Генрих Хаапе - Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте

• Название: Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте
• Автор: Генрих Хаапе
• Издательство: Яуза-пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9955-0051-3

Ветераны знают: чтобы увидеть подлинное лицо войны, надо побывать даже не на поле боя, а во фронтовых лазаретах и госпиталях, где вся боль и весь ужас смерти предстают в предельно концентрированном, сгущенном виде. Автор этой книги, Oberarzt (старший врач) 6-й пехотной дивизии Вермахта, не раз смотрел смерти в лицо — в 1941 году он прошел со своей дивизией от границы до московских окраин, спас сотни раненых немецких солдат, лично участвовал в боях, был награжден Железным крестом I и II классов, Германским Крестом в золоте, Штурмовым знаком и двумя нашивками за уничтожение советских танков. Из всего его батальона, летом насчитывавшего более 800 штыков, до конца битвы под Москвой дожили лишь 28 человек…

Эта книга — больше, чем очередные мемуары о Второй мировой. Это не только потрясающий рассказ об ужасах войны, о жизни и смерти на Восточном фронте, но и безжалостный, хирургически точный анализ причин поражений Вермахта, горький и честный ответ на вопрос: почему так удачно начавшаяся война завершилась полным разгромом немецкой армии, падением Третьего Рейха и капитуляцией Германии?

---

Нам предстояло оборонять фронтальную линию протяженностью чуть более полутора километров, а сама деревня была открыта для ударов с трех главных направлений. Батальон не располагал ни противотанковыми, ни легкими орудиями, но нас обещали усилить артиллерийскими подразделениями на весь следующий день. Видимо, нам лучше всего было придержать их в резерве до начала непосредственно самого боя; ста сорока трем человекам предстояло защищать полуторакилометровую линию обороны от атак с трех направлений!

Ночь прошла спокойно. В 5 утра зазвучала тревога. Под покровом тьмы отряд из примерно двадцати пяти красных прокрался незамеченным в наше расположение прямо за спиной патруля, обходившего выносные сторожевые посты, и окружил некоторые из домов. Бёмер и Беккер ответили контратакой, русские бросили в бой сильное подкрепление, и после жестокой рукопашной схватки дома были отбиты, а русские отступили к колхозному амбару за деревней. После еще нескольких контратак в дело вступила артиллерия, и в результате русские были обращены в бегство. На поле боя после них осталось шестьдесят пять убитых; кроме того, мы захватили восьмерых пленных, а также два вражеских пулемета и четыре миномета.

Едва лишь батальон успел перегруппироваться и запастись боеприпасами, как русские атаковали нас снова, но теперь уже с севера. Довольно короткого промежутка времени между первой и второй атаками оказалось, однако, достаточно для того, чтобы от дикого мороза смазка в большинстве наших пулеметов опять застыла, приведя их в небоеспособное состояние, и их пришлось спешно отогревать у печей. Один-два отряда применили более оригинальный и, главное, экстренный выход из положения: они облили металлические части пулеметов бензином и подожгли их. Огонь растопил смазку, и пулеметчики снова вступили в бой. Вторая атака была также отбита, и на этот раз в снегу перед нашими позициями осталось тридцать трупов русских.

Бёмер знал, что следующую атаку русские предпримут с наступлением темноты. Для того чтобы сократить протяженность нашей линии обороны, было сожжено несколько домов и амбаров. Пулеметы, боеприпасы и все остальное было должным образом подготовлено к очередному бою.

Через полчаса после того, как в 4 часа пополудни уже стемнело, русские ударили по деревне пулеметными очередями, а вслед за этим, отчаянно вопя, бросились в атаку. При свете ракет стало видно, что их было около четырех сотен. Немецкие минометы и автоматы ударили плотным заградительным огнем в самую гущу этой массы, и первая волна вражеского ночного наступления залегла в сугробах. Далее оно было перенаправлено на самую северную оконечность деревни, где Кизо подготовил в первом же доме сильный опорный пункт нашей обороны. В попытках захватить этот дом русские предприняли несколько самоубийственно отчаянных атак, но каждый раз безуспешно. В конечном итоге Кизо и двое его пулеметчиков были ранены, а четверо убиты, но враг так и не смог прорваться в деревню через этот бастион.

В результате последовавшей далее атаки силами примерно в сто человек русским удалось захватить несколько домов, но почти сразу же мы выбили их оттуда нашими контратаками. Правда, при этом автоматной очередью с близкого расстояния вначале был убит лейтенант Олиг, а затем, получив тяжелое ранение, упал Ламмердинг.

Для того чтобы помочь нам заткнуть бреши в нашей обороне, к нам прибыло подкрепление из 37-го полка, и после нескольких часов ожесточенного боя в черте деревни и на открытом пространстве русские отступили, оставив около сорока своих товарищей окруженными нами среди группы плотно стоявших домов. К 11 вечера мы смогли заняться этими домами и сожгли их вместе с засевшими в них русскими.

