Генрих Хаапе - Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте

• Название: Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте
• Автор: Генрих Хаапе
• Издательство: Яуза-пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9955-0051-3

Ветераны знают: чтобы увидеть подлинное лицо войны, надо побывать даже не на поле боя, а во фронтовых лазаретах и госпиталях, где вся боль и весь ужас смерти предстают в предельно концентрированном, сгущенном виде. Автор этой книги, Oberarzt (старший врач) 6-й пехотной дивизии Вермахта, не раз смотрел смерти в лицо — в 1941 году он прошел со своей дивизией от границы до московских окраин, спас сотни раненых немецких солдат, лично участвовал в боях, был награжден Железным крестом I и II классов, Германским Крестом в золоте, Штурмовым знаком и двумя нашивками за уничтожение советских танков. Из всего его батальона, летом насчитывавшего более 800 штыков, до конца битвы под Москвой дожили лишь 28 человек…

Эта книга — больше, чем очередные мемуары о Второй мировой. Это не только потрясающий рассказ об ужасах войны, о жизни и смерти на Восточном фронте, но и безжалостный, хирургически точный анализ причин поражений Вермахта, горький и честный ответ на вопрос: почему так удачно начавшаяся война завершилась полным разгромом немецкой армии, падением Третьего Рейха и капитуляцией Германии?

---

Отовсюду — из домов, траншей и прочих укрытий — на улицу хлынули солдаты и все как один кинулись осматривать горевший «Т-34», который на тот момент был самым современным и грозным танком в мире. Он находился в массовом производстве в Сталинграде и Магнитогорске, а также на целом ряде заводов на Урале и в Сибири. Он был ниже, чем все существовавшие до него типы танков, и имел чрезвычайно мощную бронезащиту, а обводы корпуса были спроектированы таким образом, чтобы попадавшие по нему снаряды отскакивали рикошетом, не причиняя практически никаких повреждений. Танк имел сильно бронированную башню, 76-миллиметровую пушку, пулеметы и мог развивать при этом значительно большую скорость, чем любой другой из известных нам танков. Стальное чудовище разгоралось все сильнее, и люди благоразумно расступились подальше. Эта предосторожность, впрочем, оказалась излишней: даже когда внутри него с жутким утробным гулом рванул боекомплект, это не причинило никому никакого вреда, так как, казалось, никакая сила на свете была не в состоянии пробить броню «Т-34» ни снаружи, ни изнутри.

Эпицентр боя продолжал смещаться вправо от нас — туда, где соседний батальон с огромным трудом, но все же справлялся с натиском семи «Т-34»-х, сопровождаемых значительными силами пехоты красных. Однако по завершении боя ко мне на перевязочный пункт было доставлено всего шестеро наших раненых. Одним из них был Земмельмайер — помощник нашего повара. Он навещал своего приятеля из 10-й роты, когда вдруг шальная русская пуля угодила ему прямо в шею. Теперь он лежал в полубессознательном состоянии на полу перевязочного пункта. Земмельмайер был очень бледен и еле дышал. Было ясно, что он потерял очень много крови и к тому же страдал от жестокого болевого шока. Пульс был очень слабым и редким. Пуля вошла в шею тремя сантиметрами ниже левого уха, но по внешнему виду сама эта рана казалась гораздо менее серьезной, чем его общее состояние. Пуля, должно быть, была совсем уже на излете, поскольку, когда я прозондировал рану, я нащупал ее всего в пяти сантиметрах от входного отверстия. Пуля застряла в тканях, чуть-чуть не дойдя до шейных позвонков. Сонная артерия, к счастью, оказалась не задета, иначе Земмельмайер наверняка истек бы кровью насмерть, еще когда его несли на перевязочный пункт.

Состояние раненого позволяло предположить, скорее, чрезвычайно сильное нервное потрясение, нежели коллапс (резкий упадок сил, изнеможение) вследствие большой потери крови. Вероятно, пуля повредила некоторые жизненно важные вегетативные нервные волокна и, возможно, оказывала критическое давление на какой-нибудь важный кровеносный сосуд или нервный узел. Я очень осторожно ввел в рану пинцет, надежно захватил им заднюю часть пули и, почти не прилагая усилий, сумел извлечь ее наружу. Кровотечение из раны несколько усилилось, но было чисто венозным. Мы немного приподняли пациента, чтобы наложить ему повязку, но при этом его общее состояние вдруг резко ухудшилось. Я велел Мюллеру немедленно приготовить шприц с «Кардиозолом», который стимулировал бы работу сердца и общее кровообращение.

Мы наложили повязку на рану и осторожно опустили Земмельмайера на соломенную подстилку, как вдруг он несколько раз судорожно, но очень слабо хватанул воздух ртом и неожиданно, как-то сразу перестал дышать совсем. Я быстро схватил шприц с «Кардиозолом», ввел иглу в вену на руке и произвел энергичную инъекцию. Мюллер автоматически подал мне стетоскоп, и я стал внимательно прислушиваться к сердцебиению.

— Остановка сердца! — в отчаянии воскликнул я.

Мюллер и Генрих уставились на меня широко распахнутыми от недоумения глазами.

— Умер? — прошептал Генрих одними губами.

— Острый паралич сердца. Придется делать прямую внутрисердечную инъекцию.

От изумления у Мюллера прямо-таки, что называется, отвисла челюсть.

— Да, мы сделаем укол прямо в сердце. Быстрее, Мюллер, десятисантиметровую иглу и один кубик «Супраренина»… Генрих! Тампон с йодом. Живее!

