Тимофей Круглов - Август

• Название: Август
• Автор: Тимофей Круглов
• Жанр: Современная проза

Новую книгу я решил опубликовать сразу в Интернете. Главный мой читатель — в Сети. Завоевывать благосклонность издателей и литературных критиков можно годами. От этого путь книги к читателю, как это ни парадоксально, не становится короче. Часто даже, совсем наоборот.

Роман «Август» написан в несколько ином жанре и совсем другой стилистике, нежели «Русский». И пусть читатель встретит здесь некоторых, уже знакомых по «Русскому», героев — это все же совершенно отдельная книга.

О чем она? О любви, земле и небе. О войне и мире. О России и русских. О нас с вами, друзья, ведь каждому из нас рано или поздно приходится отвечать на вечный вопрос: зачем живет человек? Какой выбрать путь? И что ждет нас в конце этого пути? Кто-то назовет «Август» детективом, кто-то любовным или даже философским романом. Наверное, в этой книге есть и то, и другое. Но мне, автору, очень хотелось бы, чтобы этот роман назвали просто «русским».

Авторские права на роман «Август», как и на книгу «Виновны в защите Родины, или Русский» остаются полностью за мною. Эта свобода и определила решение о размещении моих книг в Сети с возможностью беспрепятственного доступа к ним любым ЧИТАТЕЛЕМ. Копирование, распространение текстов книг и ссылок на них — СВОБОДНЫЕ. Все, кроме коммерческого использования, разрешено.

А уж судить о новой книге теперь не мне. Желаю счастливого плавания по страницам «Августа» — ведь это не просто роман, а роман-круиз.

Искренне ваш — Тимофей Круглов.

---

Петров с усилием потянул вниз оконное стекло, впустив в каюту влажную духоту грозового вечера. Дождик не прекращался, только стал мелким и нудным. Сквозь гул машин, несущихся по набережной, все еще отчетливо погромыхивало, и редкие вспышки молний соревновались с огнями неоновой рекламы на здании речного вокзала. Андрей мгновенно вспотел, покачал головой, закрыл окно и сделал «погромче» древний «кондишэн», укрывшийся в уголке за его диванчиком. «Своим» диванчиком он выбрал тот, что по ходу движения. По праву «первой ночи», так сказать, поскольку соседа пока на горизонте не наблюдалось. Удовлетворенно вздохнув, Петров принялся развешивать в шкаф одежду, пока не помялась в чемодане окончательно. Он порадовался предусмотрительно захваченным с собой вешалкам — в шкафу их оказалось всего две, переоделся в джинсы, сменил пропотевшую майку, выбрав австралийскую, с разноцветными кенгуру, вышитыми на груди причудливым узором, и вышел на палубу — в динамиках громкой трансляции уже зазвучало давно забытое «город над вольной Невой.» Теплоход «Петербург» отправлялся в плавание.

* * *

Легкая, почти неощутимая дрожь судовой машины приятно напомнила ощущения длительного перелета. Час за часом тянут турбины тяжелый грузовой лайнер над Индийским океаном, и ни суденышка, и ни клочка земли не видно внизу — только волны, почти неразличимые с восьмикилометровой высоты. И надо попасть в середине океана на маленький коралловый остров — базу американских ВВС Диего-Гарсия. Дозаправка. Ноги размять на упругой, пластмассовой как будто траве, пнуть кокос, упавший с пальмы на дорожку; если повезет, искупаться наскоро в невесомой, прозрачной воде, прорвавшись к океану сквозь узкий проход, прорубленный в густых мангровых зарослях, окаймляющих белую подкову пляжа в лагуне. Отрубить руку по локоть размашистым жестом вслед черному треугольнику «Стеллса», прямо над головой заходящему сквозь тропическое закатное солнце на посадку, подобрать парочку настоящих раковин каури, за вывоз которых с острова полагается год тюрьмы или 20 тысяч баксов штрафа.

Как призрачна жизнь! Вот же оно, было все — и как будто не было, как будто не с тобой было. Петров уселся на носу теплохода в пластмассовое креслице, закурил, подвинув поближе высокую урну-пепельницу. Впереди и внизу, как плуг целину рассекал зеленовато-серую невскую воду белый треугольник, уже плохо различимый в ранних августовских сумерках. Среди швартовых канатов и прочего имущества ярко поблескивал на носу судна надраенный до солнечного света колокол. Андрей Николаевич еще до отхода теплохода успел разглядеть на колоколе гравировку «Леонид Ильич» и теперь усмехнулся новому названию судна — «Петербург».

Сосед по каюте так и не объявился. Это радовало, но надо было что-то предпринять, чтобы закрепить приятную неожиданность. Сунуть что ли денег кому, чтобы не подсадили пассажира где-нибудь по дороге? Петров аккуратно погасил окурок, вытолкнул себя из уютного креслица и решительно направился в радиорубку или как там у них это называется? Короче говоря, туда, откуда организатор круиза делает объявления, приглашает в ресторан очередную смену и рассказывает о проплывающих мимо городах и селах.

Андрей Николаевич не без сожаления выудил из портмоне новенькую пятитысячную банкноту и постучался в радиоузел. Через пять минут вопрос был решен к обоюдному удовлетворению сторон. Правда, пришлось поторговаться и доплатить еще, но не так уж и много по сравнению с официальной стоимостью отдельной каюты. Довольно усмехнувшись везению, Петров снова вышел на палубу и стал неспешно нарезать винтами круги по пароходу. Дойдет по своей, шлюпочной, палубе до кормы, там спустится на палубу ниже, дойдет до носа, спустится еще на этаж, потом с кормы главной палубы поднимется на среднюю, еще круг, и опять на свою — шлюпочную. Стемнело, разом вспыхнуло дежурное освещение, не праздничное, как на картинках в рекламном буклете, а просто синеватый, рассеянный свет. Теперь на самый верх, в открытый солярий. Там снова можно усесться в заветрии и перебрать в памяти всех встретившихся туристов, заслуживающих внимания. А за ужином еще ведь состоялось приятное знакомство с соседями по столу!

