Ярослав Ивашкевич - Красные щиты

• Название: Красные щиты
• Автор: Ярослав Ивашкевич
• Жанр: История

---

Генрих вспомнил, как заезжал в Краков. Болеслав, по своему обыкновению, сидел во Вроцлаве - ему там все нравилось. И то, что он отнял Вроцлав у Владислава, и то, что городу этому нет равного в Польше - Петр Влостович и Агнесса, жена Владислава, позаботились о своей вотчине. Спору нет, всем хорош Вроцлав и так не похож на Краков, а тем паче на какой-нибудь Плоцк или же Ленчицу. Стекается туда множество монахов-странников, быстрей доходят вести из саксонских дворов и из имперских земель, жонглеры охотно посещают Вроцлав и показывают свое искусство, странствующие рыцари поют там новые песни да всякие истории в стихах рассказывают, а уж пиво первое во всей Силезии. Покойный епископ Конрад никак не хотел переезжать из Вроцлава в Зальцбург, где было учреждено архиепископство; говорил, что там не умеют варить пиво... К тому же во Вроцлаве легче собирать подати, и князю живется вольготней - вот Болеслав и сидел там почти безвыездно. А Верхослава оставалась в Кракове. Генрих застал ее одну. В последнее время она хворала и с трудом переносила присутствие мужа. Да, Генрих застал ее одну в Вавельском замке и провел с нею несколько дней. Всех его сестер повыдавали замуж, даже самая младшая, Агнесса, и та уехала на Русь года два назад. Рикса, сказали ему, приезжала недавно. Удивительная женщина, неуемная, суматошная, меняет мужей и королевства, будто платья. Но в тот зимний день, когда Генрих приехал в Краков, он Риксу уже не застал. Холодно, сыро и тоскливо было в Вавеле, на дворе лежал мокрый снег, Верхослава в монашеском платье бродила по замку будто в полусне.

Генрих закрыл глаза и попытался представить себе ее лицо. Немало видел он красавиц при дворе кесаря, в Риме, в Палермо, в королевстве Иерусалимском, и все же он снова здесь, и стоит ему опустить веки, как перед ним возникают черные, широко раскрытые глаза невестки... В Кракове были при ней только ее дети, некрасивые, хилые малыши, всегда укутанные в теплые платки и одеяла, хотя в горницах у русских нянек стояла жара, духота. Рыцарей в Вавельском замке было мало - Болек почти всех забрал к себе или разослал кого куда. Подъезжая к Кракову, Генрих остановился на пригорке и поглядел на Вавель - серое, унылое строение на бревенчатых столбах. В воздухе кружились редкие, крупные хлопья снега. Слева от замка незаконченный собор, только под крышу подвели; отец начал, а братья забросили. Справа - маленький круглый костел святого Адаукта (*104), построенный в незапамятные времена.

Верхослава вышла к нему из темных сеней. Сперва она не могла взять в толк, как он очутился в Кракове.

- Это Генрих, Генрих! - повторяла она. И слова эти звучали в его ушах еще здесь, в сандомирском замке.

Переодеваться для пира не хотелось, он даже шпоры не снял и не обтер пыль с лица - все сидел у окна и вслушивался в ее голос: "Это Генрих!" Как истинная русская, Верхослава неправильно выговаривала его имя и при этом всякий раз улыбалась. Боже, как ее красила улыбка!

В те дни, что он провел с ней, они вместе садились за стол, часами беседовали у камина. В рассказах Генриха она многого не понимала: она не знала, что это за Сицилия, как ехать в Иерусалим, какие были папы, как зовут нынешнего кесаря.

- Он ведь наш родич! - сказал ей Генрих и лишь теперь, в Сандомире, сообразил, что кесарь им родня довольно далекая, через всем ненавистную Агнессу.

Вдвоем они пошли в собор - там лежали груды мусора, кирпича, известки, хотя работы давно уже прекратились. Собор был освящен незадолго до смерти Кривоустого, но так и остался незаконченным.

- Как все, что строил отец! - сказал Генрих.

Они поспешили уйти из собора в костел святого Адаукта. На маленьком алтаре горели две свечи под образом Христа, который повесила Верхослава. Не преклоняя колен, они немного постояли там. Генрих взял Верхославу за руку, их пальцы переплелись - один-единственный раз! От ее черного платья веяло могильным холодом, а его тамплиерский плащ был почти как саван. "Сестра", - шепнул он ей. Потом их руки разъединились, они снова вернулись в бревенчатый замок, в холодные, пустынные покои, где даже челяди не было. Казалось, Верхослава была всеми покинута - увядающий лист чахлого растения!

