Сергей Волков - Чингисхан. Повелитель страха

• Название: Чингисхан. Повелитель страха
• Автор: Сергей Волков
• Издательство: Литагент «Этногенез»b93af4e2-020e-11e0-8c7e-ec5afce481d9
• Жанр: Героическая фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904454-19-7, 978-5-17-065980-7

Когда Артем Новиков в 1979 году получает в наследство от дальнего родственника запертую шкатулку, он еще не догадывается, что судьба его отныне накрепко связана с Чингисханом. Серебристая фигурка заставит Артема расстаться с близкими, изменит характер, бросит в огненный ад Афганской войны – и покажет, как нищий монгольский сирота, обреченный на смерть, стал Властелином Вселенной. Сила Чингисхана дремлет, но близится день, когда она сможет вернуться в мир.

---

За дверью слышатся шаги, в замке скрежещет ключ. Ну, слава богу, хоть какое-то разнообразие! Сейчас посмотрим, кого там принесло по мою душу…

Дверь распахивается. На пороге стоит замполит Сухов с табуреткой в руках.

– Ну что, арестантская твоя физиономия, сидишь за решеткой в темнице сырой? – весело задает он риторический, в общем-то, вопрос.

Отвечаю, стараясь подладится под его тон:

– Нету здесь решеток, товарищ капитан.

– Конечно. Потому что это не тюрьма, Артем, – посерьезнев, соглашается он, заходит, прикрывает дверь, ставит табуретку посреди камеры, садится, расстегивает китель.

– Все спят. Караулы проверены. Дежурный по штабу слушает «Голос Америки» и думает, что никто этого не знает, – усмехаясь, говорит Сухов. – А мне вот не спится. Знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что мой солдат ударил своего командира, вышестоящее начальство. Что это значит?

– Что?

– Это значит, что я плохо работаю. Это моя вина и мое упущение. Упустил я тебя, Артем Новиков.

Я хмыкаю. Пьяный он, что ли? На фига мне эти откровения? На фига мне лекции о моем моральном облике и поведении? Сделанного, все одно, не исправить. А «посыпание головы пеплумом», как любил выражаться Витек Галимов, не поможет ни мне, ни замполиту.

Или он перед собой оправдывается?

– Я ни перед кем не собираюсь оправдываться, – словно подслушав мои мысли, говорит Сухов. – Просто обидно. Чисто по-человечески обидно. Я же вижу, знаю – ты нормальный парень! Я, в отличие от Пепеляева, твое личное дело читал внимательно. И именно я постарался сделать так, чтобы больше никто им не заинтересовался. Ты знаешь, что у тебя там стоит пометка о неблагонадежности?

– Догадываюсь…

– А ты знаешь, что с такой пометкой в десантные войска – элиту наших вооруженных сил – ты попасть не мог? Стройбат по тебе плакал, Новиков! Я понимаю, догадываюсь – тут не обошлось без твоих спортивных наставников, ведь так?

– Так, – я отвечаю односложно и все пытаюсь понять – к чему весь этот разговор?

– А теперь представь, что кто-то из особого отдела – да даже просто из наших дуболомов – захочет отличиться, раскрыть, так сказать, заговор о внедрении агента в ряды доблестных советских десантников. Смекаешь, какой клубок может размотаться?

– Ну…

– Рельсы гну! Что ты мычишь, как недоенная корова! Тебе, дураку, молчать надо было в тряпочку, сопеть в две дырки и ждать, когда в часть поедешь. А уж там, поверь, твоя справочка сработала бы, и спортивные достижения оценили бы на все сто. Поторопился ты, понимаешь? Это раз. К Пепеляеву пошел зря. Это два. Ну, а уж то, что ты выкинул в казарме – вообще ни в какие ворота. Это три. Три, Новиков! Три фатальные ошибки. Так нельзя. Ну, ты же умный парень, в университете учился…

Мне надоело, и я довольно бесцеремонно перебиваю замполита:

– Да ладно, исправить-то ничего все равно нельзя.

– Нельзя, говоришь? – хитровански выгибает бровь Сухов и чуть понизив голос, доверительно спрашивает:

– Ты что-нибудь про Афганистан знаешь?

Я пожимаю плечами.

– Знаю… То же, что и все. Южная страна. Горы там. Пустыни, наверное. Недавно туда введен ограниченный контингент наших войск…

– Это твой шанс, Новиков, – непонятно говорит замполит и выжидающе смотрит на меня.

– Какой шанс?

– Грачев имел долгий разговор с Пепеляевым. Открою тебе страшную тайну: отец капитана – старый, заслуженный генерал с большущими звездами. Как ты догадываешься, особой любви к Пепеляеву никто не питает, тем паче, что дуб он редкостный. Грачев убедил его, что огласка этого ЧП может сильно расстроить папу и Пепеляев согласился замять дело. Плохо, конечно, что имеются свидетели, но с ними уже работают…

– Кто?

