Феликс Кривин - Гиацинтовые острова

• Название: Гиацинтовые острова
• Автор: Феликс Кривин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1978

Есть в нашей жизни прекрасная пора, когда мы еще не делим окружающих на позвоночных и беспозвоночных, челюстных и бесчелюстных, головоногих и брюхоногих, — когда мы делим всех лишь на больших и маленьких. Это самая начальная пора в нашей жизни, когда мы являемся в мир маленькими в надежде со временем стать большими. Поэтому в каждом для нас наиболее важно одно: он уже большой или он еще маленький.

Но если этот признак останется для нас решающим на всю жизнь, если, даже став большими, мы будем по-прежнему делить всех на больших и маленьких, то это значит, что сами мы нисколько не выросли, то есть, внешне-то мы выросли, но внутренне стали, может быть, еще меньше, чем пришли в этот мир.

Потому что все относительно. В нашем мире все относительно.

Феликс Кривин

---

Солнце постепенно успокаивается. Это ничего, что Юпитер такой оборотливый: в конце концов, не вечно жить за счет Солнца, пускай приучаются, изыскивают собственные средства…

Все нормально. И если у нас кое-где еще свирепствуют холода, то кое-где (например, на Меркурии) уже достаточно жарко. И если кое-кто еще вращается медленно, то кое-кто уже вращается быстро… Солнце совсем успокаивается, ему опять кажется, что все вокруг хорошо.

А разве не хорошо? Взгляните на Землю, особенно со стороны. Не так просто взглянуть на Землю со стороны, но в последнее время появилась такая возможность. И если взглянуть на Землю со стороны, то сразу поймешь, что это самая прекрасная планета в космосе, по крайней мере, в обозримом его пространстве. Да и вблизи Земля хороша, — во всяком случае, на ней приятней жить, чем на каком-нибудь Сатурне или Меркурии.

Справедливости ради следует отметить, что так было не всегда, были и на Земле времена, когда на ней буквально не было жизни.

Не было тогда на Земле ни океанов, ни рек, ни озер. Первые дожди падали на раскаленную Землю. Может быть, они надеялись, что на Земле уже есть вода, но, не застав на Земле воды, дожди сбегали обратно, в свои облака, и давали себе зарок больше никогда не возвращаться на Землю. Но они возвращались, опять и опять возвращались на Землю, и испарялись, и снова возвращались на Землю, пока не появился на ней первый ручеек, затем первое озеро, первый океан… И тогда-то кончилась спокойная жизнь Земли, кончилась ее мертвая жизнь, какой живут ее соседи по космосу.

Океан и суша обмениваются ветрами. Вот уже миллиарды лет они обмениваются ветрами, и нет между ними спокойных, безветренных отношений. Суша уже потеплела, а океан еще холоден: и дуют ветры с океана на сушу. А когда океан потеплеет — суша остынет: и дуют ветры с суши на океан.

Им бы одновременно потеплеть, и сразу б на Земле стало спокойно. Не дули б ветры. Не собирались бы над Землей облака. Не лили б на Землю дожди, и реки не текли б в океан. Ничего б не росло — ни на суше, ни в океане. Ничто б не ходило, не летало, не плавало…

А так — и летает, и ходит, и плавает, и растет. Потому что реки текут и орошают Землю дожди, потому что собираются облака, потому что дуют ветры с океана на сушу и с суши на океан, потому что нет на Земле спокойных, безветренных отношений.

Правда, и на Земле встречаются пустынные места: например, пустыня Сахара. Но оказывается, что и она не такая сухая, какой сверху кажется, если ее поглубже копнуть. Если Сахару поглубже копнуть (примерно до двух с половиной километров), то под ней обнаружится море. Такое большое, как вместе взятые Черное, Белое и Красное моря, — и все это зарыто на такой глубине. Для чего, спрашивается? Зачем эта внешняя сухость, когда внутри у тебя моря? Чтобы казаться неприступней? Но зачем? Ведь даже те, у кого в глубине пустыня, стараются этого не показывать. А у Сахары такое богатство, и она его скрывает от глаз.

Недавно в науке прошел слух, что Сахара движется к Атлантическому океану. То ли для того, чтобы самой ороситься, то ли для того, чтоб осушить океан. Пока еще трудно понять: зачем Сахара движется к океану? Может, она хочет поделиться с ним теплом? В таком случае ей пригодился бы опыт Эль-Нино, теплого океанского течения.

Когда у берегов Южной Америки появляется теплое течение Эль-Нино, в море все умирает, а на побережье обрушиваются шквальные ветры и проливные дожди. Гибнут птицы, рушатся дома, люди остаются без крова — и все это лишь потому, что у берегов появилось теплое течение. Только потому, что оно принесло им тепло.

Конечно, эти берега соскучились по теплу. Их всегда омывали холодные течения, и они все ждали, надеялись — не заглянет ли к ним хоть однажды теплое течение Эль-Нино. Так долго ждали, что совсем отвыкли от тепла. И хотя они по-прежнему ждут, и надеются, и ругают свои холодные течения, но тепло им больше не нужно, и жить они могут лишь замерзая, подальше от всех этих теплых течений, которые, возможно, кого-то и согревают, но им несут одни бедствия.

