Леонид Платов - Концентрат сна

• Название: Концентрат сна
• Автор: Леонид Платов
• Жанр: Научная Фантастика

---

Прошло несколько минут или часов, — он не мог определить с точностью, и быстрее закачались водоросли, мимо понеслись призрачные очертания предметов. Течение ускорилось.

Не веря себе, Гонцов услышал глухой, приближающийся звон колоколов.

Вокруг него мелела река, расступаясь, вынося неподвижное тело на берег. Он почувствовал, как жестко и неудобно дно, опустившись, наконец, на него, и открыл глаза.

Прямо перед собой он увидел граненый стакан и руку, размешивавшую ложечкой в стакане. Вот колокола, которые звенели над ним!

Серьезный голос произнес негромко: — Прошу вас, выпейте это лекарство и не разговаривайте пока. Вы были очень долго и сильно больны.

Гонцов послушно закрыл глаза.

Мысли его были ясны и отчетливы. Какой удивительный сон приснился ему: река, желтые листья, журчанье воды. Он вспомнил, как дошли до его меркнущего сознания чьи-то слова о Лете, реке забвения. Быть может, это и дало толчок его сновидениям? Звуки голосов стали глохнуть, точно удаляясь, и вскоре слились в ритмический гул, который был, по-видимому, только слабым биением его собственного пульса.

Сейчас самочувствие его было прекрасно: он совсем не ощущал своего тела. Дышалось легко. Воздух был чист, холодноват, и он вдыхал его с жадностью, как будто поднялся только что на гребень горы.

Он подумал, что друзья перевезли его в горный санаторий, куда-нибудь в Теберду или Абастумани, и открыл глаза.

Над ним в бездонной глубине ласково мерцали звезды, мириады звезд. Не будучи силен в астрономии, он с некоторой гордостью отыскал знакомый ковшик Большой Медведицы. Усыпанные сверкающим инеем раскидистые ветви Млечного Пути осеняли его, и некоторое время он лежал неподвижно, собираясь с силами. Потом медленно повернул голову.

Там, где он ожидал увидеть стену, не было ничего. За белой скамьей и столом, на котором стояли лекарства, начиналась пустота. Озаренные бледным светом звезд, тихо покачивались верхушки кипарисов и смутно чернела громада, которая показалась Гоицову памятником.

Только вглядевшись пристальнее, он понял, что и потолок и стены его комнаты были сделаны из стекла или материала, подобного стеклу.

Недоумевающий, встревоженный, Гонцов сделал попытку приподняться. Необычность всего увиденного на секунду расколола его смятенное сознание. Кто же проснулся только что в этой стеклянной комнате?

— Зеркало, если есть, пожалуйста, — прошептал он нагнувшимся к нему людям в белых халатах.

Зеркало задрожало в руке. Краем глаза он охватил всю страшную худобу своей руки — кость, обтянутую пергаментно-желтой кожей, и долго, не отрываясь, смотрел в зеркало. Со стороны, быть может, это было похоже на встречу после очень долгой разлуки.

Лицо Гонцова осунулось и постарело. В черных волосах кое-где протянулись белые нити, щеки запали. Зато живые, блестящие глаза были молоды по-прежнему, и по ним он тотчас узнал себя.

Глава пятая

Первый день после пробуждения тянулся для Гонцова нескончаемо долго.

Его взвешивали, измеряли, выстукивали. Его просили вздохнуть, кашлянуть, привстать, присесть. Врачи с серьезными, озабоченными лицами ходили вокруг, деловито помахивая стетоскопами и негромко переговариваясь.

При других обстоятельствах Гонцов не утерпел бы и вмешался в их ученый, пересыпанный латынью разговор.

Первую фазу эксперимента, во всяком случае, он мог описать во всех подробностях, так как наблюдения над собой проводил до самого начала летаргии.

Сейчас, однако, ответы его были рассеянны и кратки.

Покорно подставив грудь выслушивавшему его врачу, Гонцов смотрел в сторону, туда, где за стеклянной стеной зеленел удивительный мир, в котором предстояло ему жить.

— Доктор, — повторял он, упрашивая и одновременно сердясь, — мне бы встать уже, а, доктор?

Но только к вечеру Федотов разрешил своему пациенту встать и походить немного по комнате.

— Не делайте слишком резких движений, — строго сказал он при этом, — не перегружайте сердце. Если все пойдет хорошо, я думаю, что смогу разрешить вам выступить сегодня ночью по радио. Мир знает уже о том, что вы проснулись, и ждет с нетерпением встречи с вами.

Потом он ушел вслед за другими врачами, оставив Гонцова в одиночестве.

