Глеб Голубев - Заболотный

• Название: Заболотный
• Автор: Глеб Голубев
• Издательство: «Молодая гвардия» МОСКВА 1962
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга посвящена жизни и деятельности знаменитого врача, заразившего себя холерой, чтобы проверить правильность иммунизации, автора многих научных трудов, Даниила Заболотного.

---

Он долго задумчиво смотрел вслед уплывающим лодкам, пока они не растаяли в морской дымке.

На следующее утро наш пароход входил в гавань Бомбея. Вынеся на палубу весь свой багаж, мы стояли у поручней и всматривались в приближающийся берег. И все, наверное, в тот миг думали об одном: что ждет нас на этом чужом, неведомом берегу, осененном пышными веерами высоких пальм?..

Когда причал стал уже совсем близок, я обратил внимание на густой жирный дым, черными косматыми клубами поднимавшийся вдали над набережной, и воскликнул:

— Что это? Пожар?

— Это она и есть, — тихо сказал Заболотный. — Это она и есть, хлопче…

Высокович, перехватив мой недоуменный взгляд, суховато пояснил:

— Обычная вещь: жгут трупы погибших от чумы.

АД В РАЮ

Вот уже вторую неделю живем мы в Бомбее, а как он выглядит, я бы не смог рассказать.

А мы много ходим по городу. Каждое утро отправляемся на обход самых нищих кварталов. Шаткие хижины, прикрытые пальмовыми листьями… Тощие собаки и дети роются в кучах гниющих отбросов… Вонь, грязь… В раскаленном воздухе черные тучи мух.

В центре многие дома заколочены. Больше половины жителей бежало из города, — конечно, у кого нашлись деньги. Хотя жителям богатых кварталов особая опасность, — собственно, и не угрожала. Здесь заболевшие насчитывались единицами, а в нищих кварталах — сотнями и даже тысячами.

Уже после первых обходов нам сразу стало ясно, что чума прежде всего болезнь социальная: она губит бедных и щадит богатых. Даниил Кириллович выписал к себе в тетрадь цифры, которые были доходчивее любых слов. Среди индусов заболеваемость достигала почти 54 процентов, а в европейских кварталах чума поразила всего-навсего 0,8 процента жителей.

Под эти цифры некоторые даже пытались подвести расистскую «теоретическую базу».

— Полюбуйтесь, что пишут просвещенные медики, — сказал как-то Даниил Кириллович, протягивая мне свежую газету.

«Чума такая же обычная болезнь для Азии, как сыпной тиф для Европы, — распинался на ее страницах какой-то «доктор Айэрс». — Из европейцев чумой болеют немногие. Главным образом болеют туземцы, и преимущественно низшие классы населения…»

— А о том, что индусы ходят босые да голые, так что малейшая царапина приводит к заражению, и теснятся голодные в хижинах по двадцать человек, — об этом, конечно, ни слова, — угрюмо проговорил Заболотный, забирая у меня газету.

Прежде чем войти в очередную хижину, мы подсчитываем, сколько на ее двери нарисовано черных кружков. Каждый кружок — новая жертва чумы.

Теперь я знаю, как выглядит «черная смерть». Сначала она прикидывается простой лихорадкой: человека бьет озноб, болит голова, одолевает слабость. Потом начинается рвота, пропадает аппетит, краснеют глаза. Пульс скачет, температура поднимается до сорока одного градуса.

Еще день-два, и приходит смерть. Она помрачает сознание, пульс ускользает из-под моих пальцев. И вот уже он исчезает совсем…

Теперь я могу разжать свои руки. Они не удержали человека. Человека больше нет. Передо мной только труп, который надо как можно скорее сжечь, пока он не заразил других.

Трупы тех, кто умер на улице и не имеет родственников, мы везем в госпиталь, где я вскрываю их на большом столе, обитом жестью. В университете я всего несколько раз занимался в прозекторской, но теперь быстро стал мастером своего дела. Движения мои автоматичны и уверенны. Добравшись до печени, я делаю тонкий срез мертвой ткани и наношу мазок на предметное стекло. Теперь нужно капнуть синьки или фуксина. Они окрашивают и делают заметными крошечные прозрачные палочки с утолщениями на обоих концах — за эту особенность их называют биполярными. Вот так и выглядит «черная смерть».

А я склоняюсь над следующим трупом. Жарко и душно, пот заливает глаза. Я смахиваю его рукой, забыв, что в ней зажат окровавленный скальпель.

— Осторожно! — придерживает меня за локоть Даниил Кириллович. — Одна царапина — и вы уже не врач, а жертва. А жертв вокруг и так хватает, хлопче.

И добавляет, отбирая у меня скальпель:

— Вы устали. В таком состоянии работать нельзя. Чумологу даже волноваться запрещается: вздохнешь всей грудью — вдохнешь смерть. Слышали, что у немцев уже заразился доктор Стиккер? Идите-ка спать, дорогой. А я сам закончу.

