Игорь Болгарин - Под чужим знаменем

• Название: Под чужим знаменем
• Автор: Игорь Болгарин
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2005
• ISBN: 5-9533-1031-5

1919 год. Войска Деникина как волны захлестывают Украину, рвутся к Харькову, Киеву, Орлу… И в это время у генерала Ковалевского появляется новый адъютант – капитан Павел Андреевич Кольцов. Знаменитый роман (как и снятый по нему телевизионный фильм) давно и по достоинству оценен любителями остросюжетной литературы.

---

Фролов подошел к Топоркову, положил ему на плечо руку, негромко и примирительно произнес:

– Извини нас, товарищ! Понимаю, что обидно тебе слышать такие слова. Но будь на нашем месте – спросил бы то же самое.

Весь день чекисты вызывали в кабинет начальника оперативного отдела людей, имеющих хоть какое-то отношение к операции «Артиллерийская засада». Резников, который поначалу относился ко всему этому спокойно, к вечеру вдруг сказал Фролову:

– Боюсь, что вы что-то не то делаете, товарищи! Враг-то один! Кто он – неизвестно! А подозрением травмируете всех работников оперативного отдела!.. – Он помолчал немного и добавил: – Вы уж извините меня, но так продолжать не следует.

…Вечером Фролов и Красильников шли по длинным штабным коридорам. Нещадно дымя козьей ножкой, Красильников говорил Фролову:

– Нет, не нравится мне этот начальник оперативного отдела. По-моему, он как та редиска – только сверху красный… Я его, как только мы вошли, на подозрение взял. Ты заметил, я ему все время в глаза смотрел, а он ни разу на меня не глянул. И вокруг него, заметь, все такие. Прапорщики, поручики, а заместитель – полковник…

Фролов взял Красильникова за руку, внимательно посмотрел на него:

– Есть у меня, Семен, вот какая мысль. Поговорим с Антоновым-Овсеенко и предложим тебя на начальника оперативного отдела армии. Вместо Резникова. Как смотришь?

Красильников остановился, часто заморгал глазами:

– Ты что… всерьез?

– А почему же? Происхождение у тебя самое что ни на есть пролетарское. Ненависти к белым хоть отбавляй. Нюх на врага как у борзой…

– С грамотностью у меня не шибко… – сокрушенно вздохнул Красильников.

– Вот поэтому в штабах нашей республики и сидят бывшие поручики да полковники, Семен, – жестко произнес Фролов.

Глава девятая

24 июня части Добровольческой армии стремительно вышли к Харькову. В выгоревшей под жестким, безжалостным солнцем степи на многие версты протянулись окопы первой линии – излом к излому; с брустверов в лица солдат сыпало ссохшейся землей и колкой пылью. Еще на рассвете эти окопы принадлежали красным. Теперь позиции красных переместились почти к окраинам оцепеневшего от страха Харькова, на поросшую подсолнечником возвышенность, откуда били пулеметным и винтовочным огнем. Подсолнухи тоже принимали молча и бессильно свою гибель: одни стояли продырявленные, другие – с отбитыми краями, а иные лежали вповалку с оторванными стеблями. Лежали на черной, выгоревшей земле, и пули, как воробьи, выклевывали их.

Полковник Львов в бинокль сосредоточенно рассматривал непрочные, беспорядочные позиции красных. Он видел спешно вырытые окопы и даже мелькающие среди стеблей подсолнечника запыленные, усталые лица, видел, как суха земля перед этими неглубокими окопами, и понимал, что такая земля не может ни укрыть, ни защитить от смерти приникших к ней людей.

– Михаил Аристархович, шли бы вы на КП! – умоляюще просил его лежавший рядом командир полка.

Львов ничего не ответил. Он вспоминал недавние бои под Луганском, то колоссальное напряжение, с которым принятая им дивизия вновь брала город. Там были такие же неглубокие окопы, такая же сухая, разбитая в пыль земля.

Окуляры его бинокля задержались на лице одного из красноармейцев, совсем молоденького парнишки. Голова его возвышалась рядом с большим поломанным подсолнухом – такая же конопушная, круглая. Красноармеец выколупывал из подсолнуха молочно-белые семечки – пухлогубый, рассеянный, похожий на теленка.

«Ну вот, я сейчас прикажу открыть огонь – и наверняка этот красноармеец будет убит, – подумал полковник Львов. – А чем он виноват передо мной? Да ничем! Может быть, я виноват перед ним?» В нем вдруг вспыхнуло сознание нелепости всего этого. Неужели он, полковник Львов, будет виноват в его смерти? Может ли он помиловать его сейчас? А долг? А офицерская честь?