Казимир позвал брата к гостям - надо было соблюсти старинные обычаи, основательно уже позабытые Генрихом. Он окропил медом угол залы, обтер охапкой соломы, поданной слугами, места на лавке для себя и для Казимира, после чего солому сожгли. Потом надо было трижды сделать круг по зале вместе с ксендзом и воеводой в знак того, что он вступает во владение замком; потом выждать, пока все рассядутся - лишь тогда Генрих смог занять свое место напротив Казимира. Справа сел Гумбальд, слева - Вшебор. "Обе мои опоры - духовная и светская", - подумал Генрих, усмехнувшись.

Этих добрых людей, видимо, сильно смущало присутствие Генриха, его наряд, необычное поведение. Он то и дело вставлял в разговор немецкие и французские слова, которых они не понимали. Только Готлоб, бывалый рыцарь, поспешно улыбался на каждое замечание князя, стараясь показать, что он-то разумеет его речи.

Генрих обратил внимание на то, что и городские старшины, и рыцари держались с достоинством, с какой-то простодушной гордостью и степенностью. Правда, мед они хлестали вовсю, да еще пивом запивали, но вели себя чинно, ни в чем не преступая сельских приличий. Хлеб они отрезали себе, прижав темный каравай к груди, затем целовали его и передавали соседу. Движения их были неторопливы, но ели все очень много и шумно прихлебывали. Генрих невольно вспоминал беспутное иерусалимское пиршество: как удивились бы эти люди, расскажи он им, что творится во граде Христовом!

После пира он пошел спать, и в опочивальню провожали его торжественно, как новобрачного, с факелами и пением. Но, увы, пели только духовные гимны. Тэли, как обычно, помог ему раздеться, Генрих лег, однако ему долго не спалось в своих владениях. Со двора доносился громкий голос Казимира, там суетились, шумели люди, лошади в конюшнях бренчали цепями. Генрих снова видел Верхославу и костел святого Адаукта, похожий на ротонду Гроба Господня в Иерусалиме.

Впрочем, он был даже рад, что его мысли заняты Верхославой. Не то ему пришлось бы думать о самом важном, обо всем, а это страшно. Хотелось отдохнуть от впечатлений, которые волновали и смущали его душу в эти последние годы. Хотелось заснуть, и он наконец заснул.

Утром проснулся довольно поздно. В опочивальне было свежо, Генрих кликнул спальника. В дверь заглянул Герхо, и князь велел ему позвать слуг, чтобы зажгли огонь в камине. Раздался топот ног по скрипучим деревянным лестницам. Вскоре явился слуга и доложил, что князь Казимир просит позволения войти.

Казимир пришел с огромной связкой ключей, он хотел сразу передать брату все: ключи от казны, от погребов, от амбаров и от барж, которые хранились в будках, поставленных на реке. Генрих, усмехнувшись, сказал, что покамест Казимир может оставить ключи у себя, - сперва он желал бы взглянуть, как брат хозяйничал в его отсутствие.

Вскоре они вышли вдвоем, надев теплые шубы. Стало вдруг холодно, как это нередко бывает в марте; ветер с реки пробирал до костей. Во дворе собралась вся княжеская дружина - проживавшие в городе рыцари, несколько немцев-наемников, был, разумеется, и Готлоб как майордом замка. Братья начали обход. Готлоб и знатнейшие рыцари следовали за ними. Вначале осмотрели конюшни. Лошадей было не много, но содержались они в отменном порядке. Неказистые лошадки, большинство из Руси. Кастильский красавец Генриха среди них, точно король среди простолюдинов, как заметил Готлоб, любивший высокопарные выражения. Оба брата рассмеялись.

- Вот такое оно, сандомирское хозяйство!

Генрих с удивлением смотрел на брата. И ростом невелик, и совсем еще молод, а все у него спорится: в хозяйстве знает толк, письму обучен недаром княгиня Саломея прочила его в духовное звание, - люди его слушаются и, видно, любят. Даже не подумаешь, что он тут наводил порядок не в своем хозяйстве - старается, хлопочет, как о кровном добре.

Потом осмотрели в амбарах запасы зерна, солонины и вяленой рыбы, наготовленной к посту; в замковых залах - огромный для такого небольшого городка склад оружия: шлемов, луков, копий, стрел, все свалено в кучу, не разберешь, где что; в холодных кладовых - целые сорока дорогих мехов, добытых здешними охотниками, купленных на стороне и привезенных в дань лесовиками. В каждом помещении стоял шест, на нем было отмечено зарубками, сколько чего тут есть, - сосчитаешь зарубки, и сразу видишь, все ли на месте.

Наконец братья вдвоем, без свиты, прошли в казну; она находилась в каменном подвале за крепкими замками и засовами. Генрих против ожидания обнаружил в подвале много золота, драгоценностей, бобровых и горностаевых шкурок, дорогих тканей. Казимир объяснил, что это - Генрихова доля сокровищ Кривоустого, принадлежащая ему по праву.

- Знаю, знаю, - сказал Генрих, - но как же ты умудрился отобрать все это у Болека?