Р. Скотт Бэккер - Нейропат

• Название: Нейропат
• Автор: Р. Скотт Бэккер
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Триллер
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-35138-1

С пугающим постоянством американские агентства новостей сообщают об очередной жертве неуловимого Костоправа, наводящего ужас на жителей Нью-Йорка. Полиция и ФБР подозревают, что все эти страшные преступления — дело рук ученого-нейрохирурга Нейла Кэссиди, местонахождение которого неизвестно. Агенты ФБР выходят на старого друга Кэссиди Томаса Байбла, надеясь, что тот поможет им в поисках маньяка-убийцы. Тем временем в ФБР от неизвестного отправителя поступают видеозаписи с поистине бесчеловечными сценами, и Томас Байбл понимает, что происходящее много опаснее и страшнее, чем просто уголовное преступление.

---

— Черт-те что показывают, — пожаловалась Сэм.

— Старомодная барышня, — сказал Томас, весь напрягшись. Он был почти уверен, что после такого дня должно что-то случиться. — Ты знаешь, что порнография фактически началась в двадцатые годы? Коротенькие фильмы, но платили хорошо, так что дело пошло. По-моему, они называли это тогда как-то иначе.

Сэм взволнованно рассмеялась и поджала ноги.

— Когда мне было четырнадцать, мы с дружком таскали у моего отца порнуху. Очень были скромные съемки, а то тут все трахаются до изнеможения.

Томас улыбнулся, сердце бешено билось у него в груди. Сцена закончилась рисованной заставкой.

— А в Интернете? — спросил он.

Дрожь пробрала его при мысли о том, сколько всякой грязной стряпни скопилось у него на компьютере, когда ему было четырнадцать.

— Жалкое зрелище, — сказала она, сморщив нос, опустила ноги на пол и, скептически нахмурившись, посмотрела на экран. — Теперь в этом не больше секса, чем когда фаршируешь индейку.

— Да, зато теперь они показывают нашлепки. Очень сексуально.

— Нашлепки?

— Да, там, где задница переходит в… — Томас помолчал, судорожно сглотнул и сказал: — Проще было бы показать на тебе.

Колени Сэм чуть раздвинулись.

— Покажи, — сказала она, голос ее звучал хрипло, глаза сияли, и во взгляде читалось: «Господи-боже-что-же-это-я-делаю?»

Томас отодвинул кофейный столик и опустился перед ней на колени.

Негромкое «трахни-меня-трахни-меня-трахни-меня» заполонило гостиную.

Он положил ладони ей на колени. Сэм вздохнула. Раздвинув ее ноги, Томас медленно стал продвигать руки ей под юбку: большие пальцы скользнули по коленям и дальше, по голой коже, во впадинку между ляжек.

— Вот, — прошептал он, уткнувшись пальцами в ее трусики. — Самая сексуальная часть женского тела.

У нее сделался какой-то пьяный, игривый и до ужаса напуганный вид. Она заерзала, словно терлась «губами» о его пальцы.

— Ты каждый день учишься чему-то новому, — задыхаясь, произнесла она, голос ее дрожал.

Томас просунул пальцы в ее трусики, медленно потянул вниз.

«Что же это творится…»

Он мельком взглянул на экран телевизора. Другая сцена. Могучего сложения мужчина в сутане расстегивал блузку вдовы, лицо которой было скрыто вуалью. Ярко-красные губы под черным кружевом поджались, выдавая сексуальное томление. Ее груди поражали своей белизной на фоне черного шелка, соски были розовыми, как у отроковицы.

— Все играют в секс-шарады? — спросил Томас, скорее шутливо, чем с надеждой. Его лицо пылало.

— Ты хочешь сказать — перепихнуться по-быстрому? — ответила Сэм, ложась рядом с ним на ковер. — В шестнадцать мы это уже проходили. Все парни по соседству были просто помешаны на порнухе…

Рассмеявшись, Томас обвил ее руками, может, чуть сильнее, чем собирался. Он порвал блузку у нее на груди, чтобы не отставать от священника. Сэм то хихикала, то стонала, когда Томас слишком уж опережал происходившее на экране, а он почувствовал, что ему становится все легче и легче. Когда речь заходила о ее настроении или о том, что она проголодалась, Сэм была сама искренность, вот и сейчас она держалась совершенно непринужденно.

Они словно играли.

Наконец священник, широко раздвинув длинные бледные ноги вдовы, водрузил ее на свою конторку, а Томас глубоко вошел в агента Логан. Это было подобно погружению во влажную молнию. Она была само совершенство.

— М-м-м, господи, — простонала Сэм.

— А теперь трахните меня, святой отец, — задыхалась вдова под черной вуалью. — Трахните меня…

Томас никак не мог решиться. Он дрожал всем телом.

— Уже столько времени прошло, — сказал он.

— А как же все эти твои бесстыжие студентки? — пробормотала Сэм.

— Им не нравилось мое отношение к контролю над рождаемостью.

— И какое же это отношение?

— Слишком совестливое.

Сэм провела пальцем по его щеке, словно изображая скатившуюся слезу.

