Николай Виноградов - Подводный фронт

• Название: Подводный фронт
• Автор: Николай Виноградов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1989

Автор — опытнейший подводник, адмирал. В годы Великой Отечественной воины командовал бригадой подводных лодок, был начальником подводного плавания Северного флота, а затем — подводного плавания Военно-Морского Флота СССР, командующим морским оборонительным районом. Его воспоминания о подводниках написаны живо и увлекательно. Книга рассчитана на массового читателя.

---

— Время не терпит, — поддержал его С. Г. Кучеров. — Буксировка явно не удается. Как ни горько, но…

Решение было принято. Командир «К-22» получил четкие, ясные указания от имени Военного совета. И уже очень скоро мы поняли, как своевременно это было сделано. Сначала поступило тревожное сообщение из радиоцентра: данные радиоразведки говорили о том, что фашисты, похоже, наконец-то всполошились. Почти тут же пришло донесение от Котельникова. Он сообщал, что обнаружены самолет и корабль противника. Появились они, конечно, не случайно. Безусловно, это были разведчики. Но уже весь экипаж «Щ-421» перешел на «К-22». В 13 часов 30 минут с «катюши» произвели выстрел одной торпедой, и израненная «щука» ушла под воду…

Докладывая в базе о случившемся, Видяев, мужественный, сильный, никогда не унывающий Видяев, не сдержавшись, заплакал. Это была первая и единственная слабость, которую он позволил себе. А там, в море, перед лицом смертельной опасности, Федор Алексеевич держался просто молодцом. До последнего момента делал все возможное, чтобы спасти свой корабль, а когда получил приказание покинуть его, сделал это, как и подобает командиру, последним.

Самых высоких оценок были достойны и другие моряки погибшей лодки. Отлично показал себя, к примеру, помощник командира капитан-лейтенант А. М. Каутский. Он как раз был одним из тех, кто предложил и реализовал необычную идею: использовать брезентовый парус для того, чтобы уйти подальше в сторону моря.

Умело поддерживал моральный дух в экипаже военком политрук Н. Г. Афанасьев. Он постоянно находился на тех участках, где было в данный момент труднее всего, словом и личным примером воодушевлял людей.

И они показывали образцы мужества и самоотверженности. Особенно напряженно пришлось действовать тем, кто находился в кормовом отсеке. Когда лодка подорвалась на мине, сюда из поврежденных торпедных аппаратов и через трещины в корпусе хлынула вода. Краснофлотцы В. С. Качура, И. А. Жаворонков, П. И. Февралев, А. П. Новиков, П. Н. Сизмин под руководством старшины 1-й статьи К. Н. Дряпикова, задраив переборочную дверь, изолировали свой отсек и повели борьбу за живучесть, чем, по сути, спасли весь экипаж.

Всех их, как и особо отличившихся моряков с «К-22», мы представили к награждению орденами и медалями.

Горечь потерь

Вначале мая установились настоящие весенние солнечные деньки. Как-то сразу осел и почернел снежный покров на сопках, а во многих местах и вовсе сошел, оголив серые гранитные валуны. На низкорослых, комлистых деревцах набухли почки, а под деревцами кое-где пробилась к свету слабенькая нежно-зеленая травка. Так уж устроена человеческая душа: она радуется наступлению весны, ждет, что именно в эту пору произойдет что-то значительное, какие-то перемены к лучшему. Однако первая военная весна оказалась для нас горькой, и осталась она в памяти порой тревог и печали. В эти весенние месяцы мы потеряли сразу же две лодки, два экипажа, больше ста боевых товарищей.

В конце апреля не вернулась из похода «Щ-401». Боль утраты для меня лично усугублялась еще и чувством личной вины за нее. Дело в том, что накануне командир «щуки» капитан-лейтенант Аркадий Ефимович Моисеев из района боевых действий донес о двух успешных атаках. При этом сообщалось, что были израсходованы все носовые торпеды. Остались только две торпеды в кормовых аппаратах. По данному докладу нами не было принято какого-либо конкретного решения — «щуку» можно было отзывать в базу, а можно было и не отзывать. Исходя из общей обстановки последнее вроде казалось резонным: ведь ожидались новые конвои врага. Но тут, однако, не следовало подходить сугубо практически. Управляя за сотни миль лодками, крайне важно было учитывать и психологический фактор. Положа руку на сердце, скажу: никто лучше меня не мог знать особенности характера, психологии командиров лодок. И я, прекрасно зная Моисеева, должен был понять, что его доклад об израсходованных торпедах — это не просто доклад для сведения. Это своего рода просьба отозвать лодку в базу. Иной командир мог попросить об этом напрямую, а самолюбивый Моисеев не мог. Я, именно я, должен был понять, что на лодке что-то неладно, почувствовать состояние командира и поставить вопрос перед командующим о возвращении «Щ-401» в базу. Увы, какие-то хлопоты отвлекли, не дали как следует вдуматься в текст радиограммы. Больше «щука» на связь не вышла.

