Милий Езерский - Сила земли

• Название: Сила земли
• Автор: Милий Езерский
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1959

Процветающий Рим и Карфаген, объятый пламенем; обездоленные землепашцы и утопающие в роскоши аристократы — таков тот далёкий мир II века до нашей эры, о котором повествует М. В. Езерский в книге «Сила земли».

Её главные герои — народный трибун Тиберий Гракх и бедняк скиталец Сервий.

Бесстрашный Тиберий Гракх возглавил борьбу деревенского плебса за землю. Римские аристократы-землевладельцы решили убрать неугодного трибуна. Наёмные убийцы преследовали Тиберия, но его оберегали друзья из народа

Но настал день, когда разъярённые сенаторы, укрывшись пурпурными тогами, собрались на форуме и жестоко расправились с Тиберием Гракхом.

Однако со смертью трибуна борьба народа за землю не угасла, а дело Тиберия принял на себя его брат, Гай Гракх.

---

— Встать! Консулу — слава!

Тит и Маний быстро вскочили. Дед приподнялся и сердито покачал головой:

— Ох, уж этот Марий!

Это была шутка. Продолговатым лицом, носом с горбинкою, тонкими губами и упрямым подбородком Сервий был действительно похож на Сципиона Эмилиана, и Марий, первый заметивший это сходство, подшучивал над Сервием, величая его консулом и окружая притворным почётом и уважением.

Но Сервию было на этот раз не до шуток: он не рассмеялся, а молча, махнув рукой, стал снимать с себя снаряжение; лицо его было угрюмо.

— Вы беззаботны, друзья, — тихо сказал он, — а ведь нам скоро отправляться под Карфаген.

— Ну и что ж? — пожал плечами Марий. — Будем бить пунов, возьмём Карфаген, победим врага и зернемся к ларам[39]. А затем отпразднуем твою свадьбу!

— Тукция будет ждать тебя сто лет! — язвительно засмеялся Маний.

— Ох, не верь, Сервий, девушке! — вздохнул Афраний. — Как прикажет отец, за того она и выйдет.

— Неужели война продлится долго? — спросил Сервий взволнованно.

Марий встал, оглядел легионеров, взял со стола кружку с вином:

— Пусть война продлится сто лет, как сказал Маний, лишь бы только взять Карфаген, сломить пунов! Не хотим больше нашествий Ганнибалов, опустошителей Рима, не хотим терпеть зло на своей земле! Выпьем же за победу, и да помогут нам боги!

— Это говорит центурион, а что скажет плебей? — возразил Тит. — С тех пор как ты стал примипилом, ты изменил плебсу. Ты повторяешь чужие речи… Мы не узнаём тебя, Марий!

— Что-о? Я изменил плебсу? — возмутился Марий. — Скажи, в чём же моя измена? Тебе не нравятся мои здравые речи, ты не любишь отечества, его богов, а я — сколько раз я жертвовал своей жизнью, не думая о родных и земле! — И, повернувшись к Сервию, крикнул: — А ты… трусливый заяц! Любовь затмила твой разум, и ты, не побывав на войне, уже думаешь о доме! Постыдись! Наш долг — повиноваться отечеству.

— Пусть Сервий подумает о легионерах, порабощённых девушками, — усмехнувшись, заметил Маний, — а другие пусть подумают о клиентах и центурионах, ставших рабами богачей.

— Завистник! — презрительно произнёс Сервий и отвернулся от него.

Но Афраний и Марий рассвирепели.

— Что лаешь, людей оскорбляешь? — воскликнул Афраний, грозя кулаками.

— Кто раб? О каких рабах ты говоришь? — кричал центурион, подступая вплотную к Манию. — Эх ты, проклятый бунтовщик! Мало, видно, хлестал я тебя лозой! Но берегись! Начнёшь бунтовать в легионе — убью на месте!

И Марий, резко повернувшись, обратился к Афранию:

— Успокойся, отец! Я безжалостно буду вырывать сорную траву, где только её увижу. Воин должен служить, защищать своё отечество, а не рассуждать!

Глава V

Триремы[40] и квадриремы[41], на борту которых находились легионы, быстро скользили по Тирренскому морю, направляясь в Сицилиию. Там в муниципии[42] Панорме хранилось запасённое римлянами оружие, метательные машины, провиант и всё необходимое для ведения длительной войны с Карфагеном. Войско должно было отправиться в Африку — на помощь своим легионам под Карфагеном.

Солнце купалось в лазурном море, волны то журчали у кормы, то, покрывшись пеной, бросались на корабли, о чём-то споря, а потом утихали, перешёптываясь между собою.

Трирема, на которой плыли Тит, Маний и Сервий, быстро бежала, рассекая лебединой грудью изборождённое волнами море. Гребцы-рабы, прикованные к скамьям в нижней части судна, равномерно взмахивали длинными вёслами и пели заунывную песню на непонятном языке.

— О чём они поют? И на каком языке? — спросил Сервий подошедшего Мария.

— Это иберийцы, взятые в плен под Интеркацией[43].

— А почему они не были отпущены на свободу?

— Они провинились больше других, и сенат задержал их.

Сервий задумался. А гребцы всё пели и пели, и в голосах закованных людей слышалась сквозь шум парусов, надуваемых ветром, тоска по родине.