— Конец света, профессор. Совестливое отношение нынче не в моде…

В первый раз они поцеловались.

Когда он добрался до грудей Сэм, камера сфокусировалась на вдове. Та с силой сжала соски и, выдавив блестящую каплю, подняла вуаль и облизала кончики пальцев. У нее было лицо матерой проститутки и в то же время нежное, как у старшеклассницы. Красивое, но ничего не выражающее, как лицо насилуемого ребенка…

— Господи… — прошептал Томас.

— Что?

— Это же она… Невероятная шлюха.

— Кто?

— Сладенькая, — глухо ответил Томас — Синтия Повски.

Томас проснулся резко, сердце молотом билось в груди. Было еще темно. Стройная теплая Сэм лежала рядом. Правое ухо болело. Подушка была жесткой, как старушечьи колени.

Напрягая слух, он постарался услышать в темных закоулках и пустотах дома хотя бы звук — деревянная тишина.

Закрыв глаза, Томас увидел Синтию Повски, с языка которой вязкой струйкой стекала сперма.

Он почувствовал тяжесть, как будто на грудь к нему забрался ребенок.

Стыдно.

Стыдно за слабость. Стыдно за глупое-глупое вранье. Стыдно, что трахаешь неизвестную тебе женщину, пока его дети спят.

Стыдно из-за Синтии Повски, он глядел на нее так, будто…

Большим и указательным пальцем он удержал готовые хлынуть слезы.

Стыдно за прошедшие годы. Все эти годы!

Все эти годы трахал он. Трахали его.

«Нейл и Нора».

На какой-то миг он лишился дыхания.

С тяжелым стоном Томас спустил ноги с кровати. Посидел так минутку, медленно почесывая грудь.

Он был психологом. Знал стыд во всех тонкостях. Знал, что это так называемая «социальная эмоция» — в отличие от вины, она затрагивает суть человека, а не его поступки. Стыд был глобальным явлением, вина — локальным. Вот почему стыд был, как правило, необоснованным, реакцией, совершенно несоответствующей ситуативным импульсам. Стыдиться всегда было чего, но разумных обоснований стыда не существовало. Вот почему он так часто твердил это приблудным, изголодавшимся по собственным сеансам терапии младшекурсникам!

Знание было ядром гуманистической психологии. Вера в то, что знание себя каким-то образом отличается от всего другого. Что знание может исцелять…

Вероятно, и это была чушь.

Томас стоял в темноте. От холода кожа его покрылась мурашками. Пройдя по коридору, он распахнул дверь, перегнулся, как через балконные перила. Тяжесть в груди не уменьшилась.

«У меня свинцовое сердце», — мелькнула пустая мысль.

Такие люди более мертвы, чем живы.

Источник стыда — подлинного стыда — был достаточно очевиден. Он, Томас, был рогоносцем. Когда-то он почти не обольщался насчет брака с Норой, но верность была одной из этих иллюзий. За все пятнадцать лет, прожитых вместе, он ни разу не обманул ее и в простоте душевной считал, что этим можно про себя гордиться и что Нора должна по справедливости замечать это и отвечать тем же. В отличие от стольких мужчин он заслуживал ее верности. Разве нет?

Что же он сделал?

Измена — забавная штука. Участники тестирования единодушно ставили угрозу, связанную с изменой, выше опасности несчастного случая, независимо от степени «объективного риска». Вот почему люди боялись психопатов больше, чем возможности врезаться в магазинчик на углу, хотя шанс погибнуть в последнем случае был в тысячу раз выше. Измена наносит более глубокую рану, чем статистические данные. Возможно потому, что связанные с изменой потери неизмеримы. Возможно потому, что люди просто-напросто идиоты.

Но Нейл и Нора. Почему ему-то было стыдно за их предательство? Где было ханжеское возмущение? Где был гнев, от которого темнеет в глазах и который заставляет нажимать на курок? Им, им должно быть стыдно! Разве нет?

«Как они могли?» — молча крикнул он в пустоту.

Как они могли, если только он не заслуживал этого? Разве он не любил их, любил обоих за то, что они настолько лучше его? Разве нет?

«Что я наделал?» — молча рыдал он, цепляясь за дверной косяк.

Затем он собрался — бездумно, как уцелевшие в железнодорожной катастрофе, — и спустился вниз.

Он молча смотрел на детей, спящих в ночной полутьме. Бармен, который всегда спал рядом с Фрэнки, наблюдал за Томасом своими карими, бесконечно мудрыми глазами. Он завилял хвостом, и тот несколько раз тяжело ударил по матрасу.

Фрэнки сбросил все одеяла и, как всегда, спал, сунув руку в пижамные штаны. Ни один парнишка так не заботился о своих яйцах. Рипли лежала на боку, молитвенно сложив руки. Она выглядела пугающе старой с распущенными волосами, рассыпавшимися по щеке и подушке. Как мать.

Улыбаясь, Томас закрыл глаза, и мысль о них — нет, их тепло охватило его.

Он слышал, как они дышат. Действительно слышал их дыхание.

Что могло быть более чудесного?