Сергей Сартаков - Пробитое пулями знамя

• Название: Пробитое пулями знамя
• Автор: Сергей Сартаков
• Издательство: "Художественная литература"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

---

Нужно создать здесь хорошую «технику».

Очень правильно. Томская и иркутская типографии не успевают печатать листовки. Лебедев! Мы могли бы согласно работать и во всем.

В феврале из Александровского централа выйдет очень надежный товарищ. Будет опытная наборщица.

Отлично! — быстро вставил Буткин.

Но другого человека у меня нет на примете. Я прошу Союзный комитет прислать мне второго товарища, тоже знающего дело.

Хорошо. Поищем. Пришлем.

И, наконец, последнее. Самое главное. Вы говорили о расколе партии. Чтобы ликвидировать раскол, необходимо созвать Третий съезд. Не в частных разговорах отдельных лиц, а в открытом обсуждении на съезде установить единую и обязательную для всех членов партии тактику. Скрепить партию твердой дисциплиной и всем сообща честно бороться за выполнение тех решений, которые примет съезд.

Третий съезд нужен, — без всякого выражения сказал Буткин.

Все комитеты Сибири высказались за немедленный созыв съезда. От их имени Союзный комитет послал свое требование Совету партии. Так? Стало быть, сибирские социал-демократы за съезд?

А я уже сказал: Третий съезд нужен, — все так же однотонно проговорил Буткин. — Не понимаю, Лебедев, — к чему вы клоните?

Сейчас поймете. — Лебедев потрогал пуговицы на воротнике рубашки. Серый сумрак в комнате, деревянный голос Буткина, его угловатая фигура, мертво застывшая за столом, — все это словно теснило ему дыхание. — Но я попрошу вас ответить мне сперва на три вопроса.

Если сумею, — уже раздражаясь, сказал Буткин.

Хочет ли Союзный комитет иметь единую и крепкую Российскую социал-демократическую рабочую партию и входить в нее — или он заинтересован в углублении фракционного раскола?

Должен ли я в третий раз повторять то, что говорил уже два раза? — Острые плечи Буткина нервозно задвигались.

В таком случае, — действительно ли хочет Союзный комитет созыва Третьего съезда?

Наше требование, посланное Совету партии, полностью исчерпывает все. Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы. Они издевательские.

А верно ли, Буткин, что Союзный комитет намерен свое требование, резолюцию о созыве, взять обратно? — не повышая голоса, спросил Лебедев. — Это мой третий и последний вопрос.

Буткин сорвался с места, словно его подбросило пружиной, толкнул свой стул так, что тот отлетел к стене и упал набок.

Ложь! — закричал он. И засновал по комнате из угла в угол. — Этого не было и не может быть!

И, однако, об этом напечатано в «Искре».

Где? Где? Покажите мне! — И если бы было светлее, Лебедев отчетливо прочитал бы на лице Буткина выражение крайней растерянности.

К сожалению, у меня этого номера «Искры» нет, — сказал Лебедев, — но мне писал об этом товарищ Арсений.

Буткин сразу остановился, легко и свободно рассмеялся.

Как много развелось любителей сеять распри и склоки! — воскликнул он. — Резолюцию о созыве Третьего съезда отвез в Совет партии сам Гутовский. А вы заявляете…

Да, я заявляю. Я верю товарищу Арсению больше, нежели Гутовскому. Товарищ Арсений часто встречается с Лениным.

Но Буткина теперь остановить было невозможно.

Не верить Гутовскому! — выкрикивал он. — Честнейшему из всех. Которого за чистоту души рабочие даже прозвали «ацетиленом». Человеку, который был арестован, сослан и ради продолжения революционной борьбы бежал из ссылки. Тому, кто «сорок человек — восемь лошадей» ввел в поговорку по всей России!

И который однажды себя уже запятнал тем, что подписал мандаты на Второй съезд изменникам Троцкому и Мандельбергу, — гневно сказал Лебедев.

Это сложное дело, Лебедев, прошлое и забытое, — круто поворачиваясь на каблуках, забормотал Буткин. — И не к месту нам его сейчас разбирать. Во всяком случае, уж Гутовский-то к позиции наших делегатов на Втором съезде никак не был причастен. Лебедев! Вы можете называть меня любыми обидными кличками — «экономистом», меньшевиком и так далее, но Гутовский — он же последовательный сторонник большинства!

Лебедев подошел к Буткину вплотную, не давая ему кружиться по комнате.

— г- И тем не менее я утверждаю, Буткин, что если Гутовскому не помешать, ваш «ацетилен» способен будет взять резолюцию Союзного комитета обратно. А Третий съезд должен быть созван, — Лебедев точно врубил эти слова. — И резолюция Союзного комитета в Совете партии должна оставаться. Взять ее назад могут только изменники — я не случайно уже употребил сегодня это слово. Прошу передать это Гутовскому. Вот ради чего главным образом я искал встречи с представителем Союзного комитета. Других вопросов к вам у меня нет.

Буткин стоял столбом, совершенно ошеломленный.

Что же касается партийной честности и искренности Гутовского, я мог бы и еще продолжить разговор, — отходя, сказал Лебедев.

Что еще вы собираетесь обрушить на него? — дрожащим голосом спросил Буткин. От прежней его самонадеянности уже не осталось и следа.

Гутовский пе так давно вернулся из-за границы. Он ездил туда не путешествовать, а по делам партии. Но он не рассказал никому самого важного.

Он рассказал все.

Нет, не все. Он не рассказал о совещании большевиков в Женеве, которое в августе там провел Ленин.

Значит, не было никакого совещания.

Было! Об этом мне также известно из письма Арсения.

Буткин развел руками:

Если вам все известно…

Мне неизвестно, какие на этом совещании были приняты решения, а я хочу их знать. Эти решения должны знать и все социал-демократы Сибири.

Но ведь Гутовский рассказал решительно все о своей поездке, уверяю вас, — просительно и как-то безнадежно выговорил Буткин. — Следовательно, или не было никакого совещания, или Гутовский сам о нем не знал ничего.

— У меня больше нет желания разговаривать. Лебедев круто повернулся, подошел к окну, слегка

отодвинул занавеску и стал вглядываться в глухо сумеречную даль улицы, где все так же, как и днем, ветер гнал пыль и сухие, скоробленные листья. Буткин одевался, ругаясь вполголоса: он всунул руку вместо рукава за отпоровшуюся подкладку. Потом притих, очевидно застегивая у пальто пуговицы. Лебедев нетерпеливо ожидал, когда Буткин оденется и уйдет.

Лебедев, я все же хочу попрощаться с вами по-человечески, — услышал он у себя за спиной. — Дайте мне руку. Мы можем спорить, не соглашаться, отстаивать каждый свои взгляды, защищать того, кому мы верим, но мы не можем быть врагами. Во имя революции — мы не должны быть врагами.

Я хотел бы, чтобы это действительно было так, — сказал Лебедев и подал Буткину руку. — Нет ничего страшнее, когда берешь руку врага, думая, что берешь руку друга.

Мы могли бы поговорить обо всем гораздо лучше и гораздо спокойнее, если бы у вас был иной характер, Лебедев, если бы вы не были таким ежом.

Не будем начинать наш разговор сначала.

Тогда прощайте.

Прощайте.

Лебедев вернулся на свое прежнее место, к окну. Через несколько минут он увидел угловатую фигуру Буткина. Защищая лицо от пыли воротником пальто и трудно переставляя ноги, Буткин брел прямо по сыпучему песку, самой серединой улицы.

4

Фаина Егоровна закрыла ставни, засветила керосиновую лампу с отбитой верхушкой у стекла и ушла на кухню кипятить чай. Самовара у нее не было, сырые дрова горели плохо, она досадливо вздыхала, то и дело заставляя Басенку ворошить в плите кочережкой. Лебедеву страшно хотелось есть. В ожидании, когда закипит чайник, он сидел, дописывая прокламацию, а левой рукой отламывал и засовывал в рот куски черного хлеба, нарезанного для него хозяйкой. В кармане пальто лежало колечко сухой копченой колбасы, но Лебедев его берег для полноты удовольствия, на заедку, к чаю.

Лебедев мог здесь не оставаться — эта квартира предназначалась только для встречи. Но Фаина Егоровна уговорила:

— Поужинайте, а тогда и пойдете. Куда же вы натощак да в этакую худую погоду? Не то и до утра перебудьте.

И Лебедев подумал, что, пожалуй, и в самом деле ему лучше пробыть у Фаины Егоровны до рассвета. Красноярск он знает лишь приблизительно, квартира, на которой будет жить постоянно, совсем в другом конце города, в Николаевке, за железной дорогой. Впотьмах, чего доброго, быстро и не отыщешь. А для конспиратора нет ничего хуже, как ходить по городу неуверенно.

Закончив прокламацию, Лебедев перечитал ее. Хороша, но длинна. Если бы можно было отпечатать ее в типографии — все в меру; а так, для размножения от руки, надо резать по меньшей мере наполовину. Он помял кончик носа, соображая, как лучше сделать: пройтись по всему тексту или просто выкинуть некоторые абзацы, и взялся за перо. Сокращать — так сокращать как следует: выбрасывать только ненужное, второстепенное.

Лебедев увлеченно марал и переписывал до тех пор, пока не уложил свои самые важные мысли в заданный себе размер прокламации. Черновые наброски он понес жечь на кухню.