Испытывая огромное физическое наслаждение от ходьбы, Гонцов прошелся мелкими шажками по комнате.

Голова его слегка кружилась. Он усмехнулся старательности, с какой передвинул затекшими ногами, и тому еще, что жался пока поближе к стене. Со стороны, вероятно, он был похож на неопытного пловца, который плещется на мелководье у берега, не решаясь пересечь широкую гладь пробегающей мимо реки.

За стеной-окном расстилалась манящая светлая гладь.

Солнце почти спустилось уже к темной черте горизонта. Багряные отблески лежали на кипарисах, вдали в чаще сверкали остроконечные голубоватые купола, и краски были так ярки, зелень так свежа, что казалось, только что отшумел дождь.

Глаз почти не задерживался на близких предметах; может быть, поэтому Гонцов до сих пор не рассмотрел как следует памятника, — он сразу охватывал всю картину в целом. Необычайная глубина перспективы чудесно окрыляла взор.

Одновременно видны были из окон и башни моста, переброшенного через реку, и клумбы цветов подле набережной, и — отсвечивающие на солнце, по-видимому, тоже стеклянные, здания далеко за мостом, на холме.

Гонцову представилось на мгновенье, что он смотрит на волшебный город через какой-то драгоценный сияющий камень со множеством граней.

Куда вела от ворот пестренькая игрушечная мостовая? Что скрывали под собой голубоватые остроконечные купола? Не были ли они теми Дворцами Покоя, о которых вскользь рассказывал ему Федотов?

И тогда знаменитый ученый, не в силах совладать со своим нетерпением, совершил неблаговидный поступок, которкй покойный его друг в негодовании назвал бы мальчишеством. Пользуясь ослаблением присмотра, он попросту удрал тайком из больницы.

Ступая на цыпочках и говоря самому себе «тш-ш!», он прошел коридор, миновал комнату, где оживленно болтали о чем-то сиделки, и очнулся за воротами.

Тотчас ликование школьника, отпущенного на каникулы, охватило его и уже не покидало во все время прогулки.

Он задержался на секунду в воротах, раздумывая, куда ему свернуть: направо, к реке, или налево, к группе домов на склоне холма, — весь новый мир был перед ним, и он волен был выбирать. Потом он заметил рядом с собой пожилого человека в фартуке, который высаживал куст роз у памятника, освещенного косыми лучами заходящего солнца.

Гонцов скользнул любопытным взглядом по надписи на постаменте — там стояло его имя. Он запрокинул голову.

Центральная фигура скульптурной группы изображала его, Гонцова, окруженного лежащими в разных позах спящими людьми. Сам он сидел в кресле, возвышаясь над ними, держа на коленях просыпающегося кудрявого ребенка. Ребенок тер кулачками глаза, улыбка его была мягкой, недоумевающей, полусонной. И добрый доктор склонялся к нему, ласково протягивая стакан с волшебным напитком.

Много лет уже, наверное, стоял этот памятник здесь, у входа в больницу, где лежало неподвижное тело мученика науки, заплатившего природе такой дорогой ценой за свое открытие. Тут было тенисто и тихо, и дети приходили сюда по утрам и играли вокруг мраморного постамента. Об этом говорили следы маленьких ножек на песке и чей-то смешной полосатый мяч, забытый в траве.

Взрослые, гуляя с детьми вдоль кипарисовой аллеи, конечно, указывали им на памятник и вполголоса, с приличной случаю торжественностью, рассказывали об ученых, самоотверженных друзьях человечества, которым очень редко выпадало счастье дожить до полного торжества своих идей.

— Я думаю, этот куст будет красивее выглядеть с краю, — вопросительно сказал садовник, критически осматривая свою работу. — А вы как посоветуете, товарищ?

Гонцов охотно вступил в разговор.

— Розы, пожалуй, именно то, — ответил он, — что не хватало этому красивому уголку для полной гармонии.

Садовник снова нагнулся над клумбой.

— Мне сразу бросилось это в глаза, — сказал он, энергично работая лопаткой. — С недавнего времени я стал ходить к себе в Академию новой дорогой мимо памятника Победителю Сна. Мне не понравилось здесь и захотелось украсить клумбы розами, чтобы сделать приятное людям, живущим на этой улице. Понимаете?

— А! Вы работаете в Академии Садоводства? — спросил Гонцов, присев на корточки и помогая садовнику разрыхлить землю.

— Нет, в Академии Радия. Я — физик, профессор Новак, если слышали. Мои книги о цветах менее известны.

Гонцов подумал, что в мире, где сон упразднен за ненадобностью, у людей столько свободного времени, что им грешно ограничивать себя одной профессией и не проявлять свой творческий дух в самых разнообразных направлениях.