«Война! У нее свои законы, – пытался он примириться со своим сердцем. – На войне всегда кого-нибудь убивают. Сегодня – его, завтра – меня». Но эти мысли о войне оказались беспомощными, за них невозможно было спрятаться от себя. «Свои в своих… русские в русских… Я властен над жизнью этого паренька, над жизнями сотен таких же вот молоденьких, русоволосых, светлоглазых, доверчиво глядящих на мир… Впрочем, и он, этот паренек, властен надо мной. Значит, мы обречены на невидимую связь, на невидимую власть друг над другом. Значит… Но что это я? – одернул себя Львов. – К чему? Зачем?» Резким движением убрав бинокль от глаз, он повернулся к командиру полка и приказал:

– Немедленно готовьте батальоны к атаке!

Тот сразу же повернулся к офицеру-корректировщику и радостно прокричал с раскатистым, командирским «р»:

– Пр-рикр-рыть пехоту шр-рапнелью!

Окоп загудел, тотчас забегали по траншее офицеры, готовя батальоны и роты к атаке.

Офицер-корректировщик продул трубку полевого телефона и бодро прокричал, скашивая обрадованные глаза на полковника Львова:

– Пушки – к бою! По-о цели два! Прицел сто-о!..

На огневой позиции артиллеристов повторили команду, передавая ее от батареи к батарее. Фейерверкеры молодцевато взмахнули руками.

– Беглым!.. Огонь!..

Наводчики коротко рванули шнуры, отбрасывая руки далеко назад, чтобы их не задело и не поувечило замками при откате…

Заревели яростно пушки, земля вздрогнула, словно под нею зашевелился неистовый великан.

Батареи каждые сорок секунд выбрасывали снаряды. Шурша и посвистывая, они проносились над окопом, в котором теперь с ненужным биноклем в руках стоял, расслабившись, полковник Львов.

Когда первые разрывы, похожие на кусты огненного шиповника, осыпались, осели, полковник Львов снова приложился к биноклю. Снова с неясным беспокойством поискал окулярами молоденького красноармейца и с сожалением отметил, что один из снарядов разорвался прямо над ним – теперь там, где несколько минут назад лежал парнишка, оседал рыжий дым. Львову стало на миг не по себе, словно он предал кого-то доверчивого, расположенного к людям. Ему показалось, что это он убил парнишку. Но насмешливый голос рассудка, оправдывая его, торжествующе произнес: «Вот! И все-таки я – тебя…» Полковник отряхнул пыль с локтей и встал во весь рост над окопом, увлекая за собой в атаку солдат. Рядом с ним, отплевываясь от пыли, с одним пистолетом в руках, тяжело и медленно, как по пахоте, шагал командир полка.

Они прошли через поле, переступая через трупы убитых красноармейцев. Перешагивали через витки разорванной в клочья колючей проволоки. Быстро двинулись к возвышенности, часто припадая к земле, прячась за кустами и камнями. От окопов красных все еще раздавались редкие выстрелы, – видать, горстка уцелевших красноармейцев, отстреливаясь, отходила к Харькову.

А сзади, из покинутого Львовым окопа, доносился надрывный голос офицера-корректировщика.

– «Фиалка»! Цель занята нашей пехотой! Перенести огонь дальше!.. «Фиалка»! «Фиалка»!.. Цель занята…

Хрупко хрустели под ногами сломанные стебли подсолнухов, ни одного целого – подсолнухи, как и бойцы, приняли смерть на этой безвестной высотке. Полковник Львов и командир полка поднялись на возвышенность и совсем близко увидели окраины города.

– Вот он – Харьков… – не скрывая своей радости, произнес Львов и остановился, чтобы получше разглядеть этот, еще недавно столь далекий и вожделенный, город. И в это мгновение увидел, как совсем близко от него, отряхиваясь от земли, поднялся человек в красноармейской форме. Пригибаясь и петляя, он побежал. И, вдруг обернувшись, вскинул винтовку и, не целясь, выстрелил в неподвижно стоявшего на высотке полковника. Львову померещилось, что это был тот самый конопушный парнишка-красноармеец, что грыз семечки и над которым разорвался снаряд. Падая навзничь, полковник успел еще без всякой злобы подумать, словно продолжая недавний разговор с самим собой: «Нет-нет, не я тебя. А ты, кажется, меня… Ты меня!.. Но, Господи, как же это возможно? А Елена? Юрий?..»

К Львову кинулся командир полка:

– Я же вас просил… – и закричал: – Носилки!

Полковник бессильно раскрыл налитые болью глаза, попробовал приподняться, но не смог…

– Ничего… Я обещал сыну, что меня… не убьют, – сдавленно прошептал он. – И как видите…

Очнулся полковник Львов в госпитальной палатке. По ней суетливо ходил неопрятный, забрызганный кровью врач. Почему-то снова вспомнил конопушного парнишку-красноармейца: сумел ли он выбраться из боя живым или лежит где-то среди подсолнухов?..

Потом полковник увидел над собой два лица – полное, с поблескивающим на носу пенсне, и молодое, энергичное, с решительным взглядом. Собрав все свои силы, прошептал:

– Капитан!.. Владимир Зенонович!.. Когда вступите в Киев, разыщите… моих… Помогите сыну… в этой… жизни… – И замолчал, не в силах продолжать. На губах у него появились две белые, смертные полоски.