В ходе этого длившегося почти сутки сражения за Гридино русские потеряли убитыми около ста пятидесяти человек. Потери 3-го батальона составили: убитыми — один офицер и одиннадцать солдат, ранеными — два офицера и два человека унтер-офицерского и рядового состава. Еще восемь солдат оказались в лазарете потому, что были настолько ослаблены нервным и физическим истощением, дизентерией, нечеловеческим напряжением последних дней, а также слишком продолжительным пребыванием на морозе, что оказались совершенно непригодными к участию в боях. Обстановка на перевязочном пункте была совершенно типичной для таких моментов: толпа беспомощных, стонущих от боли, грязных и окровавленных людей, в основном лежащих на соломе, набросанной прямо на пол. Воздух был густо напитан тяжелой смесью запахов антисептических средств, гари от керосиновых ламп и вони от давно не мытых человеческих тел — за последний месяц практически все они ни разу не снимали с себя ни одного предмета одежды.

Тяжело дыша, беспокойно и непрерывно ерзал на своей соломенной подстилке Ламмердинг. Его левая рука непослушно и совершенно безжизненно болталась при этом сбоку — пуля из русской винтовки угодила ему между плечом и шеей и, видимо, серьезно повредила какие-то важные нервные волокна, а кроме этого, пробила верхнюю часть левого легкого.

— Я не могу отправить тебя назад в госпиталь, пока не остановится легочное кровотечение, — сказал я ему. — Тебе необходим отдых, и поэтому я собираюсь сделать тебе инъекцию С.Э.Э., которая избавит тебя от боли и позволит поспать.

— Прекрасное предложение, — кивнул Ламмердинг со своей обычной ироничной усмешкой. — Очень жаль, доктор, что не могу отблагодарить вас тоже чем-нибудь этаким. Поспать я мечтаю больше всего на свете, да все никак не получается.

— Я помогу тебе, — ответил я и сделал ему внутривенную инъекцию.

Через тридцать секунд Ламмердинг проговорил с изумлением:

— Как странно… Я не чувствую больше никакой боли. Что случилось? Что за чудесное снадобье вы вкачали в меня?

Он замолчал на несколько секунд, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям, а затем продолжил:

— Очень похоже на то, как если бы я немного выпил — чего-то такого крепкого, конечно. Должен сказать, что я уже довольно здорово пьян, доктор, — прошептал он с шутливой серьезностью. — Где же вы держали сей волшебный эликсир все это время?

— Это комбинация Скополамина, Энкадола и Эфетонина, — разъяснил ему я. — Выражаясь более простым медицинским языком, применяется для притупления обостренных психических реакций.

Ламмердинг закрыл глаза как раз за мгновение до того, как появился маленький Беккер, пришедший специально для того, чтобы взглянуть на него.

— Теперь он будет какое-то время спать, — сказал я Беккеру. — Это облегчит прекращение кровотечения в легких. Но мне совершенно не нравится, как выглядит его рука, — сомневаюсь, что она восстановит свои функции полностью.

— Прекратите шептаться, как две школьницы, — послышался вдруг голос Ламмерлинга. — Мне тоже очень интересно знать, что там с моей рукой. Правда, Беккер, в настоящий момент я обладаю не вполне адекватным мышлением. Доктор притупил мою психику. Правильно, доктор? Но на самом деле он сам не знает, что говорит. Я чувствую себя здоровым как конь.

— Рад найти вас в столь бодром расположении духа, — отозвался Беккер, а затем, повернувшись ко мне, спросил, понизив голос: — Чего это он такой радостный?

— Это действие наркотика. Он сейчас в исключительно приподнятом настроении и не склонен терзаться мирскими тревогами и заботами, — ответил я.

— Вы имеете в виду, что вы как будто меня напоили, доктор? Ладно. Скажите мне только, как там обстановка на фондовой бирже.

— Беспокоиться не о чем, — ответил Беккер. — Можете спать спокойно хоть всю ночь. Русские сегодня больше не появятся.

Мы вышли на улицу и остановились возле длинного ряда выложенных плечом к плечу мертвых немцев. Их должны были увезти на военное кладбище у Малахово. Прямо по центру этого печального развернутого строя наших погибших товарищей лежал Олиг. Он был резервистом, совсем еще почти юнцом, немного побаивавшимся сарказма Ламмердинга, преклонявшимся перед героической натурой Кагенека и благоговейно трепетавшим перед грубой силой Штольца. Теперь и он присоединился к другим, уже покинувшим нас, — к Кагенеку, Штольцу, Больски, Штоку, Якоби, Дехорну, Петерманну… Казалось, что шеренга мертвецов так и тянется бесконечно вдоль заснеженной дороги, уходящей в сторону зловещего багрового зарева догоравших домов. Все лежащие сейчас перед нами погибшие товарищи — кто с Рейна, кто из Вестфалии — входили в первоначальный состав нашего 3-го батальона, когда он еще насчитывал восемьсот человек. После последнего боя от этих восьми сотен осталось лишь девяносто девять человек.

На следующее утро для доставки раненых в Малахово была организована небольшая колонна из конных повозок. В самой большой из них, запряженной двумя ломовыми лошадями, должны были ехать Ламмердинг, Кизо и еще четверо. Ламмердинг был пока еще довольно сонным и вялым. На наши прощальные рукопожатия он отвечал довольно просто и сдержанно. Сейчас ему незачем было блистать ни своей ироничностью, ни подвешенностью языка, ни своей фирменной непробиваемой невозмутимостью.