— Ночью будем в муниципии, — сказал Марий и медленно стал обходить легионеров, лежавших на палубе.

Действительно, трирема пришла ночью в Панорм и бросила якорь недалеко от города, объятого сном.

Было тихо, лишь изредка доносились с берега хриплые песни пьяниц да мелкая дробь трещоток ночных сторожей.

А на другой день пополудни триремы отплыли в Лилибей[44], где сосредоточивались войска.

Подплывая к городу, воины увидели легионы, выстроенные на пристани, консула, его легатов[45] и друзей.

— Который из них Сципион? — спрашивал Сервий у Мария.

— Разве ты ослеп? Взгляни на блестящий шлем с перьями.

Человек высокого роста, в сверкающем шлеме и красном плаще, стоял среди военачальников. На его молодом мужественном лице весело вспыхивали чёрные глаза, блестели ровные зубы.

Увидев легионеров, сходивших на берег, Сципион что-то сказал молодому легату, и тот быстро направился к прибывшим воинам. Через несколько минут легионеры построились, и Сципион стал обходить их.

— Всем довольны? Жалоб нет? — спрашивал он звучным голосом.

Вслед за Сципионом шли легаты и друзья консула. Тит стоял на правом крыле, не спуская глаз с приближавшегося Тиберия, и, когда глаза их встретились, на тёмно-багровом лице сверкнули зубы, в улыбке сузились глаза. Тиберий тоже узнал Тита и сказал вполголоса:

— Привет тебе, Тит!

Ответа не последовало — разговаривать в строю было запрещено.

Маний тоже видел Тиберия и, поглядывая на Мария, думал: «Почему примипил не подойдёт к Гракху, чтобы приветствовать его? Гракх не горд, мог бы быть нашим другом, дать добрый совет…

Мысль оборвалась — Сципион громко приказывал распустить легионы.

* * *

С утра Тиберий бродил по набережной, прислушиваясь к говору легионеров, дожидавшихся погрузки на корабли. Одни воины, сидя, на земле, играли в кости, другие пили вино и пели, иные с жаром рассказывали о своих похождениях.

Удаляясь, Тиберий слышал взрывы хохота.

Тиберий наблюдал за погрузкой легионеров на корабли. Погрузка производилась быстро, корабли тотчас же снимались с якоря и выходили в море.

Был уже вечер, когда подошёл он к портовой таберне. Из неё доносились пьяные песни.

Спустившись по скользким ступенькам в тёмную яму, Тиберий увидел в глубине её круглое светящееся отверстие и пошёл вперёд. Вскоре он очутился в полутёмном помещении.

Крики оглушили его. Две тусклые светильни, чадя нагоревшими фитилями, слабо освещали стол, уставленный кружками, взлохмаченные головы с осовелыми глазами. Несколько человек лежали на полу и храпели. Тиберий споткнулся, чуть не упал. Кто-то схватил его за ногу, выругался.

Оглядевшись, Тиберий увидел среди воинов, сидевших за столом, Мария и Тита и кивнул им. Они узнали Тиберия и с недоумением смотрели на него. Наконец Марий встал и, пошатываясь, подошёл к нему:

— Ты, господин, пришёл к нам? Зачем? Уж не пить ли с нами?

Тиберий уловил насмешку в его голосе.

Подошёл и Тит. Глаза его не смеялись. Таберна затихла, точно насторожилась, готовая загореться ярким пламенем гнева и ненависти к нобилям. Тиберий почувствовал это, поднял руку.

— Римляне, — заговорил он, — я такой же воин, как вы, как Тит и другие, а обучал нас в строю этот строгий примипил, — указал он на Мария. — Одних он хлестал виноградной лозой, другие избежали этого, но спины, вкусившие сладости лозы, чешутся до сих пор. Хвала богам, я избежал ударов, а мог бы их получить, если бы был нерадив. Не правда ли, господин центурион?

Марий опешил от такого обращения: шурин консула назвал его, деревенского плебея, господином! И Марий растерянно произнёс:

— Клянусь Марсом, ты не получил ни одного удара.

— Друзья, — продолжал Тиберий, — я зашёл к вам, как воин к воинам. В боях мы будем сражаться рядом, получать удары не лозой, а мечом и копьём, и, отражая их, будем бить врага, гнать навстречу нашей коннице. Но если в боях вместе, то и за столом вместе, не так ли?

— Садись, садись! — послышался чей-то голос. — Но у нас нет ни асса.

— Эй, хозяин! — закричал Тиберий. — Две амфоры вина!

Тучный пожилой вольноотпущенник[46] в фригийском колпаке, с огромной медной серьгой в левом ухе, услужливо поклонился Тиберию:

— Господин прикажет разбавить вино водой?

Тиберий обернулся к Марию:

— Решай как старший.

Центурион усмехнулся:

— Мы не нобили, чтобы разбавлять вино водой. Так ли, детки?

— Верно, отец, верно! — загремела таберна.

Одутловатое безбородое лицо вольноотпущенника приняло выражение тонкого лукавства.

— Ты мудр, отец, как Нума Помпилий[47], — вымолвил он, еле сдерживаясь от смеха. — Пусть никто не скажет, что вы уподобились варварам[48].

— Ты считаешь нас варварами? — крикнул Тиберий.