, и задал ему дух строгой научности, не зависящий от игры общественных сил, он прекрасно сознавал, сколь необходим Новому Свету подобный центр высшего религиозного образования, сколь быстро его влияние распространится за пределы Канады. Он прекрасно сознавал, что трудится во имя апостольской идеи. Возможно ли, чтобы француз, католик не был миссионером? Этот ученый, по глубине познаний в строгости логики не знающий себе равных и преданно служащий бескорыстной науке — один из величайших миссионеров, которых Франция дала христианству. Сказав «христианство», я полагаю, что коснулся того, что составляет, как в плане спекулятивном, так и в практическом, основную проблему Этьена Жильсона, коснулся его великой мечты, волнующей его дух, и великой задачи, для разрешения которой он дарит нашей эпохе светоносные живительные прозрения, делающие его труды еще ценнее, а нашу признательность еще глубже.

М.-Т. д'Алверни, Анри Гуйе Предисловие[1218]

После кончины Этьена Жильсона, последовавшей 19 сентября 1978 г., вполне естественно было принести дань уважения его памяти со стороны официальных представителей тех университетских и академических кругов во Франции и вне ее, к которым он принадлежал. Но сколь бы искренни и волнующи ни были слова, произнесенные по такому поводу, в них неизбежно присутствует элемент церемониальности, чего Этьен Жильсон, как хорошо помнят его друзья, не любил. И напротив, рабочие заседания, посвященные его творчеству, представляются такой формой выражения признательности и преданности по отношению к нему, которая была бы ему близка и понятна.

Так родился коллоквиум под названием «Актуальность мысли Этьена Жильсона»: четыре заседания, проведенные в одном из помещений Коллеж де Франс на протяжении двух дней, 28 и 29 мая 1979 г. Выступления и дискуссии по четырем основным темам: о вкладе Жильсона в изучение того или иного автора или исторического периода, о его подходе к тому или иному метафизическому вопросу; и, конечно, об атмосфере, пронизанной духом полной свободы, которую Жильсон так ценил в других и в самом себе.

Жильсону доставило бы радость, если бы он узнал, что организаторы и участники наших собраний принадлежат к очень разным поколениям: наряду с друзьями и бывшими учениками — некоторые из них прибыли из Швейцарии, Польши, Бельгии и Америки — здесь были молодые философы, знакомые с Жильсоном только через посредство его книг.

Интерес, который способен вызвать тот или иной коллоквиум, и его, скажем так, шарм зависят от уровня импровизации, от способности создавать эскизы идей, намечать вопросы и вообще демонстрировать свободу и спонтанность слова, которое умеет летать. Verba volant[1219][1220]. Мы не имели в виду публиковать «сообщения» о коллоквиуме; и настоящий сборник отнюдь не явился результатом подобного умысла. Нашей главной задачей было вернуться к вышедшей в 1949 г. в издательстве «Serf» книге «Этьен Жильсон, философ христианства». Не пришло ли время заново подвергнуть рассмотрению творчество Жильсона, к тому же выросшее за прошедшие годы в объеме, и подумать о том, что еще оно способно дать человеку сего дня?

Морис де Гандиллак Этьен Жильсон, несравненный учитель[1221]

Он умер в Оксере 19 сентября 1978 г. и был похоронен двумя днями позже в Мелуне, без пышности, подобающей академикам его ранга. Этьен Жильсон был лучшим, признанным и почитаемым во всем мире, знатоком средневековой мысли, а также прирожденным литератором, который увлекался проблемами эстетики и никогда не отделял философию от того, что он на старый лад называл Изящной Словесностью; он был человеком «со своей позицией», не боявшимся вступать в дебаты по актуальным вопросам, политическим или религиозным, не раз вызывавшим оживленную полемику.

Жильсон родился в Париже в 1884 г.; в 1904 г. он поступил на филологический факультет, чтобы получить звание лиценциата, а затем пройти конкурс на замещение должности преподавателя. Да, он, молодой католик, ничего не слышал о схоластике — ни в школе, где он получил свою первую ученую степень бакалавра, ни в лицее Генриха IV, где изучал философию. И там и там подавалась только пресная спиритуалистическая похлебка, более или менее кантовского направления. Парадоксально, но именно Сорбонна (эта Сорбонна, которую Пеги заклеймил как цитадель нетерпимого дюргеймианства) сориентировала нерешительного студента, одно время увлекшегося Бергсоном, на изучение Средневековья, путь к которому вел через изучение Декарта — решительного противника всякого прошлого.