Юрий Сергеев - Княжий остров

• Название: Княжий остров
• Автор: Юрий Сергеев
• Издательство: Изд-во «Княжий остров»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-902831-0З-2

Добрые люди!

Если в нынешнее лихолетье Ваши сердца еще хранят

Веру, то зажгите свечу Надежды, Любви, Добра,

Красоты. — откройте первую страницу романа и

пройдите крестным путем истории по Святой Руси.

Герои романа проведут Вас сокровенными тропами из

Великого Прошлого в Великое Будущее и воссоединят

разорванные нити Времени, Пространства.

Вы будете отрицать и утверждать, задавать вопросы

и отвечать на них, умирать и воскресать, познавать

Закон Любви.

И произойдет дивное: каждый из Вас и все вместе с

автором этой уникальной книги возведет единый Храм

Русского Мира.

Отправляйтесь в Путь.

Бог Вам в помощь.

---

Узряху оный троя воинов под священным дубом и воспросиша:

— Где ваши жилища? Якой веры людзи?

— Православной, — смиренно ответил Окаемов и почтительно поклонился.

— Яко народцы воюются… жлезны птицы людзи убиваху?

— Германцы напали на Русь.

— Радзи веры промеж собой брань творят?

— Не было еще ни одной войны без веры. Язычники напали на потерявших веру и ставших язычниками.

— Дзивицесь! — легко поднялся старец и воздел над головой длань. — Не богохульствуй стояща Перуна дубом священным и капище попирая стопами киевского князя Святослава.

Все трое пришельцев недоуменно подняли головы, оглядывая облитое солнцем богатырское дерево. В развилке толстых стволов высоко над землей покоилось огромное, наслоенное веками гнездо, а на краю его сидела птица и смотрела вниз.

— Сокол-сапсан! — угадал и промолвил Быков.

— Се кня-яже-е! — отозвался старец. — Се гнездо держачу соколов охоты утеху киевский князь Святослав. Роду княжецкого се сокол!

А сокол легко махнул крылами и полетел над лесом и зрил уже весь большой Княжий остров, окруженный гибельными болотами, зрил трех птенцов в своем гнезде и троих пришлых под ним. Он видел их уже который день в бегах и привык. Сокол из неба слышал грай вранов у другого болота и видел острым глазом, как они клюют стервятину, мертвых человецев и собак. Железная птица больше не прилетала, не вспугивала уток с озер, а ему нужна пища для птенцов и продления рода своего. Ветер свистел в крыльях, златоглавое Ярило лило жизнь, и весь знакомый простор Яви открывался пред соколиным взором. И слышит он тихий глас старца Серафима, глаголяху пришлым:

— Хто ими владелец, германами?

— Гитлер.

— Убиен бысть се герман, и убиенна бысть рать его. Богатьство не преобретех се земли. На Русь зло мысляше — крови своя излияша. И отыдоша погани срамом, — пророчил уверенно старец и вынул из улья соты с медом, дал каждому по гребешку.

Пчелы его не кусали. И продолжил:

— Се герман, змею медяну сотворяху кумиром своя и хвалитию ея, а ратию его сей гад пожраху бысть! Ведьмах се вор бесом же пожьрети. Лице же Божие Руси отеческое наше воинстве веру обретаху и сотвориша учение его анафеме. Виде Господь шатание поганых! Зрю Московию Бог оборонит… Зрю погибель их… хлад и смерть…

— Дай Бог! — проговорил Окаемов и отведал меда.

Тем временем старец вынес из своей обители диковинный двойной горшок из обожженной глины величиной до его колен. Он установил его на кострище, налил воды во вделанную внутрь посудину, засыпал туда свеженамолоченного жита. Весь горшок походил на маску медведя: внизу выемка от земли — открытая пасть с клыками, меж внутренней и наружной частью под самым верхом две дырки — глаза, а ручки с боков походили на уши.