Я обработал йодом область сердца, и как только отбросил тампон, Мюллер подал мне шприц с длинной тонкой иглой. Я осторожно ввел ее в четвертое межреберное пространство грудной клетки. От моей способности попасть с первой попытки точно в предсердие зависела жизнь человека. Я направил иглу вниз, к задней поверхности грудной кости, и на глубине трех сантиметров ощутил легкое сопротивление. Это была сердечная мышца. Значит, пока все шло хорошо. Я быстро прошел сквозь нее, и в этот момент сердце вздрогнуло и сжалось в результате реакции на постороннее механическое воздействие. Игла продолжала свое движение вниз. Теперь она была на глубине примерно пяти сантиметров в правом предсердии. Втянув в шприц немного темной венозной крови, смешавшейся в нем с «Супраренином», я убедился в том, что игла попала точно туда, куда следовало. Медленно произведя инъекцию «Супраренина», я плавно вытащил иглу обратно. Стимулятор попал точно по адресу; вопрос теперь был лишь в том, достаточной ли окажется введенная доза, чтобы преодолеть паралич.

— Генрих, искусственное дыхание! — резко бросил я и, убедившись, что он все делает правильно, сам принялся за прямой массаж сердца. Прервавшись на несколько секунд, я решил проверить результаты наших усилий с помощью стетоскопа. И услышал то, о чем так молился про себя, — тихие, едва различимые на слух толчки сердцебиения! Сердце снова заработало.

— Мюллер, поднеси зеркало к его губам, — приказал я.

Стекло вначале было чистым, но меньше чем через минуту вначале слегка затуманилось, а потом запотело целиком. Земмельмайер снова начал дышать. Его грудная клетка вначале потихоньку, а затем все энергичнее вздымалась и опадала, вздымалась и опадала — в такт его первым вдохам-выдохам в этой новой жизни после смерти. В качестве дополнительного стимулятора я ввел ему в вену «Лоболин», и дыхание стало заметно глубже и ритмичнее.

Примерно через пять минут Земмельмайер медленно приоткрыл глаза и постепенно сфокусировал взгляд на окружавшей его обстановке, как будто плавно и отнюдь не сразу возвращался к нам очень, очень издалека…

— Где я? — неуверенно спросил он, медленно, одно за другим, обводя взглядом все три наши лица. — Торговцы пилюлями. Клистирные трубки! Значит, я, наверное, ранен. Странно. Это, черт побери, даже как-то забавно.

Мюллер и Генрих рассмеялись.

В довершение — для того, чтобы восполнить значительную потерю крови и поддержать работу сердца, — мы сделали Земмельмайеру переливание 300 миллилитров заменителя крови «Перистон», а затем наконец занялись другими ранеными. К тому времени, как мы закончили с ними, Земмельмайер — как ни удивительно — оправился уже в достаточной степени для того, чтобы быть отправленным вместе с четырьмя другими тяжело раненными в тыловой госпиталь.

Бой в соседней деревне все еще продолжался, и санитарные машины нужны были там в самую первую очередь — поэтому я решил отправить пять своих тяжелых случаев в тыл колонной из пяти конных повозок. Раненые были тепло укутаны в дорогу шерстяными одеялами и уложены на толстые мягкие соломенные подстилки.

Земмельмайер совсем уже почти ожил и позвал других кухонных буйволов, которые собрались у повозки, чтобы проводить его.

— Так не забудьте же, суп я уже посолил! — в который уже раз крикнул он им из уже двинувшейся повозки.

Генрих, проникшийся благоговейным ужасом, все никак не мог оторвать округленных глаз от этого живучего великана из Кельна.

— Вернувшийся из царства мертвых!.. — тоже уже в который раз зачарованно бормотал он себе под нос.

Повалил снег. Земля была уже достаточно промерзшей и твердой, снег постепенно покрывал ее все больше и больше и, можно сказать, почти на глазах укутал все окрестности пушистой белой мантией. В течение одного дня мы впервые встретились сразу с двумя главными видами оружия, которыми должны были действовать против нас в ходе русской кампании, — с «Т-34» и с «Генералом Зима». По нашему тогдашнему разумению, «Т-34» представлял для нас гораздо большую угрозу; но не прошло и нескольких недель, как мы в корне пересмотрели это наше мнение.

Моя маленькая колонна из пяти конных повозок, каждой из которых правил русский кучер, решительно тронулась в путь прямо по свежевыпавшему снегу. Кроме пятерых санитаров-носильщиков с ней отправились Кунцль и, за старшего, унтер-офицер Тульпин. Маленький Мориц Мюллера бодро вышагивал во главе этой вереницы, а Макс со своей повозкой замыкал ее. Макса, однако, не устраивало быть разлученным со своим другом Морицем, вместе с которым они прошли по России уже более чем полторы тысячи километров, и кучеру Макса приходилось постоянно сдерживать его. Тульпину я велел после доставки наших раненых в госпиталь заехать на обратном пути вместе с повозками в соседнюю деревню и предложить соседнему батальону нашу помощь в транспортировке их раненых. Я предоставил Тульпину действовать по обстоятельствам, но предупредил его, чтобы он не подвергал колонну излишнему риску. Такое важное «назначение» польстило самолюбивой натуре Тульпина, и он не без гордости и удовольствия ответил мне на него: «Jawohl, герр ассистензарцт!» Я прикинул в уме, что к тому времени, когда Тульпин доберется до той деревни, бой там уже закончится и медицинская служба соседнего батальона будет как раз очень остро нуждаться во вспомогательном транспорте.