Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

• Название: Возвышенное и земное
• Автор: Дэвид Вейс
• Издательство: «Музычна Украйина»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1984
• ISBN: 5-300-00924-5, 978-5-300-00924-3, 5-300-00922-9, 978-5-300-00922-9

"Возвышенное и земное"- роман о жизни Моцарта и его времени. Это отнюдь не биография, документальная или романтизированная. Это исторический роман, исторический потому, что жизнь Моцарта тесно переплетена с историческими событиями времени. Роман потому, что в создании образов и развития действия автор прибегал к средствам художественной прозы.

---

Убедившись, что Шиканедер не интересуется его мнением по поводу сегодняшнего спектакля, Вольфганг с облегчением вздохнул. Шиканедер сказал:

– Вам известно, Моцарт, что с тех самых пор, как мы познакомились в Зальцбурге, где я тогда играл в театре – перед самым вашим отъездом в Вену, – я остаюсь восторженным почитателем вашей музыки.

Что-то ему от меня нужно, гадал Вольфганг, и, разумеется, даром.

– Являлась ли вам когда-нибудь мысль писать для народного театра?

В настоящее время я готов писать для кого угодно, подумал Вольфганг, лишь бы это было поставлено, только не следует показывать свою заинтересованность, иначе Шиканедер сумеет использовать ее в своих интересах.

– Все зависит от либретто, – ответил он.

– Как вы, наверное, знаете, я написал несколько либретто.

– О чем же все-таки речь?

– Самым большим успехом у нас в театре пользовался «Оберон», по либретто Гизеке, музыка Враницкого. Но и тому и другому далеко до Шиканедера и Моцарта.

– Я слышал «Оберона». Ничего особенного.

– Наша публика от него без ума. Публика вообще обожает сказки. А моя сказка, положенная на вашу музыку, может получиться очаровательной, трогательной и, уж во всяком случае, позабавит публику.

Шиканедер стал подробно излагать свой замысел, а Вольфганг задумался. Связавшись с Шиканедером, придется поставить крест на карьере при дворе. Помещение театра на Видене было немногим лучше сарая – и это после того, что все его оперы ставились в прославленных театрах Вены. Кроме того, Шиканедер, ставя комедии, зачастую бывал пошл и даже вульгарен. И хотя трудно было сказать заранее, кто возьмет в нем верх – шарлатан или артист, – в способностях Шиканедеру не откажешь.

– Итак, что вы скажете, маэстро? – Шиканедер как раз кончил излагать сюжет.

– История удивительная, – Вольфганг пропустил мимо ушей многие подробности, слишком уж путаная была интрига, но, вероятно, Шиканедер сможет все исправить. – Только почему бы вам ее не упростить? Тогда мы смогли бы продолжить наш разговор.

– Вы получите не только сотню дукатов за музыку к либретто, но также и долю от прибыли, которую принесет наша опера. Вы ведь имеете дело с разумным человеком, а не с императором.

Вольфганг с нетерпением ожидал от Шиканедера либретто, с тем, чтобы начать работу.

Текст, который он получил несколько недель спустя, оказался довольно путаный, в нем было много противоречивых мест, большая часть сюжета, видимо, была позаимствована из других источников, но в либретто содержались идеи, затронувшие Вольфганга с точки зрения музыкальной. Приятно было погрузиться в мир сказки. Еще ребенком в Англии он создавал в воображении собственное сказочное царство и, огорчившись из-за чего-нибудь, находил там убежище. То же самое предстояло сделать и сейчас.

Шиканедер назвал их произведение «Die Zauberflote» – «Волшебная флейта».

– Название дает почувствовать сказочность сюжета, – пояснил либреттист. – Оперы на сюжет сказки сейчас в моде, а слово «флейта» подчеркивает, что спектакль музыкальный.

Вольфганг согласился, название звучало музыкально, оно могло произвести впечатление!

Вольфганга забавлял Папагено, ему нравился идеализм Зарастро и наивная вера романтического героя Тамино. Перед ним открывалась возможность выразить собственные мысли, не боясь императорского запрета. Либреттист, брат Вольфганга по масонской ложе, разбросал в тексте в виде намеков идеи масонов, проповедовавших терпимость, дружбу и всеобщее братство людей, и это находило отклик в душе Вольфганга. Быть может, мир быстро катится по наклонной плоскости и эпоха полного упадка не за горами, и все же, слушая его музыку, люди поймут: человек может сохранить достоинство, только поправ в себе гордыню и живя в согласии с законами совести и правды. Но когда Шиканедер спросил, что он думает о переделанном им тексте, Вольфганг ответил:

– Если опера провалится, не вините меня, я никогда в жизни не сочинял опер на сказочный сюжет.

Озабоченность Вольфганга убавила забот Шиканедеру. Раз уж композитор волнуется, он обязательно напишет прекрасную музыку.

