Коллектив авторов - Полдень, XXI век (декабрь 2010)

• Название: Полдень, XXI век (декабрь 2010)
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: Литагент «Вокруг Света»30ee525f-7c83-102c-8f2e-edc40df1930e
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-98652-303-3

В номер включены фантастические произведения: «Вниз по кроличьей норе» Михаила Шевлякова (окончание), «Третий экипаж» Геннадия Прашкевича и Алексея Гребенникова, «Да будет ему прах пухом…» Сергея Соловьева, «Как я стал предателем» Андрея Дубинского, «Правка личности» Станислава Бескаравайного, «Кое-что о свойствах фотоэмульсии» Андрея Вахлаева-Высоцкого.

---

Невнятные слухи о субсидировании военно-морским ведомством Северо-Американских Штатов опытов Теслы по созданию электрического лучевого оружия, сравнимого по силе с падением метеорита, смешивались со столь же невнятными слухами о строительстве в Германии гигантской лучевой пушки Рентгена и перекрывались новостями о новом стремительном росте интереса к роликовым конькам и скейт-рингам и обвинениями устроителей скейт-рингов в том, что под видом спорта и отдыха будущего они популяризируют места для сведения молодежью случайных и зачастую неблагопристойных знакомств.

В марте газеты Херста сообщали о том, что Марте Плейс, приговоренной к смертной казни на электрическом стуле за убийство падчерицы, из соображений благопристойности электрод прикрепили на щиколотке, сделав разрез на платье, а в августе у Пастухова писали о скандализировании публики поэтической лекцией Зинаиды Гиппиус о минимализации женской юбки как первом шаге к эстетическому идеалу женщины будущего и татуировании поясницы как особом символе экстатической любви. С разницей в какую-то пару недель в газетах оповестили о приезде в Россию британского писателя Уэльса, чей роман «Машина времени» достиг невероятной популярности, о большом открытом письме Жюля Верна, лишенного, увы, возможности приехать и звавшего потомков к себе в Амьен, и о невероятном скандале, происшедшем на встрече с Львом Толстым, которого огорошили известием о том, что его книги всем надоели еще в школе и что его внучка гораздо лучше...

В то самое время, когда Уэльс купался в лучах славы, а Толстой, отбрасывая проповедовавшиеся им ранее идеи всепрощения и любви к ближнему, писал статью, преисполненную гневом в адрес столь оскорбивших его потомков, и ратовал за решительное противостояние грядущему забвению ценностей, когда на юге Африки началась война, а москвичей более интересовала отставка Великого князя Сергея Александровича с поста генерал-губернатора, с назначением его, похожим на ссылку, в Эстляндскую губернию, когда германская полиция сбилась с ног, разыскивая среди художников будущего канцлера по фамилии то ли Гитлер, то ли Шикльгрубер, а российская в Вильно писала отчет о «застрелении» во время задержания особо разыскивавшегося политического преступника Дзержинского, пытавшегося после побега из ссылки укрыться у своих родственников баронов Пиллар фон Пильхау, – в это самое время в Петербурге, в нумере третьем по Театральной улице, в здании Консерватории Санкт-Петербургского отделения Императорского русского музыкального общества, профессор Глазунов и преподаватель по классу трубы Гордон слушали фонограф.

На широком, чуть одутловатом лице профессора все время заметно подергивалась жилочка у глаза, кроме того, он время от времени с тяжелым вздохом прижимал ладонь к виску, словно у него была сильная мигрень, а сидевший рядом Гордон всего лишь изредка морщился, как от зубной боли, – впрочем, это объяснялось тем, что он уже слышал все это ранее. Наконец запись закончилась, из трубы стало слышно только одно шипение, щелчки и скрипы, – и Александр Бернгардович с видимым облегчением на лице поспешил остановить вращение валика фонографа и отвести иглу.

Пока он делал это, профессор Глазунов сидел еще в некотором оцепенении, все так же потирая висок, потом медленно проговорил:

– Знаете, Александр Бернгардович, когда раздались первые звуки этой... этого... я подумал было, что это обычное для фонографа плохое качество звука, несравненно худшее, чем у граммофона, но потом, когда я понял… да, понял… Но как же это?..

– Александр Константинович, насколько мне стало известно, репортер «Одесских новостей», писавший о конференции ученых, запомнил там эту, если можно так сказать, мелодию, и напел ее шутки ради в не слишком трезвой компании, где был агент по продаже фонографов. И вот теперь эти валики вовсю расходятся среди молодежи юга...