Не следует переоценивать тепло и считать холод враждебным жизни. В природе все связано: арктический холод дополняет тропическую жару, сухость пустынь уравновешивается влажностью океана. Равновесие в природе достигается сочетанием неравновесий (за исключением некоторых неравновесий, которые вносит в нее человек).

А ведь казалось бы: какое дело Африке до северных морей и какое дело ледовитым морям до Африки? Разве не все равно, что где-то кому-то холодно, а где-то кому-то жарко? Как говорится, чужую беду рукой разведу… Но это только так говорится. Чужой беды не бывает в природе. Все чужое в природе — это свое. Поэтому в Африке сохнут озера, когда на севере леденеют моря. Поэтому на севере леденеют моря, когда в Африке сохнут озера.

А если никому нет дела — вот тогда-то и начинаются главные бедствия. Достаточно вспомнить судьбу древнего материка Гондваны.

Древняя Гондвана опускалась у всех на глазах: на глазах у Африки (с одной стороны) и (с другой стороны) на глазах у Австралии. Она начала опускаться еще во времена Великого оледенения — не этого, последнего, а другого, бывшего еще при палеозое. Может быть, ее испугало оледенение, может быть, она решила, что никакого потепления больше нечего ждать, — и стала опускаться па глазах у своих соседей.

— Опускается наша Гондвана, — отмечали соседние материки, но при этом себя успокаивали: — Ну, две сотых миллиметра в год — тут еще можно не тревожиться.

И они не тревожились. Не тревожились сто лет (два миллиметра). Не тревожились тысячу лет (два сантиметра). Не тревожились миллион лет (двадцать метров). Но в одно прекрасное тысячелетие спохватились материки:

— Проглядели мы нашу Гондвану. И ведь видели — опускается у всех на глазах. Сколько ж это времени прошло?

Времени прошло много. Давным-давно кончилось Великое оледенение, а Гондвана все опускалась. Кончился палеозой, начался мезозой. Кончился мезозой, начался кайнозой. А Гондвана все опускалась. Прошло триста миллионов лет (шесть километров) — и материк превратился в океан. Количество перешло в качество.

А начиналось все с пустяков, с миллиметров. Но миллиметры переходят в метры, так же, как годы переходят в века… И в одно прекрасное тысячелетие обнаружилось, что качество уже не то, хотя на глазах изменялось только количество.

И все проглядели Гондвану. И нет больше Гондваны. И вместо Гондваны — Индийский океан.

Большие перемены произошли на Земле, а Солнце этого вроде и не заметило. У Солнца высшая справедливость: оно одинаково светит всем — и материкам, и океанам. И в результате получается, что Мировой океан, вчетверо превосходящий площадью сушу, получает от Солнца вчетверо больше, чем все материки и острова.

Нельзя сказать, что он этого не заслужил: во всем, что происходит на Земле, большая заслуга океана. Но заслуги тоже не следует переоценивать.

Конечно, океан дал Земле жизнь, он первый превратил неорганическую материю в органическую, за что органическая материя ему благодарна. Но если поглубже в него заглянуть… Если поглубже в него заглянуть, можно увидеть то, что происходит на дне океана. А там происходит такое, что даже трудно вообразить: на дне океан превращает органическую материю в неорганическую. Прямо, непосредственно, минуя все переходные формы, он превращает органическую материю в неорганическую. Была органическая материя — и нет органической материи. Вместо нее глина, камень, песок…

Вот что происходит на дне океана — там, куда не каждый осмелится заглянуть…

— Я вас всех породил! — говорит океан.

Породил, породил, и за это тебе благодарны. Три миллиарда лет тебе благодарны. Ты дал Земле жизнь, так зачем же ее отнимать? Заслуги заслугами, но зачем разрушать, убивать? Зачем превращать органическую материю в неорганическую?

И при этом океан получает от Солнца больше, чем все материки и острова. Он просто не знает, куда девать эту энергию, и превращает ее в электричество, которое уж и вовсе ему ни к чему…

И по ночам, когда засыпают материки и острова, океан светится бледным голубым светом. Ничего не освещая. Никого не озаряя. А просто расходуя свое электричество — не на полезные дела, а вот на эти ночные причуды. Потому, наверно, уровень океана ниже уровня материков: ведь океану не нужно тянуться к свету, он его и так получает достаточно.

Вот кто на Земле по-настоящему тянется к свету — это растения. Но тоже не все одинаково.

Много ли растению нужно света?

Когда оно живет в хороших условиях, когда все у него есть — и тепло, и пища, — зачем ему свет? Конечно, немножко света не помешает. Чтобы лучше зеленеть, чтобы листьям, как говорится, была работа. Небольшая работа. Потому что зачем же большая работа, когда есть и пища, и тепло? Когда все есть, много ли нужно света?