– Я намерен открыть этой оперой осенний сезон в моем театре, – сказал Шиканедер. – Будет к этому времени готова музыка? – Леопольд Моцарт говорил когда-то, что сын его имеет склонность откладывать все на последнюю минуту.

– Партитура будет готова к первой репетиции. Возможно, и раньше.

Тем не менее Вольфганг при каждой возможности уезжал к Констанце в Баден, пока, наконец, Шиканедер не предоставил в его распоряжение домик, где композитор мог спокойно работать и где он был у либреттиста на глазах, так что тот мог подгонять его в случае необходимости.

Деревянный однокомнатный домик находился во дворе театра, там стояло фортепьяно и было прохладно. Вольфгангу нравилось его новое пристанище.

Здесь он проводил почти все время, кроме тех дней, когда уезжал в Баден. Музыка к «Волшебной флейте» писалась легко, пригодились и некоторые из тех идей, которые занимали его последние месяцы. Шиканедер дал ему двадцать пять дукатов в знак скрепления договора и обещал еще двадцать пять по окончании партитуры, и пятьдесят, когда опера будет поставлена. Но полученные деньги ушли на уплату за пребывание Констанцы и Карла Томаса в Бадене, а из долгов так и не удалось вылезти.

Вольфганг тщательно скрывал свои неприятности от Констанцы, приближались роды, правда, был еще только июль месяц. Мысли о долгах все чаще приводили его в мрачное настроение, и тогда начинало казаться, что все его труды напрасны. Но постепенно сюжет все сильнее завладевал его воображением, и в силу многолетнего опыта как замысел, так и структура всей вещи начинали принимать ясные очертания. Теперь он мог объять оперу мысленным взором всю целиком, как прекрасную картину или статую. И это придавало сил. Теперь он твердо знал: неважно, когда он занесет мысли на бумагу, их можно черпать из памяти по мере необходимости. Записать – дело недолгое. Если музыка в уме готова, на бумаге она редко претерпевала изменения. И по мере того как шел процесс созидания – так бывало и в прошлом, – он все больше убеждался: какую бы дребедень ни подсунул ему Шиканедер, его музыка будет единой по духу и по стилю – она будет моцартовской.

Однажды, когда он выходил из дома на Раухенштейнгассе, направляясь работать в свой домик, ему встретился в дверях незнакомец. Высокий худощавый человек посмотрел на него суровым взглядом и спросил:

– Вы господин Моцарт?

– Да. – Вольфганга неприятно поразила внешность незнакомца. Он был так тощ, что походил на огородное пугало: одет он был в темно-серый плащ, и суровость его наводила страх.

– Что вам угодно?

– Не могли бы вы написать реквием?

– Для кого?

– Имя должно остаться неизвестным.

Невероятно! Может, этот человек посланец самого дьявола?

– Это должна быть месса по усопшему. – Вид у незнакомца сделался совсем зловещий. – Заупокойная месса.

Вольфганга мороз подрал по коже. Ему вдруг представилась собственная смерть и мелькнула мысль, что незнакомец явился предупредить о ее приближении.

– Реквием должен сочиняться в полной тайне. Ни один человек и, уж конечно, никто из ваших друзей не должен ничего знать. – Вольфганг уже готов был отказаться от предложения, когда незнакомец добавил:

– Вам будет уплачено двадцать пять дукатов, когда я приду заключать сделку, и двадцать пять – в конце.

– А вы уверены, что застанете меня? Я здесь не часто бываю.

– Застану, – произнес незнакомец тоном, не предвещающим ничего хорошего. – Тех, кто мне нужен, я всегда застаю.

Незнакомец ушел, а Вольфганг еще долго раздумывал об этой встрече. Сегодня он чувствовал себя неважно. Накануне много часов подряд сидел за фортепьяно, проигрывая отдельные темы своей новой оперы, и наутро проснулся с опухшими руками: двигать пальцами было трудно и больно. Правда, постепенно пальцы снова обрели подвижность, но Вольфганг встревожился – со здоровьем что-то неладно. Чем больше он думал о таинственном незнакомце в сером, вспоминал его мрачный голос, леденящий взгляд, тем более вероятным казалось, что эта зловещая фигура – предвестник смерти.

Через несколько дней, 28 июля, у Констанцы родился шестой ребенок, сын, которого назвали Франц Ксавер; однако дата его рождения навела Вольфганга на беспокойные мысли. Он отсутствовал до 10 ноября, и, таким образом, если ребенок был его, то родился он восьми месяцев с небольшим.

Однако Констанца, кладя отцу на руки младенца, светилась радостью, словно преподносила ему подарок. Ну разве можно ее в чем-то заподозрить?

С тех пор как он получил заказ на реквием, тяжелая меланхолия не оставляла Вольфганга. После таинственного посещения незнакомца руки и ноги несколько раз опухали, правда, от ходьбы и игры на фортепьяно отеки спадали. Ему стыдно было признаться Констанце, но сердце его было холодно, холодно как лед… Ему казалось, будто он отведал чего-то ядовитого, и отрава постепенно разъедает его.