– Нет, вы не поняли, – Глазунов, наконец, полностью пришел в себя, – как это вообще может считаться музыкой? Это же дичайшая какофония, ослиный рев, этот... этот... – он посмотрел на картонную коробку валика, – «Рамменд-ауф-дерштайн или Наехал на камень». «спрашивайте в магазине колониальных товаров у Иосифа Вайсбейна»... какой ужас, этот десяток контрабасов и турецких барабанов как будто пытаются проиграть Вагнера от конца к началу! Рахманинов пытался написать симфонию в некоем новом духе, духе будущего – но полный провал привел к тому, что сейчас он излечивает нервное расстройство. А ведь подлинные безумцы – это не он, это те, кто меняет настоящую музыку на варварский ритм и какофонию, а пение Шаляпина или Собинова – на дикие крики!

Александр Бернгардович Гордон покачал головой. Как и некоторые другие, он полагал, что причиной провала и нервного расстройства Рахманинова было неудачное дирижирование именно самого Глазунова, – но заговорил об ином:

– Страшно даже представить, что может ожидать музыкальную культуру далее. Неужели же дойдет до того, что подобное станет популярно не только у падкой на все новое молодежи? Неужели валики фонографа и граммофоновые диски с подобным вытеснят все остальное? Нет, нет, это невозможно, это также невозможно, как если бы мой лучший ученик Яков Скоморовский, который и привез мне, вернувшись от родителей, этот валик, как если бы он вместо прекрасной классической музыки исполнил на своей трубе нечто разэдакое, да еще и за компанию с каким-нибудь окаменелым Вайсбейном...

В тысяче же трехстах верстах южнее, в славном губернском городе Харькове, два довольно молодых человека, хотя и любящие музыку, но не ставившие ее превыше всего на свете, чувствовали себя куда как лучше – сидя за круглым столом с гнутыми ножками на частной квартире в окрестностях Каплуновской площади, они беседовали на увлекательнейшую для них тему и с удовольствием неспешно пили коньяк. Старшему недавно исполнилось двадцать девять, младший был на три года моложе, и хотя и были они братьями не по крови, а по духу, но во внешности их было немало схожего – у обоих были чуть вытянутые лица с аккуратно подстриженными бородками и усами, оба отдавали предпочтение зачесанным наверх волосам, оба были чуть близоруки, оба тщательно следили за своими костюмами – иначе говоря, являли собой тот тип молодежи, глядя на которую всякая маменька умилится и возмечтает, чтобы ее непутевый сын-гимназист, вновь принесший кол по арифметике, вырос именно таким достойным молодым человеком, у которого впереди хорошее место на службе, семья, дом а не заложенное в ломбард пальто, обтерханные манжеты и вечный дождь в спину.

Младший из приятелей и впрямь являл собою полное соответствие подобным мечтам – он закончил медицинский факультет университета и имел все перспективы в скором будущем обзавестись неплохой частной практикой среди небедных нервических дам и их уставших от истерик мужей, – ибо специальностью его была психиатрия, кроме того он сочетался законным браком и даже опубликовал отдельной книгою свою научную работу.

Старший же все еще был студентом последнего курса Технологического института, хотя и имел в жилетном кармане визитку с указанием, что занимается инженерными расчетами, электротехникой, строительством, химией. Глядя на его несколько более щегольской костюм, отмечая во внешности те неуловимые черты, которые делают мужчину в глазах женщин привлекательнее прочих, догадываясь, что и сам он отнюдь не чужд милых радостей жизни и не прочь приударить за привлекательной женщиной, можно было бы предположить, что его шестилетний перерыв в учебе связан именно с бурными амурными страстями. Но в тех редких случаях, когда его спрашивали об этом перерыве, он говорил, что перерыв – это лишь период службы вольноопределяющимся в военно-технической части и инженерной работы на Харьково-Балашовской и Транссибирской железных дорогах, что позволило ему полной мерой определиться в правильности выбора профессии инженера. Если среди слушателей при этом были дамы, то они отмечали, что говорил он это с легкой улыбкой и полуприщуром, оставлявшими место и для амурной версии, – и это воспринималось женщинами как похвальная скромность, давая надежду, что и их связь с ним не будет предана огласке, мужчины же не обращали внимания на мелочи и вполне верили словам талантливого техника, который через год должен стать не менее талантливым, но уже дипломированным инженером.

– Знаете, дорогой мой друг, а ведь до чего же хорошо, что ваша поездка в Москву была отменена, – чуть заметно окая, говорил он своему товарищу. – Я скажу прямо, Москва сейчас не самое лучшее место для нас с вами. Впрочем, моя поездка прошла благополучно, более того, теперь мы располагаем средствами для организации нашего дела. Ну и для того, чтобы поддерживать требуемый вид, в том числе и с этим коньячком, которого у нас quantum satis[3], как любите вы, медики, писать в рецептах.