Иван Головченко - Третья встреча

• Название: Третья встреча
• Автор: Иван Головченко
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1972

Однотомник рассказов и повестей И. Головченко знакомит читателя с трудной, ответственной и почетной работой советских чекистов, охраняющих покой и мирную жизнь наших людей.

Повествуя о тайной войне империалистических разведок против СССР, автор широко использует богатый документальный материал.

Автор стремился показать своих героев такими, какими наблюдал их в жизни, а также знал по совместной работе в органах госбезопасности. Не прибегая ко всякого рода литературным ухищрениям, писатель правдиво и просто рассказывает о действительных событиях и фактах, жизненно достоверных, а потому и убедительных.

Книга И. Головченко учит бдительности, честности, отваге и мужеству в служении Родине.

---

— Твой рассказ похож на выдуманную чекистами историю. — Мюллер встал, засунул руки в карманы галифе и подошел к Трикозу. — Неужели ты думаешь, что нас можно обмануть такой дешевкой? А если нам известно, что ты перекрашенный чекист?

Трикоз побледнел, у него мелко задрожали пальцы правой руки, лежавшей на коленях. Едва сдерживая волнение, он пролепетал:

— Докажу… Чем угодно докажу! В мире никто, кроме меня, не ведает, где ваш отец и его верный кучер Онисько спрятали сокровища. Если бы я был чекистом, если бы я хотел… Золотом меня озолоти, все равно не сказал бы…

Мюллер как ошпаренный подскочил к Трикозу. Глаза у него загорелись, словно у голодного волка.

— Тебе известно, где сокровища моего отца? И ты не выдал их? Говори!

И Трикоз рассказал. Потом схватился за голову руками и протяжно завыл, как пес, у которого отняли жирный кусок.

— О, это заслуживает внимания! — уже весело заговорил Мюллер, расстегнув китель. — Но пока слишком мало. Чтобы окончательно убедить нас в твоей преданности фюреру, надо доказать это делом.

— Что я должен еще делать?

Двое опытных слуг фюрера дали ему точные инструкции.

VIII

Своего приятеля Петро дома не застал. Жена Трикоза, Марфа, сказала, что муж отправился куда-то еще на рассвете, а когда вернется, она не знает. Парень потоптался смущенно на пороге и, попрощавшись с хозяйкой, вышел на улицу. Постоял немного у калитки, потом не спеша направился к центру города.

Война наложила на Черногорск свой зловещий отпечаток. Город стал каким-то молчаливым и настороженным. Закрылись магазины, почти совсем обезлюдели улицы, затихли всегда шумные школьные дворы. Петро шел по проспекту, такому уютному в прошлом, и не узнавал его. Половина деревьев вырублена, цветники растоптаны, всюду грязь и запустение. Увидел все это, а в душе такое чувство, будто ему на открытую рану кинули горсть соли.

Почти в самом центре, на стыке улиц, он неожиданно столкнулся с Трикозом. Оба остановились и удивленно посмотрели друг на друга. Первым заговорил Трофим:

— Ты чего серый, как туча?

— Значит, нечему радоваться.

— Тетушка голову грызет, что ли?

Парень махнул рукой и отвернулся.

— Как живешь, что делать собираешься?

— Теткины молитвы за упокой большевиков каждый вечер слушаю. Уж так они мне надоели, что сил нет: хоть бы на неделю-другую к дяде в село отправиться. Трикоз сморщился, будто ему под нос сунули тухлое яйцо.

— Не в Яновщину ли, случайно, собираешься?

— Ну да.

— Не советовал бы я тебе туда ходить: время не то.

Потом наклонился к самому уху Ивченко и зашептал:

— Великие дела намечаются, большим человеком можешь в городе стать. Ворон только не лови.

— А мне-то чего ждать? Лучше, чем сейчас, не стану. А на могилу к матери пойду, какие бы там перемены ни намечались.

Трикоз заметил, как собеседник нахмурил брови, и поэтому возражать не стал. Еще в тюрьме он достаточно убедился, что Петра уговорами не возьмешь. Да и легко ли уговорить человека, чтобы он не шел на поклон к могиле родной матери? И к тому же Петро родом из Яновщины, а родные места всегда манят.

— Ну, раз решил, иди.

Трикоз положил руку на плечо юноши и вкрадчиво добавил:

— Я и сам бы так сделал. Только вот что: поступай как знаешь, а в таких ветхих башмаках я тебя в дорогу не выпущу. До Яновщины, пожалуй, верст сорок наберется, а башмаки-то твои, посмотри, прямо никудышные. Возьмешь мои чеботы: свои люди — сочтемся! Подожди немного, я сейчас вернусь.

Петро стоял на раздорожье и никак не мог понять, почему это бывший бухгалтер так внимателен к нему. Не замышляет ли он чего-нибудь? Поведение Трикоза было подозрительным. А может, он просто добрый человек. Разве ж мало на свете хороших, бескорыстных людей?…

Примерно через полчаса Трикоз вернулся. Протянул Петру какую-то небольшую коричневую книжечку:

— Удостоверение для тебя.

Петро глянул на картонную обложку и от удивления даже глаза вытаращил:

— Да какой же я полицай? Кто это придумал?

— Не будь дураком, — уже сердито зашипел Трофим. — Этот листок всюду перед тобой дорогу откроет. А без него, смотри, как бы тебе в первом же селе не надели на шею «конопляный галстук».