Обстоятельства гибели «Щ-401» остались неизвестными. И никто за нее меня никогда не упрекнул. Но ощущение личной вины, осталось на всю жизнь: мог ведь предотвратить горькую потерю, мог, но не сделал этого… Быть может, мысли об этом тем горше, что гибель «Щ-401» как бы потянула за собой и еще одну беду — гибель «К-23», на которой вышел в боевой поход замечательный подводник и мой дорогой товарищ Магомет Гаджиев.

Те дни и часы, когда мы с тревогами и надеждами ждали вестей с «катюши», впечатались в память с удивительной четкостью. Помнится буквально все, до малейших деталей, до часов и минут…

Несколько дней после выхода из Полярного «К-23» занималась поиском пропавшей «Щ-401» в районе Танафьорд, мыс Нордкин. 8 мая Гаджиев донес, что поиски результатов не дали, «катюша» отправляется в отведенный ей маневренный район. Четыре дня от нее никаких сообщений не поступало. 12 мая мы проводили на ФКП совещание по вопросам ремонта лодок. Я как раз что-то говорил и вдруг, словно почувствовав недоброе, замолчал. За дверью кабинета раздались торопливые шаги, и через секунду-другую встревоженный оперативный дежурный протянул мне бланк радиограммы с «К-23», На нем стояла пометка «Экстренно». Текст был с большими искажениями: «…транспорт торпедами… два сторожевых корабля артиллерией уничтожены… квадрат… курс Ост… имею повреждения от стрельбы…» Дальше еще несколько слов, совсем неразборчивых — то ли какая-то просьба, то ли просто номер радиограммы — и подпись.

Я тут же передал бланк флагманскому связисту Болонкину:

— Чем вызваны такие искажения?

— Дело тут, конечно, не в качестве приема, — ответил он, — скорее всего, поврежден передатчик.

Тут же меня вызвали к телефону. Степан Григорьевич Кучеров сообщил, что принято решение немедленно отозвать «К-23» в базу. Указание об этом послано.

— Ясно, что они попали в жаркую переделку, — заметил начальник штаба флота, — главное, чтоб повреждения не мешали лодке погрузиться. Пока вроде об этом не сообщают. Будем ждать новых вестей. Да и вообще за эфиром следите повнимательнее. Вот что… Давайте-ка подключайте все свои наличные средства связи. Мы должны сейчас слышать все, что только возможно…

Я тут же дал соответствующие указания Болонкину. Помимо обычных дежурных средств радиовахта была открыта на всех больших и средних подводных лодках и на плавбазе «Умба». Открыли радиовахту и наши соседи — моряки бригады эсминцев и ОВРа. Ну и, разумеется, внимательно вслушивались в эфир радисты флотского узла связи.

Ни одной радиограммы с «К-23», к сожалению, больше не поступило. Но кое-что о том, что происходило с ней, удалось узнать. Наши радиоразведчики перехватили несколько радиограмм, переданных противником открытым текстом. Судя по ним, в районе, где находилась «К-23», с 13 часов 20 минут до 18 часов 30 минут действовали четыре «юнкерса». В 15 часов 50 минут один из них обстрелял нашу подводную лодку из пулемета, и она погрузилась.

Погрузилась! Это слово на какое-то время обнадежило. Выходит, «катюша» все же не потеряла способности погружаться. Значит, у нее есть возможность уйти от преследования на глубину. Но тут же новая радиограмма. «Юнкере» передал на свой аэродром просьбу выслать еще одну машину. С аэродрома приказали самолету оставаться в данном районе для связи.

Что же это? Выходит, они продолжают преследовать «двадцать третью»? В 17 часов 12 минут в эфире произошел оживленный диалог, из которого стало ясно, что на помощь первому самолету вылетит второй с двумя бомбами весом по 250 килограммов. Затем фашисты затихли. А к 19 часам все самолеты вернулись на свой аэродром.[7]

Анализ всех этих данных позволял предположить, что, атаковав и потопив фашистский транспорт торпедами, «К-23» подверглась бомбежке со стороны кораблей охранения. Вероятно, была повреждена бортовая цистерна с топливом, весьма хрупкая на подводных лодках типа К, и лодка все время «обозначала» свое место выходившим на поверхность моря соляром. В связи с этим, очевидно, на лодке было принято решение всплыть и отразить атаку сторожевиков артиллерией с одновременным использованием надводной скорости для отрыва. О результатах артиллерийского боя Гаджиев и донес в базу. Вероятно, и сама подводная лодка получила серьезные повреждения от вражеских снарядов и один из главных двигателей был выведен из строя. Это подтверждает тот факт, что расстояние от Окс-фьорда, где произошел бой со сторожевиками, до места, где «К-23» была обнаружена самолетами противника, она прошла за 3 часа 50 минут, то есть со скоростью 13,5 мили в час. Такая скорость характерна для подводных лодок типа К, идущих под одним главным дизелем средним ходом. Если б были исправны оба дизеля, вряд ли «катюша» отходила бы от берега противника, не используя полную мощность двигателей.