Ричард Бротиган - Ловля форели в Америке. Месть лужайки

• Название: Ловля форели в Америке. Месть лужайки
• Автор: Ричард Бротиган
• Издательство: М.: Б.С.Г.-Пресс, М.: Иностранка
• Жанр: Контркультура
• Год: 2001

«Ловля Форели в Америке» — роман, принесший Бротигану популярность. Сатира, пастораль и сюрреалистическая образность легко и естественно сочетаются в нем, создавая неповторимую картину Америки.

---

— А я хочу кофе, — сказал я, потому что именно кофе хотел сейчас меньше всего на свете. Я сказал это так, словно зачитывал чужую телеграмму — от человека, который действительно хотел чашку кофе, а на остальное ему наплевать.

— Хорошо, — сказала она.

Я поднялся за ней по ступенькам. Все было нелепо. Она еле успела одеться, и одежда еще не приспособилась к ее телу. О ее заднице я рассказал бы отдельно. Мы прошли в кухню.

Она взяла с полки банку растворимого кофе и поставила на стол. Поместила рядом чашку и ложечку. Я поглядел на все это. Она водрузила на плиту кастрюлю с водой и разожгла под ней огонь.

За все это время она не сказала ни слова. Одежда приспособилась-таки к ее телу. Я — никогда. Она вышла из кухни.

Затем спустилась по лестнице и вышла наружу проверить, нет ли почты. Не помню, чтобы я заметил что-нибудь в ящике. Она поднялась обратно и ушла в соседнюю комнату. И закрыла за собой дверь. Я поглядел на кастрюлю с водой.

Пройдет целый год прежде, чем вода закипит. Теперь стоял октябрь, и в кастрюле было слишком много воды. Вот в чем проблема. Я слил полкастрюли в раковину.

Теперь вода должна закипеть быстрее. Через каких-нибудь полгода. Дом молчал.

Я выглянул на задний двор. Там стояли пакеты с мусором. Я поглядел на мусор — и исследовал все упаковки, ошметки и прочий хлам, пытаясь вычислить, что она ела все это время. Так ничего и не понял.

Наступил март. Вода начала закипать. Я обрадовался.

Поглядел на стол. Банка растворимого кофе, пустая чашка и ложка вытянулись, как на похоронах. Все, что вам нужно для приготовления одной чашки кофе.

Десять минут спустя, уходя из этого дома с чашкой кофе, погребенного во мне, как в могиле, я сказал ей:

— Спасибо за кофе.

— Пожалуйста, — ответила она. Через закрытую дверь. Словно зачитывала ответную телеграмму. Мне действительно пора было уходить.

Больше в тот день я не готовил кофе. И ощущал себя очень легко. Пришел вечер, я поужинал в ресторане и отправился в бар. Что-то выпил, с кем-то поговорил.

Обычные ребята за стойкой, обычная болтовня в баре. Ничего не запомнилось, бар закрылся. Два часа ночи. Мне захотелось проветриться. В Сан-Франциско стояли колотун и туман. Я удивлялся туману и ощущал себя очень живым и раздетым.

Я решил навестить еще одну девушку. С ней мы раздружились больше года назад. А когда-то были очень близки. Мне захотелось узнать, о чем она сейчас думает.

Я пришел к ее дому. Звонка на ее двери не было. Уже небольшая победа. Неплохое занятие — вести счет своих небольших побед. Я, по крайней мере, веду.

Она отворила. Еле прикрывшись спереди халатиком. Она увидела меня и не поверила, что это я.

— Что тебе нужно? — спросила она, поверив-таки, что это я. Я вошел.

Она посторонилась и закрыла дверь, повернувшись так, что я увидел ее профиль. Даже не позаботилась завернуться в халатик полностью. Просто прикрывалась им спереди, и всё.

Я видел линию ее тела, ничем не прерываемую, от головы до пят. Выглядело как-то странно. Возможно, потому, что было уже слишком поздно.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

— Я хочу кофе, — сказал я. Какой все-таки дурацкий ответ, когда кофе, опять кофе — совсем не то, чего действительно хочешь.

Она посмотрела на меня и вновь повернулась в профиль. Мой приход ее вовсе не радовал. Пусть наша великая медицина доказывает, что время лечит. Я скользнул глазами по безупречной линии ее тела.

— Может, ты тоже выпьешь кофе? — спросил я. — Давай поговорим. Мы не разговаривали уже тысячу лет.

Она поглядела на меня и опять повернулась в профиль. Я все глядел на линию ее тела. Плохи дела.

— Слишком поздно, — сказала она. — Завтра мне рано вставать. Хочешь кофе — там растворимый на кухне. Я пошла спать.

Свет на кухне еще горел. Я заглянул через коридор на кухню. Мне вовсе не хотелось идти на очередную кухню и готовить очередной кофе для себя самого. Вообще расхотелось идти в чей-либо дом и просить кого-то о кофе.