Парень молча повертел в руках кусочек картона и спрятал в карман.

— Вот так бы сразу. Ну, давай заглянем ко мне…

Поздно вечером Петро возвратился домой пьяный. На нем были добротные, домашней работы чеботы и совсем новая фуфайка. Грициха, как увидела принаряженного племянника, даже руками всплеснула:

— Откуда на тебе такое добро? Куда снарядился?

— В Яновщину…

— Какого беса ты там не видел? — вспыхнули в глазах ее зеленоватые огоньки и тотчас погасли. Потом тетка заговорила, усмехаясь: — А впрочем, почему бы не навестить дядечку? Когда будешь по селам проходить, расспроси о ценах на всякую всячину, приценись к соли, разузнай, что мужичкам нужно.

Еще долго поучала она Петра, что надо делать для успешной коммерции, парень же, как только улегся на лежанку, сразу уснул крепким молодецким сном.

На следующий день на рассвете Петро отправился в путь. Что сорок километров для молодых здоровых ног? Еще солнце и за небосклон не опустилось, как он уже был в Яновщине. Отыскал знакомую дядину хату и шагнул через порог.

Тетка хозяйничала у печки и не услышала, как скрипнули двери. Оглянулась — племянник стоит. Бросилась к парню, склонила голову к нему на грудь и давай краем старенького фартука глаза вытирать. А тут и старый Федор вошел. В зубах самокрутка торчит, в руке казанок, — видно, свиньям в хлев корм носил. Поднял глаза на гостя и тоже оторопел.

— Гром меня побей, если не Петруху вижу, — обрадовался он и схватил хлопца в свои крепкие, заскорузлые руки. — Тебя каким же ветром занесло в отцовские края? А мы о тебе такого понаслышались, что и говорить неохота. Рады, рады, что все враньем оказалось.

— Нет, наверно, не все. — И Петро опустил голову.

Дядя словно крапивой ужалил его. Не знал Петро, с какого конца и рассказывать безутешную правду. Взглянул на старика, и еще сильнее защемило у него в груди. Темные, как спелый терн, выразительные глаза тетки готовы были смеяться от большой радости. У дяди тоже разгладились лучистые морщинки в уголках глаз. Так стоило ли омрачать печалью радостные минуты? Петро колебался.

— Правду говорили люди, — наконец произнес он.— Сидел бы и сейчас в тюрьме, если бы немцы не освободили…

В хате воцарилась тишина. Старик глубоко затянулся дымом цигарки. Потом бросил окурок под припечек и сказал:

— Что было, то прошло; что имеем, о том знаем; а что будет — увидим. Нехорошо получилось, да уж не переделаешь…

— Хорошо, что хоть живой-здоровый остался, — спохватилась тетка.— А вот от нашего Андрейки ужо больше двух месяцев ни слуху ни духу.

Петро еще сызмальства глубоко уважал своего двоюродного брата. Хотя Андрей на несколько лет старше, это не мешало им быть неразлучными друзьями. Летом они целыми днями пропадали на пруду, бродили в лесных чащах, выслеживали гнезда перепелов. Когда у Петра умерла мать и тетка Грициха забрала его к себе в город, кончилась для мальчика золотая пора детства. С тех пор он редко бывал у дяди, а еще реже виделся с Андреем.

С детства двоюродный брат увлеченно писал стихи, а после школы поехал в столичный университет. Вскоре из Киева он прислал Петру открытку: «Я, сын потомственного нищего Федора Коляды, ныне студент советского университета…» И вот учебу на третьем курсе прервала война.

— Где-то он сейчас? — запричитала тетка, вытирая глаза. — Одно-одинешенькое письмо через неделю после начала войны прислал. Написал, что пошел добровольцем на фронт. Обещал еще написать и вот как в воду канул. Что с ним? И сны какие-то нехорошие мне снятся…

— Довольно, старуха, слезами горю не поможешь… А как же там, в городе? — обратился дядя к племяннику. — Грициха торговлю еще не развернула?

— Как раз собирается. И мне наказывала, чтоб в селах цены на продукты узнавал.

— Не человек — червь ненасытный. И когда уж она барахлом насытится? В могилу, что ли, собирается свои лохмотья забрать? Ну, да хватит перед обедом о Грицихе. Чтобы аппетита не портить. Стара, угощай гостя, чем богаты.

К ночи, видно, сорока на хвосте разнесла по селу весть о том, что приехал из города Ивченков сын. Когда с луга потянуло туманом и сыростью, ко двору Федора Коляды стали собираться соседи, родственники и просто знакомые. Всем хотелось послушать новости, забыли люди о газетах при новой власти.

Далеко от больших дорог затерялась среди лесов Яновщина. И хотя вокруг уже управляли старосты, здесь еще жила Советская власть. Люди, как и раньше, ходили в колхоз на работу и с тревогой ожидали завтрашнего дня. Фашистов видели здесь лишь тогда, когда проходил фронт, — больше новая власть сюда не показывалась. Носились разные слухи о новых порядках, и никто точно не ведал, где правда. Поэтому и собрались к Коляде послушать бывалого человека из города. А где у хороших людей обходится без чарки? Вот и выпили за здоровье гостя, за лучшие времена, за победу, а уж после и разговор пошел оживленнее.