– Не перебивай! Какая тебе разница? Идем дальше: сейчас ты вместе со мной шагаешь в канцелярию, берешь лист бумаги и пишешь большое покаянное… нет, не письмо, а заявление. Рапорт! Покаянный рапорт на имя майора Грачева. Текст такой: «я, такой-то такой-то, совершил в жизни несколько ошибок, оступился, тары-бары, и вот сейчас, когда наша героическая Советская армия с честью выполняет свой интернациональный долг в далеком Афганистане, я понимаю, что не могу оставаться в стороне и прошу, тыры-пыры, отправить меня на передовые позиции борьбы с международным империализмом. Клянусь искупить свои прошлые проступки и стать достойным гражданином Союза Советских Социалистических Республик». О случае с Пепеляевым – ни полслова. Ты все понял?

– Так точно, понял, товарищ капитан.

Я действительно ВСЕ понял. Дело замнут. Неудобного солдата, то есть меня, уберут с глаз долой, аж за границу. «Губы» и дисбата не будет. Будет другая страна, загадочный Афганистан, где народ недавно сверг капиталистов и пытается построить нормальную, человеческую жизнь. Американцы этому всячески противятся, засылают наемников, готовят в лагерях на территории соседнего Пакистана банды террористов.

Конь снова уводит меня все дальше от дома. Афганистан! Настоящее дело! И я повторяю, глядя Сухову прямо в глаза:

– Я все очень хорошо понял, товарищ капитан…

Глава шестнадцатая За речкой

Термез, город на самой афганской границе, я вижу только из иллюминатора самолете. Город как город, небольшой, компактный, охваченный с трех сторон серой петлей реки Амударьи. Через нее строится мост, со временем здесь будут главные южные ворота Союза. Про это мне рассказывает старший лейтенант, отвечающий за груз в самолете и заодно выполняющий обязанности моего сопровождающего.

Он неплохой, но очень нудный. После вылета из Пскова наш Ил-76 четыре раза садился в разных городах, чтобы принять на борт какие-то ящики, контейнеры, катушки кабеля и боксы с приборами. За сохранность всего этого добра, назначение которого строго секретное, отвечает старлей. Груз ответственности давит на него, как могильная плита. Он боится уснуть, поэтому пьет крепчайших кофе из термоса и все время говорит, а поскольку кроме меня в огромном самолете никого нет, говорит со мной.

Честно говоря, он меня утомил. Я выдаю это прямым текстом, но старлей настолько одурел от бессонницы, что пропускает мои неуставные слова мимо ушей. Ладно, я потерплю. Через полчаса мы сядем в аэропорту Термеза, и дорожки наши разойдутся. Старшего лейтенанта ожидает сдача груза и сутки сна, а меня – пересыльный пункт. И неизвестно, сколько времени я там проторчу.

Ил-76 благополучно садится, экипаж покидает самолет первым, так положено. Мы со старлеем идем за ними. Теплый воздух пахнет керосином. Вечереет, в небе, как огни иллюминации, зажигаются звезды. «ГАЗ-66» везет меня за город, на «пересылку». На контрольно-пропускном пункте тамошний начальник, усатый и бровастый капитан, краем глаза заглянув в мое дело, усмехается:

– А, еще один заречник. Ну, добре. Завтра борт в Кабул пойдет. Улетишь на нем.

Пересыльный пункт огромен. Двухэтажное здание офицерского корпуса, административный корпус – и бараки, множество бараков, обнесенных забором с колючей проволокой. Между ними мелькают фигуры солдат и офицеров. На вышках маются часовые.

– Переночуешь в офицерской. Сейчас народу полно, мотострелковая дивизия на переброске, – провожая меня, говорит капитан. – Шукать тебя в бараках дурных нема. Найдешь двухгодичника в третьем номере. Умный мужик, переводчик. Побалакайте с ним, а то нервничает он сильно. В девять-ноль-ноль будь готов як пионер, понял?

– Так точно.

Дежурный сержант на первом этаже скептически оглядывает мою зимнюю форму одежды.

– Откуда прибыл, воин?

– Псков.

– И как там?

– Зима.

– Снег… – мечтательно произносит он. – Я полтора года снега не видел.

Иду по коридору, отдаю честь встречным офицерам. Никому нет до меня дела. Дверь комнаты с номером три открыта. Заглядываю туда. На кровати сидит человек в форменных брюках, нательной рубашке и что-то пишет в общую тетрадь. У него наголо бритая голова и белое лицо, усыпанное веснушками. Услышав шаги, он поднимает на меня глаза.

– А-а, и здесь достали…

– Здравия желаю, товарищ… Рядовой Новиков…

Я замолкаю, потому что узнаю его. Это профессор Нефедов. Без бороды, без волос на голове он выглядит совсем молодым.

– Хочешь сказать, что это случайность? – усмехается Нефедов, откладывая тетрадь. – Все-таки плохо вы работаете. Могли бы кого-нибудь другого послать. КГБ, мать вашу…

Спрашиваю:

– А почему вы думаете, что КГБ вас преследует?

Профессор молчит. Прохожу в комнату, кидаю на пол вещмешок, сажусь на стул и начинаю расстегивать шинель. Нефедов пьян. Об уставных церемониях можно забыть.

– Вино будешь? – спрашивает он, и, не дожидаясь ответа, достает из-под кровати захватанный стакан и порожнюю бутылку. На этикетке написано «Узбекистон виноси. Чашма. Портвейн белый».

Портвейн оказывается достаточно неплохим. Я залпом выпиваю стакан, закуриваю. Нефедов разглядывает меня, потом печально говорит: