Юзеф Крашевский - Чудаки

• Название: Чудаки
• Автор: Юзеф Крашевский
• Жанр: Историческая проза

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.

Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.

Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.

Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

В шестой том Собрания сочинений вошли повести `Последний из Секиринских`, `Уляна`, `Осторожнеес огнем` и романы `Болеславцы` и `Чудаки`.

---

Подали обедать. Все сели за стол, поставленный в зале, и пан конюший вошел с незнакомым лицом, от которого пахло канцелярией и чернилами, и просил нас выслушать его духовное завещание.

Ирина бросилась к деду с просьбой не портить всеобщей веселости счастливого дня печальным чтением предсмертного акта; но конюший, слегка оттолкнув ее, поцеловал в лоб и велел читать.

Вот как распорядился именем наш добрый дедушка. Тужегорщина разделена на две части: одна часть достается Ирине, другая — бедным Суминам, которые, не ожидая этого счастья, все пали к ногам доброму старику. Ян сейчас поднялся и, подавая мне руку, сказал:

— Ты был богат и нуждаешься более в богатстве, чем я. Я поделюсь с тобою своей частью.

— Подожди, какая горячка, — закричал конюший, — ему тоже достанется! Не расточай своего имения, но слушай.

Я молча обнял Яна; а дед, утирая влажные глаза, ушел; и возвратился только, когда читали о сумме, записанной мне на польском имении. Я отказался и не хотел принять записи; но дед схватил меня за руку, крепко сдавил ее и сказал тихо:

— Послушай, это уж не гонор, а неуместное упрямство. Я знаю, что ты не нуждаешься в этой записи, но это моя воля.

Я замолчал, дав себе слово возвратить этот убыток беднейшим, чем я, Суминам. Ирина верно тоже откажется от своей половины Тужегорщины. Но теперь нечего говорить деду об этом. Конюший поставил нам в условии: жить при нем и позволил только на время поехать нам в Польшу.

Нужно было видеть его в этот день, как он был рад, что совершенно примирился со мною; с какою веселостью рассказывал он об охоте, как пил и угощал гостей, как поминутно целовал руки Ирины. Нужно было видеть радостные лица счастливых Суминов, которые из бедняков делаются достаточными людьми, потому что, по завещанию деда, они сейчас вступают во владение своей половиною!

— Ян хороший хозяин, я старик, пускай теперь берет свою часть, а мне позволит только охотиться в лесах и будет давать людей на облаву даже во время уборки хлеба.

— Как, давать людей в жниво? — простодушно спросил Ян.

— А как ты думаешь? — спросил конюший. — Вот как, даже в жниво! Ты хозяйничай себе, как хочешь; но я должен иметь охоту.

Старая пани Тереза толкнула сына, чтобы замолчал. Он, как ревностный хозяин, готов был поспорить с конюшим за облаву, когда нужно убирать хлеб.

Капитан выслушал до конца чтение духовного завещания, пожал плечами и уехал домой, ни с кем не простившись. Сын и отец Грабы еще остались. Вечером конюший сел возле нас, потрепал меня по колену и сказал:

— Ну, слава Богу, что все кончилось. Помнишь ли, как я хотел выпроводить тебя из Тужей-Горы, но мне никак не удавалось; я как будто предчувствовал, что ты отнимешь у меня Ирину. Пускай теперь цыган меня судит: свистун, мот, шалопут — мороз пробегал по коже. А ну, если он понравится? — думал я. — До беды недалеко, а потом, сто тысяч чертей, будет лежать на моей совести, если я допущу до этого. Признайся теперь, любезный Юрий, ты ведь сильно ненавидел меня.

— Нет, но больно было моему сердцу.

— Ты и теперь сердит на меня?

— Теперь, за что?

— Ну, помни же! — И он поцеловал меня, повторяя: — Я рад, что все кончилось, но все еще мурашки бегают по коже. Дай Бог, чтобы все было к добру!

Вечер мы провели с наслаждением.

Четверо нас село в углу комнаты: я, Ирина, Ян и Юлия, и первый раз разговаривали так бесцеремонно в уединении от гостей. Я не только люблю ее, но обожаю; она выше женщины — это ангел, спустившийся на землю на солнечном луче и доставшийся мне. Достоин ли я ее? О, нет! Тысяча людей достойнее меня, но никто не полюбил бы ее так сильно, с таким самоотвержением, как я, никто лучше меня не оценил бы ее.

Последнее письмо я напишу к тебе после свадьбы.

Твой Юрий.

XXIV

Здесь в Полесье мы проводим с женою праздники Рождества Христова. Поздравляю тебя, любезный Эдмунд, с Новым годом. Не могу писать много, прими только мои искренние пожелания. Несколько уже недель, как она моя; пробуждаясь поутру, я всякий день стараюсь припомнить правда ли это — не брежу ли я? Я не верю своему счастью, и не смею верить.

Прощай, дорогой Эдмунд, не пиши более ко мне, — теперь мне некогда отвечать тебе.

Твой Юрий.

ЭПИЛОГ

Следуя общепринятому обычаю, нам остается дополнить повесть, указывая дальнейшую судьбу лиц, с которыми мы познакомили читателей. Легче всего закончить эпилогом старинных сказок: жили долго и счастливо, имели много детей; но теперь уже это не принято.

Итак, мы скажем еще несколько слов о каждом лице.

Соседи не перестали называть Грабу — чудаком; он с своей стороны не переставал заслуживать это название, твердо шел к цели и не жертвовал своими убеждениями, чтобы сыскать популярность, которой многие посвящают всю свою жизнь. Сын пошел по следам отца; брак его с Юлией Су миной принадлежал к тем редким явлениям, которые служат соседям предметом сплетен. Жена пана Грабы поехала заграницу, живет во Флоренции, и выдала дочь замуж за итальянского князька с пустыми карманами. Капитан сидит в Куриловке, придумывает средства, чтобы насолить конюшему, которого по-прежнему ненавидит. Конюший нападает на капитана с такою же злобой, но не может совладать с ним.

Тяжба о Заямьи кончилась скандалом: поляна перешла во владение прежнего владельца, за исключением тех коз, которых капитан застрелил. Теперь готовится другая тяжба: за наводнение куриловских лугов через поднятие тужегорских плотин.

Свадьба Ирины с Юрием совершилась тихо в Румяной. В Тужей-Горе они прожили несколько недель, потом поехали в Польшу. После возвращения, конюший поселился при них, иногда только навещает свою хату, как он выражается; в Румяной прекрасный лес, много дичи. Сумины из Замалинного владеют несколькими хуторами Тужегорщины, по-прежнему преданы своему хозяйству и потому в беспрестанной тревоге. Ян теряет иногда терпение, хочет отдать имение в посессию и возвратиться в Замалинное; но пани Тереза, урожденная Завильская, своим здравым рассудком и бесчисленными примерами умеет урезонить его и отклонить от подобного намерения.

Петр Дольский, после продолжительного странствования, возвратился в свое городище в Западлисках, еще более одичал и грустнее прежнего; он навещает изредка Юрия и ходит с ним на охоту. Пани Лацкая поехала на Украину, а последнее время ее видели в Одессе. Дольский познакомился с конюшим и нашел в нем охотника по сердцу, они сошлись характерами: оба в лесу провели почти всю жизнь и приобрели охотничий инстинкт, который связал их сердца.

Что еще сказать вам? Об остальном догадайтесь, а чтобы повесть не показалась вам длинною…

Примечания

1

Содержатель первого отеля в Варшаве.

2

Династия польских королей.

3

Часовня.

4

В аренду.

5

Место гулянья близ Варшавы.

6

Мы не имеем под руками этого письма