Я понял, что прошедший день обернулся каким-то странным паломничеством — хотя я вовсе этого не хотел. По крайней мере, хоть на этом столе я не обнаружил банки кофе и пустой белой чашки с ложечкой.

Говорят, весной голова молодого мужчины заполняется фантазиями о любви. Останься у него чуть больше времени — кто знает, может, там хватило бы места и на чашку кофе?

Утраченные главы «Рыбалки в Америке»: «Речушка Рембрандта» и «Сток Карфагена»

Две эти главы потерялись в конце зимы — начале весны 1961 года. Я их искал, но нигде не мог найти. Понятия не имею, почему не переписал их заново, как только понял, что они потерялись. Загадка, что и говорить, — но я этого не сделал, и теперь, восемь лет спустя, я решил вернуться в ту зиму, когда мне было двадцать шесть, я жил в Сан-Франциско на Гринвич-стрит, был женат, у меня недавно родилась дочь, а я написал эти две главы во имя видения Америки и потом их потерял. Теперь я туда возвращаюсь — посмотрим, удастся ли мне их отыскать.

Речушка Рембрандта

Речушка Рембрандта выглядела в точности, как ее название, и протекала в заброшенной местности, где зимы стояли очень гадкие. Речушка начиналась на высокогорном лугу, окруженном соснами. После этого, настоящего дневного света она, пожалуй, и не видела, поскольку, собравшись в один поток из маленьких луговых ручейков, стекала среди сосен в темную чащобу каньона, шедшего по краю гор.

Речушку наполняла маленькая форель — такая дикая, что почти не боялась, если ты подходил к воде, останавливался и смотрел на рыбок.

Я никогда не ловил ее — ни в классическом, ни даже в функциональном смысле. Да и вообще помню эту речушку только потому, что мы разбивали на ней палатку, когда уходили охотиться на оленей.

Нет, для меня эта речка не была рыбной — мы лишь брали из нее воду для лагеря, а носил ее, кажется, в основном, я. А также мыл в этой речке горы посуды, потому что был совсем подростком, и легче было заставить это делать меня, чем мужиков, что были старше и мудрее: им требовалось время, чтобы пораскинуть мозгами о том, куда могут забрести олени, а также — выпить виски, которое, судя по всему, помогало течь мыслям об охоте и других вещах.

— Эй, пацан, вытаскивай-ка голову из задницы и сделай чего-нибудь с этими тарелками, — так говорил один из старейшин охоты. Голос его до сих пор раздается на тропах охотничьего мрамора, цветного от звуков.

Я часто вспоминаю речушку Рембрандта — она была похожа на картину, что висит в самом большом музее мира, крыша которого достает до звезд, а галереям ведомо мельтешенье комет.

Ловил рыбу я в ней всего один раз.

Снастей у меня не было — только «винчестер» 30:30, - поэтому я взял ржавый гнутый гвоздь, привязал к нему белую бечевку, точно призрак своего детства, и стал ловить на него форельку, насадив на гвоздь кусок оленины; и почти поймал — выхватил из воды, но она сорвалась с гвоздя и снова упала в картину, что унесла ее прочь с моих глаз, и вернула в Семнадцатый Век, где место ей — на мольберте человека по фамилии Рембрандт.

Сток Карфагена

Река Карфаген с ревом вырывалась из-под земли: ее источник напоминал дикий колодец. После чего она заносчиво текла десяток миль по открытому каньону, а затем просто исчезала в земле. Это место называлось Сток Карфагена.

Река любила всем рассказывать (а все — это небо, ветер, деревья, что росли рядом, птицы, олени и даже звезды, как ни трудно в это поверить), какая она великая.

— Я с ревом вырываюсь из-под земли и с ревом возвращаюсь под землю. Я — владычица собственных вод. Я себе — и мать, и отец. Мне не нужна ни единая капля дождя. Поглядите на мои гладкие, сильные, белые мускулы. Я сама себе будущее!

Такие разговоры вела река Карфаген тысячи лет. Что и говорить: всем (а все — это небо и т. д.) она осточертела по самое не хочу.

Птицы и олени старались держаться от этих мест как можно дальше. Звездам пришлось занять выжидательную позицию, а ветра в этой местности стало заметно меньше; ветра испускала только река Карфаген.

Даже форель, что обитала в ней, стыдилась реки и всегда радовалась, когда приходила пора умирать. Ничего нет хуже, чем жить в проклятой хвастливой реке.

А однажды река Карфаген, по обыкновению хвалясь своим величием, на полуслове пересохла:

— Я — владычица… — И остановилась.

Невероятно. Ни капли воды больше не выходило из земли, а сток ее вскоре превратился в струйку, сочившуюся, будто сопливый пацанячий нос.

По иронии воды, вся гордыня реки Карфаген пропала, и в каньон вернулось хорошее настроение. Сюда вдруг снова слетелись счастливые птицы — посмотреть, что стало с этим местом, — поднялся сильный ветер, и даже звезды высыпали на небо пораньше — кинуть взгляд вниз и блаженно улыбнуться.