Я засыпаю сразу, едва голова падает на подушку. А утром мы снова отправляемся в наш привычный скорбный поход. В каждой хижине на нас смотрят с мольбой и надеждой, матери протягивают нам своих детей. А мы отводим глаза.

Чем мы можем помочь?

Кроме нашей экспедиции, в Бомбей на эпидемию приехали врачи из Вены, Берлина, из Каира. Работает на эпидемии Иерсен, открывший чумную бациллу.

Из Парижа, из Пастеровского института, приехал молодой врач Владимир Хавкин. Он привез изобретенную им «лимфу», которую получал из старых чумных бактерий, убитых нагреванием. Ее Хавкин сначала испытал на самом себе, но британским колониальным властям этого показалось мало. Они провели бесчеловечный «опыт» над заключенными бомбейской тюрьмы. Заключенных выстроили во дворе и приказали рассчитаться на первый-второй. Четным сделали прививку, нечетных оставили «для контроля» беззащитными перед угрозой чумы. Из привитых заболело трое, и все они выздоровели, а среди неполучивших предохранительной вакцины заразилось и умерло десять человек. Только после этого Хавкину разрешили делать прививки.

Работая днем и ночью, он уже успел с помощниками сделать до пятнадцати тысяч прививок! Это большая победа. Но его вакцина — предохранительная: она оберегает людей от заражения чумой, но бессильна спасти уже заболевших.

Иерсен лечит больных сывороткой, полученной из крови лошадей, переболевших чумой. Ему удалось снизить смертность при более легкой бубонной чуме с 85 до 30 процентов, но — увы! — сыворотки у него осталось всего-навсего на 50 больных! А их умирает в Бомбее по 100–150 каждый день.

Главная беда: борьба ведется совершенно вслепую, наугад. Надо спасать людей, а мы знаем о чуме немногим больше, чем за сто лет до нас знал Самойлович. И от этого охватывает такое чувство бессилия и тоски, что хочется бросить все и скорее бежать отсюда, от этих жалобных, умоляющих глаз…

В такие моменты меня порой бесит, как спокойно и методично Даниил Кириллович и Высокович проводят опыты с обезьянами, которых каждое утро приносят мальчишки из окрестных лесов. Но я понимаю, что эта будничная, скромная исследовательская работа и есть самая верная борьба с чумой. Это работа на будущее, ради того, чтобы вообще навсегда прекратились чумные эпидемии.

Редров уехал работать в другой город, в Пуну, мы остались втроем, а забот у нас все прибывает. Надо и обходы делать, и в госпиталях вести наблюдения за действием сыворотки, и вскрытиями заниматься, и проводить все новые и новые опыты на обезьянах.

Кое-что как будто начинает проясняться.

Удалось Заболотному с Высоковичем разоблачить одну коварную уловку «черной смерти», долго ставившую в тупик исследователей и мешавшую врачам вовремя подметить заболевание. Уже стало ясно, что форма чумы, которой заболевает человек, — бубонная или легочная — зависит только от того, каким путем проникла в организм «черная смерть» — через легкие или через кожу. Но, проникая через крошечную царапину на коже, бубонная чума, оказывается, вовсе не оставляет в этом месте своего прорыва никаких следов. И только через несколько дней уже совсем в другом месте, хотя и поблизости от злополучной царапины, возникают зловещие бубоны.

Если болезнь застигнута рано, то еще можно спасти человека. Но от легочной чумы никого не спасают ни сыворотка, ни вакцины. Поставить диагноз «Pneumonia pestica» — значит подписать смертный приговор больному…

Просиживая целыми днями за микроскопом, Даниил Кириллович подметил интереснейшие схватки между чумными бактериями и фагоцитами, защитной роли которых в организме был таким страстным проповедником Мечников. Тогда этим открытием Заболотного, к сожалению, не воспользовались врачи, не обратили на него внимания. И только через полвека наблюдения Даниила Кирилловича удалось использовать для создания надежной защиты и против легочной чумы.

Наблюдая, как ласково и ловко обращается Заболотный с обезьянами, когда пустячная царапина может стать для него смертельной, как он часами, не отрываясь, рассматривает в микроскоп бесчисленные пробы, как он свободно чувствует себя в этом запутанном скоплении научных загадок, непонятных явлений и задорно спорит с Высоковичем, отстаивая свои гипотезы, я все больше восхищаюсь и поражаюсь. Когда успел так много узнать крестьянский сын из глухого села? Откуда у него такая прирожденная хватка пытливого исследователя? А ведь он старше меня всего на каких-то восемь лет…

Восхищается им и маститый, немного суховатый и всегда такой сдержанный Высокович.