Старец раздул костерок из угольев в зеве печки-горшка медведя сухими палочками и щепами. Дым повалил из верхних отверстий-глаз, пасть вспламенела огнем, а когда варево паром взялось — шапка белая заклубилась на голове окаянного чудища.

— Кутью станем исти, — промолвил старик, — молодая жито первого снопа.

Когда рожь духовито упрела, он набрал кутьи в глиняную расписную миску с тремя ручками и заправил еду свежим медком. По душе пришлась голодным беглецам эта стародавняя пища. Снятый с огня горшок остывал рядом, лупил черные глазницы и пугал своей закопченной головой.

Костер еще дымил на вольном воздухе, и тут откуда ни возьмись нагрянул с неба самолет. Прошелся он низко с диким ревом, летчик приметил дым и пошел на разворот, порушив трапезу.

— Бежим в лес, деда! Счас саданет из пулеметов!

— Серафим мя звать, — спокойно промолвил старик, — богопроклятый ворог се место стрелить не можно и убиваху!

— Опять нас засекли, — проворчал Окаемов, — вот найдут стлань через трясину и объявятся, теперь жди, надо уходить…

— Ходу иного нету, — печально проговорил Серафим, — токмо в редкие зимы исть великаго и лютого хладу. Дебрь Княжецкого острова неприступна миру… Многая окаянные отступиша сей свиреподушный умысел, потонуша живот своя в хляби.

— Мы на острове? — проговорил Окаемов и покачал головой. — Час от часу не легче. Что ж, примем бой… И бысть сеча зла…

Опять наплывал рев самолета, и люди опрометью кинулись под защиту дуба. Егор насильно прихватил с собой старца за рукав. Серафим как-то устало и непонимающе взглянул на него и усмехнулся в бороду. Нехотя дал себя увести и отстранил его руку. Тяжелый град пуль стеганул поляну, с дуба осыпались мелкие ветки и битая листва. Серафим вдруг огневленно вскрикнул и кинулся на свое поле.

— Куда-а! — предостерег Окаемов. — Убьют!

Но старец не слышал. Он встал меж снопов и вскинул руки, громко творя молитву Небу. Оттуда падал на него самолет.

Обер-лейтенант Зигфрид был зол и спокоен. Ему, боевому офицеру, получившему Железный крест за бои в Испании из рук самого Геринга, залетный майор абвера из Берлина сделал разнос и приказал любой ценой найти или уничтожить каких-то жалких диверсантов. Гоняться на штурмовике за никчемной целью Зигфрид считал глупостью и личным оскорблением. И вот он их нашел. Видел, как зайцами скаканули от костра и затаились под деревом. Надо только выпугнуть их оттуда и положить из пулеметов. Сообщать по рации, как приказал майор, он не стал нарочно, помня обиду и спесь холеного контрразведчика. Зигфрид увидел белоголового старика, выскочившего на поле, и решил начать охоту с него. Все ближе лицо этого сумасшедшего смертника, машущего руками в прицеле. Летчик плавно нажал спуск и увидел, как две борозды взвихрились рядом со старцем, а тот все тянулся к небу, словно надумал взлететь… Зигфрид набрал высоту, и снова с воем и дрожью самолет заскользил в пике. И опять пули прошли мимо не страшащегося их человека. Летчик взбесился и пошел в атаку. Это глупое бесстрашие задело самолюбие аса и снайпера, за которого его по праву чтили в полку. Самолет трепетал и все набирал скорость, и вдруг Зигфрида охватил мистический ужас. Он увидел глаза старика прямо в прицеле. Чудились они огромными и огненными, дикая сила подкинула самолет или сам дернул на себя ручку, летчик так и не осознал, опомнился только при наборе высоты, не успев выстрелить.

— Майн Готт! — прорычал в бешенстве Зигфрид и еще больше налился злобой.