Молодой доцент воронежского института, с ним два богатыря-аспиранта. Раскованная, юморная, дружная компания — завсегдатаи речных круизов. Билеты заказывают заранее, со скидкой, тщательно выбирают маршрут, копят весь год деньги из своих невеликих доходов. И тут же «черепаха Тортилла» — доктор наук, член-корреспондент, острая на язык и безапелляционная старуха лет под восемьдесят. Напротив — молчаливая, вся в себе, молодая женщина роскошных рубенсовских форм — ее Петров приметил еще в очереди на посадку. Грудь и прочие приятные части тела его нынешней визави за табльдотом так и рвались наружу из обтягивающих брюк и тугой маечки. Но не грозили растечься, случись непоправимое — лопни эластичная материя, так бы и качались упруго налитые груди и ягодицы. «На любителя!» — отметил про себя Андрей Николаевич и отвернулся, уж такими плотскими были эти формы, даже желание проснулось вдруг непрошено, как у мальчишки.

Но за столом Вера (так она представилась) вела себя скромно. Едва прикоснувшись к еде, не дожидаясь десерта, она откланялась с улыбкой, но сухо.

Официанточка Ира, обслуживающая их столик, совсем ребенок — лет восемнадцать — не больше. Черные кудри волос, бледное овальное лицо, маленькая грудь под тонким батистом белой форменной блузки, длинные стройные ноги, мелькнувшие в разрезе черной юбки. И по-взрослому опытный, чувственный голос, которым она на ухо Петрову говорила тревожаще интимно: «Пожалуйста!», — каждый раз, как он сдержанным кивком или словом благодарил девушку, подавшую очередное блюдо.

Наверное, природа потребовала своего, так внимательно оглядывал Андрей Николаевич каждую встреченную на теплоходе женщину. Расслабился? Позволил себе поверить в то, что он давно уже свободен от всех обязательств и ощутил, наконец, что ничего уже «не шевелится» при воспоминании о бывшей супруге? Или воздух влажный речной да первобытная свежесть нетронутых могучих лесов, уже потянувшихся по берегам, сменив отступивший почтительно Питер, подействовали? Или просто атмосфера круиза напоена была изначально любовным томлением? Все вместе.

Петров вдохнул сырой вкусный воздух, отодвинулся подальше в скрывающую его тень надстройки и положил ноги на ближайший пластмассовый стульчик. Замер, вслушиваясь в тишину. Сквозь негромкое рокотание машины и гул вентиляционных решеток слышался равномерный плеск воды, пароход стало заметно покачивать — вошли в Ладожское озеро.

Зазвенели чуть слышно ступеньки металлического трапа, кто-то поднимался на пустынную верхнюю палубу. Нетрезвое мужское пыхтенье, мягкий, частый, вкрадчивый женский шаг, запах чистых фруктовых духов и грубый — дешевого коньяка, — два силуэта прорезались в лунном свете неподалеку от скрытого тенью Петрова.

Затяжной «голливудский» поцелуй; огромная, мертвенно-белая на фоне черной короткой юбки, мужская ладонь мнет молодое тело, залезает нетерпеливо под легкую ткань, задирая ее наверх, мелькает на мгновение в свете полной луны красиво очерченная голая попка, едва прорезанная узкой полоской «стрингов». И тут вдруг мужская рука дергается, как будто током ударила ее женская плоть, и обмякает вяло. Грузная тень медленно опускается на палубу, превращаясь в неопрятный бугор, как будто холмик земли насыпали прямо на палубе солярия. Гротескно, утрированно стройная и сексуальная, как из рисованного порно, фигурка изящно наклоняется над обмякшим, дернувшим на прощанье длинной ногою мужчиной; тонкая рука обшаривает карманы пиджака, что-то находит и девушка (женщина? ниндзя из гонконгского фильма?) легким шагом скрывается в ночи, спустившись по трапу другого борта.

Петров заметил, что затаил дыхание и полной грудью длинно вдохнул внезапно разреженный теплый воздух. Окурок, спрятанный огоньком в ладонь, догорел почти до фильтра. Андрей Николаевич аккуратно затушил его в пепельнице, а то, что осталось — выщелкнул, поморщившись от такого безобразия, за борт.

Теплоход уверенно и почти бесшумно пёр по глади притихшего озера. Мобильник, укрытый от чужих глаз отворотом пиджака (зачем?) коротко пискнул, мигнул и показал время: 23.32.

Петров решительно поднялся и пошел к тому, что упало на дальнем конце солярия. «Девятнадцать», — зачем-то сосчитал он про себя шаги. Перед ним лежал на спине, широко раскинув ноги и неловко подмяв под себя левую руку, пожалуй, что труп. Андрей присел на корточки рядом, вытащил телефон и откинул крышку, пытаясь увидеть при синем неверном свете мобильника признаки жизни в небритом мясистом лице. Пустые, мертвые черные глаза смотрели куда-то вбок, застыв навсегда. Мощная волосатая грудь в расстегнутой под вельветовым пиджаком белой сорочке не двигалась. С левой стороны, там, где обычно носят бумажник, пиджак был отдернут, почти снят с плеча. Во внутреннем кармане, сразу видно, было пусто. На левую руку мужчина, видимо, упал, подвернув ее под себя, но ему не было, ни неудобно, ни больно теперь. Правая рука раскинулась на палубе, кулак был крепко сжат. Ни раны на теле, ни лужи крови под ним, как уже мерещилось Петрову, не было.