Он напрочь забыл о диверсантах и приказе майора. Главным для него стала жизнь этого неуязвимого русского. Зигфрид скрипнул зубами и снова пошел в пике, решив на этот раз сбросить бомбы, если промажет из пулеметов. Земля неслась в прицел зеленым кружевом деревьев и золотой стерней поля. Вот снова глаза и руки. Они ворожили… звали. И опять огонь понесся встречь Зигфриду, и швырнуло самолет. Летчик заорал, ослепленный и всего-то на миг потерял контроль над собой.

Егор вырвал винтовку у сержанта и лихорадочно целился по кабине, но выстрелить не успел. Он увидел, как плоскость штурмовика отлетела и хряпнула в кронах деревьев, самолет закувыркался и врезался за полем в склон кургана. Мощный взрыв потряс Княжий остров. Черный султан земли вознесся выше дубравы, комья осыпались с неба.

Серафим все так же стыл на месте с воздетыми руками к заволочи огромной тучи, скрывающей солнце. Скоро ударила страшная гроза с ливнем, а он все стоял, и люди цепенели под дубом в нерешительности.

Окаемов первым опомнился, с дрожью в голосе трижды промолвил:

— Волховик… Волховик… Волховик…

Ни Быков, ни Селянинов не поняли этого слова и возбуждения Ильи. Они привели мокрого и безучастного старца. Егор поразился его спокойствию. Только квелая улыбка блуждала на устах Серафима. Сверкали молнии, лил дождь, а в глазах старца почудились Быкову застывшие всполохи огня, такая ярая и живая сила, что им завладел страх…

Серафим оперся руками о ствол дуба и благостно коснулся его челом. Всклекотал сокол над их головами, застил крылами от дождя матерых птенцов.

Егор и сержант увели старца в похилившуюся и вросшую в землю избушку, рубленную из толстых дубовых кряжей с давно истлевшей корой. Серафим безвольно покорился, весь обмяк и обессилел. Скинул с их помощью мокрую одежду и завернулся худым голым телом в овечий тулуп. Сразу улегся на застланные тряпичным ковром нары и притих, отвернувшись к стенке. Егор оглядел диковинную обитель. У входа жалась низенькая, из битой глины печь с закопченным подом. По стенам развешаны во множестве духовитые пуки целебных кореньев и трав. У печи сиротился самокованый тяжелый топор из сизого железа на долгой ручке, а в переднем углу скромная божница, меркло проглядывался большой крест и восковая свеча пред ним.

Тусклый сумрак непогоды лился через отворенную дверь, и Егор не мог разглядеть всего убранства жилья, но крест притягивал глаза своей незнакомой формой. Быков послал Николая за дровами: чтобы разжечь печурку и согреть старца, а сам чиркнул спичкой и запалил свечу. Взял в руки массивный серебряный крест. На нем стоял в полный рост какой-то неведомый Бог с раскинутыми руками. Но он не был распятым… Одной дланью дарил колос, а второй турий рог. От шеи вниз, до пояса Бога, врезан обнаженный человек с бородой, под его же ногами выбита поясная фигура третьего. Низ креста окаймляла ящерица с открытым зевом. В самом верху косо пробита дырка с обтертыми краями. Егор подивился в мыслях: «Что же за богатырь носил полупудовую тяжесть на гайтане?» И осторожно водрузил его на божницу. В колеблющемся пламени свечи лики всех трех богов словно ожили: приблизилось едва приметное колыхание, казались они непривычно-земными, не когтили душу страхом, а ластили ее добром. И тут Быков увидел приставленные к нарам гусли из темного, посеченного шашелем дерева. Рука сама потянулась и ощутила удивительную легкость их. Гусли были изукрашены причудливой резьбой: пять струн тихо отозвались на прикосновение пальцев. Крылатые волки гнали лося, соколы били зайцев и птиц, на самом верху узнаваемо вырезана медвежья голова с разинутым зевом, а отверстие внутрь темнело формой лебедя. Егор старался прочесть полустертую надпись на тыльной стороне гуслей, когда зашел Окаемов, да так и встал на пороге, увидев…